- Куда уж больше, - сказала Аза сухим, резким голосом. Бармен оправдывающимся тоном продолжал:
- Он редко так много говорит, но метко. Раньше частенько на уши приседал, потом просто его стали избегать. Разговаривает с теми, кто уже лыка не вяжет, да вот с вами сейчас.
- А вы его слушали?
- Я - нет, - улыбнулся бармен. - У меня и так работы полно. Не надеюсь, что вы еще нас посетите, но все же… Ваш автограф я на стенку повешу!
Аза кивнула ему, поднялась и быстро вышла на улицу. Данияр еле поспевал за ней. Уже начало темнеть, поэтому, когда он догнал ее и заглянул ей в лицо, не сразу понял, что она плачет. Хотя на него самого рассказ Грабеца произвел самое гнетущее впечатление, настолько гнетущее, что он мысленно отгородился от идеи оглупления человечества, решив разобраться вначале с насущными проблемами. Но то он, бездеятельный мечтатель. Аза же была слишком земной, слишком сильной, слишком самодостаточной, чтобы убиваться из-за несовершенства миропорядка. Данияру иногда казалось, что эта яркая успешная красавица на самом деле глубоко несчастна, но он гнал подобные сентиментальные мысли, слишком уж банальными они были. И вот сейчас она полностью отвечала образу птицы со сломанными крыльями в золотой клетке, причем даже не играла.
- Что вы? Зачем вы так? Вы ему поверили?
- А вы? - она смотрела почти умоляюще. - Этого же не может быть, правда, не может?
- Ну, - чувствуя всей душой, что тут необходимо соврать, Данияр все же не смог этого сделать. - Не знаю. У меня тоже… бывают видения. Я думал, я один такой.
- То, что он говорил? Боль, смерть, пустота?
Данияр кивнул.
- Значит, все, - сказала Аза медленно. - Я тоже думала, что плохо только мне, а не весь мир так устроен. Оказывается, весь… - и расплакалась совершенно неожиданно, так горько и безутешно, что Данияр испугался. Не зная, как помочь, молча подошел ближе, прижал ее к себе, она будто не заметила, просто рыдала глухо, отчаянно, не слыша ни слов, ни утешений. Прошло немало времени, прежде чем она успокоилась и отстранилась, все еще всхлипывая.
- Не смотрите на меня, - в голосе Азы уже звучали прежние приказные нотки. - Что же, раз так, ничего не сделаешь. Только Матта жаль. Я с того и расчувствовалась, что раньше могла с ним поговорить обо всем. С ним можно было не притворяться, он ничего от меня не ждал. И никогда не питал иллюзий. Жаль… А вы уедете домой, так?
- Если вы еще не передумали, вернусь на завод. Только я еще раз предупреждаю, за результат не ручаюсь.
Аза, все еще пряча лицо, вытащила из кармана жакета смятый лист. В вечерней полутьме трудно было разглядеть, что же на нем написано, на одной стороне угадывались ноты, на другой бумага была покрыта аккуратными рукописными строками.
- Это музыка одного очень несчастного и талантливого человека, - прошептала Аза, разглаживая лист. - А стихи самого Грабеца, наверное. Я это спою. Не будет больше никаких концертов для избранных. Финальный аккорд для композитора, поэта и певицы. Спою и уйду со сцены.
- Как уйдете, быть не может. Это же ваша жизнь.
- К черту такую жизнь. А знаете, кто написал музыку? Тот самый Хенрик, про которого говорил Грабец. Он повесился, потому что… - Аза наконец подняла голову. На лице ее не осталось и следа недавних слез, только глаза блестели ярче обычного. - Потому что я с ним поступила так же, как с вами. Поманила и оттолкнула. Не передумали оставаться?
- Куда я от вас денусь, - ответил Данияр почти беззаботно. Лишь бы она не огорчалась, остальное потом.
- От корабля, от космического корабля, за который жизни не жаль, - невесело усмехнулась Аза.
- От вас.
- Ну, посмотрим. Около вашего дома мой автомобиль. Не провожайте, я прекрасно доеду. У богемы сейчас самое творческое время. Буду договариваться насчет музыкантов для этой песни.
Данияр долго стоял возле дома, даже когда шум автомобиля смолк вдали. Ночь пахла жасмином, между ветками скользила Луна, и торжественная красота звездного неба словно отвергала мрачные слова Грабеца. Как отправить на Луну несчастного скитальца… если все же довести до ума те расчеты о распределении силы тяжести… Данияр еще раз поглядел на небо и отправился домой заново разбирать вещи.
========== “Мы в рай едва ли попадем…” Воскрешение Победоносца ==========
С легкой руки окружающих Мэсси всегда считал себя не слишком сообразительным. И Авий, и мальчишки-ровесники в Герлахе, и впоследствии соседи в Табире или на Теплых прудах частенько обзывали его недоумком. Но сегодня его неожиданно осенило во второй раз за день. Рядом стояла жестянка с угольным порошком, Мэсси резко поднял ее и вскинул вверх, будто выплескивая из ведра воду. Свободной рукой он прикрыл лицо, чтобы пыль не попала в глаза.
Посланец храма все еще тянул пронзительно второй слог в слове “смутьян”, когда воздух в мастерской заволокло черной пеленой. Старик осекся и начал фыркать и откашливаться, кто-то изумленно вскрикнул, кто-то ахнул, но Мэсси вслушиваться было некогда, он отшвырнул жестянку (судя по грохоту и ругани - кому-то под ноги) и нырнул в оседающий угольный туман.
Солнце на выходе ослепило. Пара стражников, ожидавших посланца первосвященника, позевывали от усталости в ожидании близкой ночи и никак не ожидали, что из двери выскочит и бросится удирать работник, поэтому первый миг только ошалело смотрели ему вслед. Но почти сразу из мастерской раздался гневный вопль, да и сами стражники сообразили, что беглец припустил прочь не просто так.
Мэсси услышал позади топот, сворачивая в первый же проулок. Окрестности он успел изучить хорошо, помнил, где тупик и куда бежать ни в коем случае нельзя, и какой путь ведет к зарослям вблизи Отеймора. Но дорогу эту еще нужно было преодолеть! В закатный час солнце не так парило, как днем, и можно было не задыхаться от жары. Сначала он спотыкался из-за затекших ног, потом бежать стало легче. Назад уносились кривые улочки, каменные здания мастерских, глинобитные жилые мазанки, сверху качалась опрокинутая фиолетовая чаша неба, мелькала рядом собственная тень; длинная-длинная, она прыгала по алым стенам домов, ныряя в пролеты между ними и опять взлетала. Горожане с изумлением оборачивались и смотрели на несущегося со всей дури парня. А тут еще сзади послышались крики:
- Задержать! Задержать этого длинного! Самозванец!
“Отец бы не побежал…”, - мелькнуло в голове в первую секунду. Это было так унизительно, так дико - удирать от этих твердолобых и глухих тупиц, безмозглых карликов! Вперед гнала уверенность, что смертная казнь по обвинению в ереси будет не просто болезненной, а очень болезненной, и еще, что Виславе с Донатом тоже не поздоровится. Мэсси припустил быстрее, стараясь не думать ни о чем, ибо мысль “Ну и чего ты добился, идиот”, была, конечно, верной, но несколько запоздалой.
Мэсси на бегу оглянулся. Пока что его догоняли только те двое охранников. К счастью, стражники Собора не пользовались на Теплых прудах народной любовью и жители столицы не рвались помогать задержать беглеца. Днем удирающего человека приняли бы за воришку, но сейчас был вечер. Нарушителю, не поделившему что-то с храмовой стражей, не помогли бы, но и мешать особо не стали. Только один встречный попробовал подставить Мэсси подножку, но тот легко уклонился и помчался дальше.
Кончились вымощенные камнем улицы. Ноги теперь при каждом шаге погружались в дорожную мелкую горячую пыль. В одном переулке клевали что-то домашние птицы, но с неистовым хлопаньем крыльев разлетелись прочь, когда прямо по месту их трапезы пробежал правнук бывшего первосвященника, а следом, звеня оружием, пронеслась охрана священника действующего. Через пару улочек Мэсси наткнулся на женщину, несущую корзину с бельем, она вскрикнула и уронила свою ношу. Потом он перескочил через ограду, которую его преследователям пришлось обегать, с оружием перелезать забор им было несподручно.
Все эти мелкие препятствия совсем немного увеличили расстояние между беглецом и погоней. Судя по топоту, преследователей теперь было больше, а до зарослей оставалось еще с десяток кварталов. Мэсси на бегу стащил куртку и отшвырнул ее. В рубахе стало чуть легче и прохладней от встречного ветра. Только теперь его настигла одышка и закололо в боку. Нет, сдаваться нельзя! Вислава! Донат!
