До своего дома он добрался только поздним вечером. В подъезде горел свет, за столом сидела консьержка и смотрела подозрительно, совсем как пани Софья.
- Меня не спрашивала никакая дама? - с надеждой спросил Данияр, надеясь, что к нему могли послать Софи. Консьержка поджала губы, будто ей предлагали принять участие в оргии:
- Дама? Нет, никоим образом!
Данияр устало кивнул и начал подниматься по лестнице на свой второй этаж. Адвокат ляпнул что-то, а он уже размечтался. Ладно, главное - она свободна. Дальше все как-нибудь устроится…
Растворилась во мраке лестница, только перила еще угадывались под рукой. На месте пролета второго этажа стоял на постаменте Бронзовый, стоял в распахнутой шинели, прижав к груди согнутую левую руку. Глаза злобно сверкали из-под сдвинутых бровей. Казалось, металлические губы готовы разомкнуться и выплюнуть какое-то ругательство.
В небе над головой памятника поднялся разноцветный фонтан из сотен звезд. Салют загорался и угасал огненными цветами - раз, другой, третий. А следующая вспышка осветила пустой постамент. Бронзового больше не было.
Видение истаяло, на площадке у окна стоял незнакомый парень, молодой, худой, узкоплечий, в большой нелепой шапке, с поднятым воротником.
- Вы к кому? - спросил на всякий случай Данияр. Нет, конечно, это не за ним. Нет, нет. Лучше и не глупить, и не надеяться.
Парень повернулся к нему, опустил воротник, стащил с головы шапку. Золотистые локоны упали на плечи. Это была Аза.
- Только так вышла из дома, - сказала она немного виноватым тоном. - Народ потихоньку расходится, зато эти, с фотоаппаратами, кажется, жить собрались под окнами. К каждой выходящей из дома служанке кидались со всех ног. Пришлось опять примерить на себя роль Керубино.
Он улыбнулся и кивнул, представив оставшихся с носом газетчиков. Петля, сжимавшая горло с момента ареста Азы, ослабела и исчезла.
И только слова, сказанные ею на последнем свидании, все равно оставались между ними.
- Тебе не будет ничего за самовольный уход?
- Я свободна. Отпечатки привезли по скоростной дороге, сравнили, вынесли оправдательный приговор и привезли мне его домой.
- Больше ничего не сказали?
- Сказали многозначительно: вы же понимаете…
- Что - понимаете?
- Ничего, больше ничего не сказали. А, еще, что я могла бы подать в суд на Таляра за клевету, но он скончался.
- А был ли такой человек вообще?
- Не знаю. Думаю, был. За мной, скорее всего, следили еще со времен бунта Грабеца. Я ведь ему вроде как… помогала. Это я теперь понимаю, что никакая это была не помощь.
- И про космическую машину они… знают? - голос у него все-таки дрогнул.
- Может быть. Хотя мне про нее ничего не говорили, даже не намекали. Наверное, они думали так - влюбленная дурочка готова лететь на Луну за своим кавалером, так пусть она там шею себе сломает. Они боятся не машины и не чудаков-одиночек…
Она сделала паузу и чуть тише произнесла:
- Но машина больше и не нужна. Матарета больше нет. Марк погиб. Это сказал Серато. Так что… ты свободен. Машина не нужна.
- Я понял.
- И можешь уезжать, - теперь у нее совершенно точно дрожал голос, будто она готова была расплакаться.
- Да…
Конечно, она готова расплакаться, репортера-то ее совершенно точно нет… Хотя откуда бы этому Серато наверняка знать? Но спрашивать он не стал, чтобы не растравлять ее рану еще сильней. Просто сказал, чтобы не молчать:
- Теперь снова будешь петь?
Смешно было задавать такой вопрос прославленной певице, но ее это не развеселило и не оскорбило, она прошептала в ответ:
- Не знаю. Не знаю, что теперь петь. А ты уедешь домой?
“А что мне тут делать, смотреть, как ты убиваешься по покойнику?”, - мелькнуло у Данияра в голове, вслух он тоже пробормотал:
- Да, видимо… - и обернулся на дверь собственной квартиры. Предложить ли ей зайти, хотя бы чаю предложить, или она возмутится? Аза подчеркнуто холодно сказала:
- Что же, мне пора. Провожать не надо, в этом костюме я пройду спокойно.
Он посмотрел вслед спускающейся по лестнице фигурке и неожиданно выкрикнул:
- Постой!
Аза резко остановилась и обернулась, будто ждала этих слов.
- Да?
- Мне твой защитник сказал, - запинаясь, пробормотал Данияр. - Что тебя там запугивали… что ты из-за меня согласилась признать вину, хотя была невиновна… Чтобы меня не трогали. Это правда?
Она улыбнулась робко, как, наверное, улыбалась в детстве:
- Не то, чтобы пугали… Но да, сказали, что у вас же на свободе остались небезразличные вам люди… Что мы с тобой часто виделись, и что я не хотела бы, чтобы с тобой что-то случилось.
- И ты?
- Я сказала, что абсолютно все мужчины мне безразличны. Но вину согласилась признать. Мне обещали, что срок дадут минимальный. В общем-то, когда я решилась петь эту песню, я была готова ко всему. Но надеялась, что в тюрьму посадить меня все же не рискнут… домашний арест, какие-то ограничения, ссылка… Иначе я не удержалась бы и захотела полететь на Луну. К Марку. К человеку, которому я не нужна. Но ты меня почти убедил, что я нужна тебе.
- А тогда, на свидании, когда ты говорила, чтобы я уезжал…
- Я хотела, чтобы ты уехал. На родине мог бы свободнее заниматься этой своей наукой. И еще я хотела, чтобы тебя не было на суде. Они вон какой балаган устроили… - голос у нее сорвался и она отвернулась. - Я не хотела, чтобы ты это слушал.
- Ты же могла слушать, - Данияр обнял ее за плечи, и она не отстранилась. - Значит, и я мог. Вот что, уже темно. Либо сейчас я отвезу тебя домой на такси, либо…
- Там эти газетчики. Вот они обрадуются.
- Значит, пойдем ко мне домой. Хочешь, я устрою тебя там, а сам переночую в гостинице?
- Не глупи…
Он взял ее за руку, переплетая ее пальцы со своими. Прикосновения, которые нельзя перевести во что-то большее, недоговорив, потому что это серьезней, чем все, что было в жизни у него, - и у нее.
- Знаешь, был один человек. Он много твердил мне о любви. Но когда он был мне нужен, когда я совершила огромную ошибку, когда мне надо было, чтобы хоть кто-то меня поддержал, он отвернулся и ушел. Просто ушел…
- Я не уйду.
- И Марк улетел. Ему это было нужно - полет и небо. А не я. А ты… ты же мечтал вернуться домой.
- Я не улечу. И если уеду, то только вместе с тобой.
- Даже если корабль достроишь?
- Даже если Земля взорвется. Я понимаю, что с Марком Северином сравнения я не выдерживаю…
- Ты неисправим… Будешь ревновать меня к нему вечно?
- Если скажу, что не буду, ты не поверишь. Но я постараюсь.
- И к Серато будешь? Я ведь действительно ударила его ножом, он выжил только чудом… Не боишься?
- Хорошо, что предупредила, я буду начеку. Захочешь ударить ножом меня, перехвачу тебя за руку.
- Господи, если бы я не знала, какой ты зануда, я бы решила, что ты шутишь!
- А я не шучу.
_____________________________________________________________________________
