Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Увидев Гонорию в спальне матери, он ринулся к ней со словами:

— Как ты могла написать аттиле? Как ты посмела?!

— А как ты посмел меня запереть?! — не осталась в долгу сестра.

— Прекратите, — попробовала разнять их августа. — Объясните, что происходит. Только без крика, — сказала она, одновременно кивнув служанкам, чтобы исчезли за дверь.

— Вот полюбуйся, — воскликнул Валентиниан, демонстрируя матери свиток, который держал в руке. — Аттила прислал согласие стать императором Запада. Гонория посулила ему себя и половину моих владений!

Галла Плакидия в изумлении взглянула на дочь.

— Уверяю, матушка, в моем поступке не было злого умысла, — пролепетала та. — Я всего лишь хотела спасти Империю от нашествия гуннов. Ведь если аттила женится на сестре императора, он не станет разорять его земли.

— Да ты в себе ли? — накинулся на сестру Валентиниан. — Хотела спасти Империю, подсунув мне в соправители аттилу?!

— А что здесь такого?! — в тех же тонах возразила Гонория. — Когда Феодосий умер, его сестра пожертвовала собой и вышла за Маркиана. А Маркиан в отличие от аттилы обычный солдатовод!

— Не говори мне о Маркиане! Иначе я убью тебя прямо здесь!

— На глазах у матушки?!

— Да! На её глазах! Пусть посмотрит, кого она воспитала! — Валентиниан притворился, что хочет выхватить меч, который сроду не вынимал из ножен, опасаясь пораниться самому.

— Не надо, молю тебя, не делай… этого… — прохрипела Галла Плакидия и, покачнувшись, свалилась прямо под ноги детям. Перепуганные они склонились над ней, проверяя, жива или нет.

— Надо послушать дыхание, — шепнула Гонория брату.

— Сама это сделай, — брезгливо ответил тот.

Гонория опустилась на пол и приложила ухо к неподвижной спине.

— Не дышит. Все кончено, — произнесла в смятении.

— Для кого? Для моих врагов? — Валентиниан торжествующе посмотрел на сестру и снисходительно улыбнулся. — Не бойся, тебя я помилую. Своими действиями ты ускорила неминуемую развязку. Матушке полагалось когда-нибудь умереть и освободить меня от опеки, от постоянных вмешательств, от давления, от которого нечем было дышать. Только прошу, не перечь мне. Иначе я потеряю еще и сестру.

Гонория встала и робко потянулась к его руке.

— Потом поцелуешь. При всех, — остановил её брат. — О кончине августы мы объявим позднее. Впереди веселые праздники. Я не хочу предаваться унынию.

— Ты совсем не любил нашу мать? — спросила Гонория, покосившись на ту, что лежала у ног.

— Конечно, любил и всегда поступал, как она хотела, — ответил Валентиниан. — Иначе давно казнил бы её любимчиков. И Аэция в первую очередь.

— Я думала, ты к нему расположен.

— Терпел присутствие, ты хотела сказать? Аэций поддерживал узурпатора и едва не лишил меня трона. Но у матушки было к нему пристрастие. Она взяла с меня клятву, что не стану ему вредить. Теперь её дух отлетел. И клятва теряет силу. Ты и представить не можешь, с каким наслаждением я избавлюсь от Аэция навсегда.

— Избавься, если он неугоден. Но сто́ит ли делать это сейчас? Он может тебе пригодиться, — порывисто возразила Гонория.

— Я не нуждаюсь в твоих советах, — охладил её пыл император. — Ты мне не мать и не указывай, как поступить. Аэций должен исчезнуть. Старый клинок меняют на новый — такова судьба любого оружия. А он — всего лишь оружие. Я заменю его на того, кто больше достоин. А если такого не будет, возглавлю армию сам, ибо я божество, и скоро мои враги прочувствуют это сполна! Скажи служанкам, пусть позаботятся об августе. Набальзамируют тело и положат в укромное место. Тогда до поры до времени никто не узнает, что она умерла.

*

Покинув спальню усопшей матери, император направился в свои покои, чтобы собраться с мыслями и обсудить случившееся с Ираклием, любимым евнухом, с которым был дружен с самого детства.

Мрачновато красивый Ираклий, ничуть не состарившийся за последние десять лет, был причастен ко всем его тайнам и походил на ручную гиену, ласковую с хозяином и злобную ко всем остальным. Узнав, что августа отправилась в мир иной, он назвал её смерть «своевременной», а решение избавиться от Аэция — «давно назревшим». Нашлось у него определение и для Гонории — скаковая лошадь, и для аттилы — наездник по вызову.

— Вот ты смеешься, — пожурил его император. — А этот наездник прислал мне послание, на которое придется ответить.

— Он грамотный, что ли? Тогда напиши ему, что Гонорию объездил кто-то другой, — хохотнул Ираклий, однако, внимательнее взглянув на свиток, присланный предводителем гуннов, внезапно нахмурил свои густые орлиные брови. — Погоди, тут написано выдать ему перебежчика. У него знакомое имя. Севастий… Не тот ли это начальник стражи, который потом оказался родственником Бонифатия?

Император и евнух уставились друг на друга.

— А что, если он? — неуверенно произнес Валентиниан. — Выходит, аттила узнал нашу тайну? О масках и обо всем остальном?

— Не думаю, — также тревожно проговорил Ираклий, — но Аэцию лучше об этом не сообщать.

— Я и не собираюсь. Я собираюсь его убить.

У евнуха дрогнули ноздри.

— Пусть это сделают маски!

— Ты угадал мои мысли, — обрадовался Валентиниан.

Зрелище обещало быть ярким.

Как только покончили с предварительной подготовкой, Аэций тотчас же был извещен, что его с нетерпением дожидается император.

*

Встречали магистра армии с особенной пышностью. От самого входа в мраморный зал до ступеней сияющего тронного ложа выстроились личные телохранители императора. У каждого было копье. На спине висела белая маска, незаметная для того, кто будет стоять у трона. По условленному сигналу телохранители должны были быстро надеть их на лица и заколоть магистра.

Возле трона с одной стороны стояли Петроний Максимус и Ираклий. С другой — служившие под началом Аэция именитые римляне, и среди них — Рицимер и Авит. Они не знали о готовящемся убийстве. После показательной казни Аэция Валентиниан собирался назначить кого-то из них магистром армии.

И вот Аэций вошел. В полной тишине спокойной уверенной походкой прошел по мраморным плитам к ступеням трона. Остановился в шаге от них. Поприветствовал императора словом, а соратников взглядом. На Ираклия и Петрония Максимуса взглянул лишь мельком, как на мух, которых нельзя отогнать.

Аэцию было чуть больше пятьдесяти пяти. Вряд ли он сознавал, какое впечатление производит на императора. Валентиниан ненавидел его и боялся одновременно. Прославленный военными подвигами Аэций казался человеком необозримой силы. С возрастом у него появилась привычка разговаривать, глядя в глаза собеседнику. Из-за этого возникало чувство, что он проникает в мысли. Валентиниан старался вести себя как можно любезнее, чтобы магистр не сразу понял, какая участь его ожидает. Справился о здоровье. Справился о том, как идут дела.

— Боюсь, над нами нависла серьезная угроза, — ответил Аэций.

— Какая угроза? О чем вы? — Валентиниан почувствовал, что краснеет. Неужели Аэцию известно о предстоящей казни?

Но, нет. Он говорил о другом.

— Войска аттилы уверенно повернули на запад. Не сегодня-завтра они вторгнутся в Галлию. В этих условиях медлить недопустимо. Аттила грозный противник, способный тактически мыслить. Первое время мы будем вынуждены сдавать ему города…

— Сдавать города? Да вы что?! — вскричал Валентиниан, вцепившись в подлокотники трона.

— У гуннов несметное войско, — спокойным тоном ответил Аэций. — Сдержать их натиск на границе Империи не хватит ни сил, ни ресурсов. Первый удар будет слишком силен, но, по мере продвижения вглубь, аттила растеряет людей и запал. А мы в это время соберемся с силами и подготовим достойный ответ.

Валентиниану хотелось крикнуть, что назначит другого магистра, Рицимера или Авита, но те стояли с тревожными лицами и смотрели на Аэция, как на единственную надежду. Императора это вывело из себя. Куда им бороться с аттилой. Пасуют перед гуннскими псами, как последние сосунки!

39
{"b":"784925","o":1}