Святой отец между тем скорбным тоном подтвердил, что показания были в точности записаны со слов свидетеля и прочитаны умирающим. Судья объявил перерыв до следующего дня. Назавтра был запланирован допрос подсудимой, и публика в предвкушении долго не расходилась.

Данияр дождался, пока вывели Азу, кое-как выбрался из зала вместе с толпой, побрел вокруг здания, не разбирая дороги и совершенно неожиданно наткнулся на выходящего из бокового коридора адвоката. Юрист выглядел невероятно усталым, и немудрено.

- А, вы, - пробормотал адвокат недружелюбно. С Данияром они не виделись с того самого дня, когда Аза согласилась признать себя виновной. - Я к машине. Пойдемте, поговорим по пути.

- Я, - Данияру показалось, что адвокат смотрит на него тоже как на подозреваемого в преступлении. - Вас теперь не найти.

- Это скоро уже кончится, - сказал адвокат, потирая лоб. - Скоро кончится…

- Вы обещали, что ее быстро выпустят.

И тут неожиданно юриста прорвало:

- Да откуда я знаю? Откуда я знаю? Все, что в моих силах, я сделал! А вы бы не ходили сюда каждый день, как на работу! Работы у вас, что ли, нет?

- Нет, - признался Данияр. - Уже нет.

- Оно и видно. Ей завтра нужно быть сосредоточенной, а она увидит вас, расстроится… Она и вину согласилась признать, чтобы вам спокойно дали уехать, а вы не можете оставить ее в покое. Вы уезжать собирались? Уезжайте.

- Что? - прошептал Данияр.

Они уже дошли до стоянки. Адвоката в автомобиле поджидал личный шофер, который быстро открыл дверцу. Юрист обернулся напоследок, быстро сказал:

- Да, уезжали бы вы! - и исчез в автомобиле. Машина двинулась, окатив Данияра бензиновыми парами. Подбежал к стоянке молодой незнакомый человек, с досадой хлопнул себя по лбу, воскликнул:

- Эх, опоздал! - и пошел прочь. Видимо, это был корреспондент какой-нибудь газеты.

Данияр проводил его взглядом и тоже побрел, не разбирая особо, куда идёт. Не может быть, чтобы он правильно понял адвоката. Тот что-то другое имел в виду. Что же иначе получается, что Азу шантажировали его жизнью? Только поэтому она так с ним говорила и так холодно и отчужденно себя вела? Да нет, глупости, ему ведь даже никто не угрожал. С завода, вот, уволиться не мешали…

По правде сказать, уволился он не совсем добровольно, вначале просил отпуск за свой счёт на время суда, начальство возмутились, и Данияр предпочел с работой расстаться. Все равно, после суда он либо уедет, либо… пока деньги у него есть, а потом он хоть чернорабочим пойдет, как после этой их революции добродетели, будь она неладна. Завтра видно будет, завтра - решающий день. Даже если приговор вынесут позже…

С каждой минутой ему все отчётливее представлялось, что решение суда будет не в пользу Азы. Не для того ее вынуждали признать вину, чтобы почти сразу позволить выпорхнуть на свободу. Нет, с ней поступят, как с Грабецом, которого держали в тюрьме больше десяти лет и выпустили абсолютно сломленным человеком. Люди забыли поэта-бунтаря, забудут и Азу.

Он не помнил, как провел вечер, ночь и утро, не было даже видений, которые он теперь призывал: после зрелища войн, смертей и беспорядков легче было забыться. Все же эти пятнадцать часов прошли. Новый день суда начался.

Данияр все же стоял в зале, как всегда, протиснуться в первые ряды ему не удалось. Отсюда его вряд ли кто заметит, да Аза и не искала его глазами, ни разу. Что бы там ни говорил адвокат, просто невозможно пропустить этот суд и уехать… даже если Азе впрямь будет без него спокойнее.

А ей и так будет спокойно. Ее упрячут на много лет, народ побурлит, попоет и забудет…

Меж тем секретарь поднялся и объявил судебное заседание открытым. Публика притихла. Ожидали самую пикантную часть зрелища - показания подсудимой. Неожиданно возникло какое-то волнение у дверей, люди переговаривались, расступались. Данияр так и не смог разглядеть, что там творилось. Судья привстал, склонился со своего возвышения и громогласно спросил:

- Что здесь происходит?

Не было слышно, что ему сказали, зато ответ судьи эхом раскатился по залу:

- Незаявленный свидетель? Право, я не знаю…

Прокурор фыркнул и замотал головой. Адвокат развел руками. Аза тоже вскочила со скамьи, прижав руки ко рту. Охрана усадила ее на место.

- Кто вы? - задал вопрос судья.

Ответ потерялся в общем гуле.

- Кто? - переспросил судья, в этот раз неизвестный возвысил голос, и его слова услышали все:

- Серато Орбан.

========== На Земле. Хрустальный ларец Аллаха ==========

Зал ахнул, затем поднялась суматоха. Все теснились, пытаясь пробиться ближе к судейской трибуне. Аза вскрикнула и закрыла лицо руками, фотографы щелкали своими аппаратами, так что у всех в глазах рябило от вспышек, судья хлопнулся в кресло, секретарь напрасно звонил в колокольчик. Помощник судьи взял молоток и заколотил по столу, как по барабану:

- Тишина! Тишина в зале! Прошу тишину!

Тишины не вышло. С трудом удалось только оттеснить толпу, чтобы она не слишком напирала. Данияр из-за чужих голов кое-как разглядел человека, поднявшегося на свидетельскую трибуну. Лицо его показалось странно знакомым, то был просто одетый мужчина, высокий, смуглый, черноволосый, лет пятидесяти с виду.

Человек оглядел зал и, не дожидаясь расспросов, заговорил.

- Я Орбан Серато, и, как видите, жив. Родился в Будапеште, закончил Парижскую академию мудрецов, был одним из учеников лорда Тедуина, потом увлекся музыкой. Разочаровался и в ней, ушел искать смысл жизни и нашел его… Временно вернулся в Европу, уладить кое-какие дела, во время восстания окончательно переселился на восток. Как видите, меня никто не убивал.

Судья собрался с мыслями:

- Да, но… Чем вы докажете, что вы Серато Орбан? У вас при себе документы?

- Нет, - человек обвел глазами зал. - И я не надеюсь, что меня хорошо помнят в лицо. Но здесь же, наверное, можно снять отпечатки пальцев? Мои отпечатки хранятся в государственном банке в Будапеште. Далеко ехать, но что поделать. Ячейку укажут служащие, код от нее - номера первых пяти нот Крейцеровой сонаты. Впрочем, можно взломать ее и по решению суда, но лучше шифром, это лишний раз подтвердит мои слова. Сравните отпечатки и убедитесь, их подделать невозможно.

- Простите, но сколько же вам лет? - негодующе спросил прокурор. - Серато Орбану было бы не меньше семидесяти!

- Семьдесят семь, - уточнил музыкант, слегка улыбнувшись. - Да, я выгляжу моложе. Это из-за моего образа жизни. Поверьте, я мог бы выглядеть еще моложе, просто тогда вы бы и вовсе отказались меня узнавать.

Данияр вспомнил. Именно этот человек возглавлял группу песенных протестантов, когда он видел Грабеца. Этот человек был и в мире жестоких войн, и здесь, он поклонился Грабецу, только и вправду выглядел тогда совсем молодым!

- Доказательства, доказательства, - шипел прокурор. Судья подал знак, один из помощников принес тюбик краски, стекло и чистый лист. Люди переговаривались, вставали на цыпочки, вытягивали шеи, чтобы лучше разглядеть происходящее.

- Почему вы явились сюда? - спросил прокурор, когда отпечатки были сняты. Серато Орбан не спеша вытер руки салфеткой и ответил, глядя в зал, а не на судейский стол:

- Когда-то мне очень не нравилось, когда девочек спихивают с высоты на потеху толпе, вот в память об этом и явился.

- Чепуха какая-то, - фыркнул прокурор. - Откуда вы узнали про суд, если жили в глуши?

- Откуда угодно, - это подал голос адвокат. Но прокурор не успокаивался:

- И что, вы хотите сказать, что свидетели лгали нам по поводу крови? Вас не били ножом?

- Не лгали, немного преувеличили, - с лёгкой усмешкой ответил Серато Орбан, и у публики по этой усмешке создалось впечатление, что преувеличили очень даже много. - Там и шрама уже не осталось.

- Все равно, - упорствовал прокурор. - Нет гарантий, что вы действительно Серато, пока не прибыли отпечатки пальцев из банка, вы можете пытаться протянуть время…