Нуада никогда не разрывал их связи и не закрывался от сестры, даже когда ушел в изгнание, поэтому все эти месяцы дались ему непросто: и если перед другими он мог играть роль безразличного и холодного брата, то перед собой эльф всегда был честен. И теперь, откинувшись на спинку стула и думая обо всем этом, Нуада мог с уверенностью сказать, что долгие столетия безмерно желал лишь одного: чтобы его сестра была там, где ей положено быть, рядом с ним.
***
Нуала сидела в своей «комнате» на холодной кровати и уже в который раз пролистывала любимый сборник стихов, напоминавшей ей об Эйбе и о том недолгом промежутке времени, что они были знакомы. Эльфийка до сих пор до боли жалела о смерти Авраама, Хеллбоя и Лиз, и, хотя никто из них не являлся для нее даже другом, ей все равно было неприятно и болезненно вспоминать, что именно из-за ее глупости и малодушия эти существа поплатились своей жизнью.
Нуала не могла не думать об этом, как и о той участи, что ждала весь людской род, и самым ужасным для принцессы являлось то, что она совсем ничего не знала о человеческих потерях и о том хаосе, что оставляла после себя Золотая Армия, налетающая на новые и новые жертвы, как коса на длинную траву.
Эта неизвестность угнетала и мучила и без того одинокую и запутавшуюся в себе фейри, которая с каждым новым днем, проведенным в четырех стенах, все более и более терялась в собственных мыслях и желаниях, балансируя на грани сна и реальности. Нуала уже не понимала, как ей надо относиться к брату и к его политике, которая подразумевала геноцид человеческого рода.
Фейри не могла отрицать, что, как бы она того не хотела, связана с Нуадой: и душевно, и физически, а потому просто не может не нуждаться в нем. Однако осознание этого также приносило сильную, почти невыносимую, боль, заставлявшую Нуалу буквально разрываться между собственными принципами и моральными ценностями и таким дорогим сердцу братом.
И как бы не хотела фейри выбрать правильную и единственно верную сторону, она просто не могла заставить себя ненавидеть Нуаду. Даже старому королю Балору не удалось внушить любимой и драгоценной дочери презрение к брату, теперь же, когда он был мертв, Нуала осталась незащищенной и бессильной против всех несправедливостей и жестокостей этого мира, и ей не оставалось ничего иного, кроме как играть роль смирившейся со своим положением принцессы.
И спустя месяцы, проведенные в одних и тех же темных и прохладных комнатах, фейри поняла, что свыклась с нынешним положением дел и даже со своей судьбой. Однако единственным, что до сих пор заставляло ее сердце наполняться ужасом, являлась жестокая и кровопролитная политика брата, ослепленного ненавистью ко всему человеческому роду.
Нуала вновь подумала о том, что будь все, как прежде, она бы смогла переубедить брата, заставить его изменить решение, однако теперь, в нынешнем ее положении, это было более чем невозможно. И фейри, понимая это лучше, чем кто-либо другой, вновь теряла надежду на то, что удастся спасти хотя бы половину людского населения.
Думая об этом, Нуала и не заметила, как из ее бледных рук выпала синяя книга. Нуада был прав: ей всегда шел синий цвет, ведь он придавал образу принцессы еще большее изящество и чистоту, которых не доставало самому эльфу.
Погруженная в собственные противоречивые и тяжелые размышления, Нуала и не услышала, как в дверь постучали, а через несколько секунд на пороге появилась светловолосая курносая служанка в темно-зеленом одеянии. Вошедшая эльфийка, увидев, что ее приход не произвел ровным счетом никакой реакции со стороны принцессы, постаралась привлечь к себе внимание.
— Миледи, — позвала фейри, и Нуала резко и испуганно обернулась, не ожидая увидеть посетителей.
— Да, что вам нужно? — удивленно спросила Нуала, не понимая цель визита фейри. В голове сразу появились мысли о том, что наложница ее брата послала к ней свою служанку, однако принцесса поспешила отмести столь глупое предположение.
— Миледи, меня прислали, чтобы я проводила Вас в новые покои и объяснила Вам некоторые аспекты Вашей будущей жизни во дворце, по крайней мере, ближайших нескольких дней, — улыбаясь, ответила служанка, отчего ее выразительные зеленые глаза совсем сощурились.
— Вас подослал король? — вопрос был глупым, однако он слетел с уст Нуалы прежде, нежели она смогла его осмыслить.
— Конечно, король. Никто более не имеет власти в этом замке, — снисходительно ответила служанка.
— А любовница короля… Она разве не имеет власти? — Нуала чуть не прикусила язык, удивившись тому, как быстро этот вопрос слетел с ее уст.
— Вы имеете в виду Селин? — удивленно и непонимающе спросила фейри, удивляясь тому, что принцессе вообще известно о любовнице короля.
— Значит, ее зовут Селин… — спокойно, с нотками грусти, произнесла про себя Нуала и уже громче ответила. — Да, я про нее…
— Селин всего лишь наложница. Конечно, я не имею более подробной и достоверной информации, однако сомневаюсь, что у нее есть хоть какие-то особые привилегии, — спокойно ответила служанка. — А Вы знакомы с Селин?
Нуала не знала, что ответить и стоит ли вообще доверять какую-либо информацию неизвестной фейри. Да, эта служанка вела себя с ней иначе, нежели другие эльфийки, которые предпочитали превозноситься перед принцессой и огрызаться с ней.
Эта же фейри вела себя приветливо, даже уважительно, а потому непроизвольно располагала к себе. И даже Нуала, которая в последние месяцы отвыкла доверять другим, почему-то почувствовала к пришедшей служанке симпатию, а потому решила ответить правдиво: в любом случае терять ей уже было нечего.
— Несколько дней назад мне представилась возможность лично познакомиться с ней, — уверенно смотря на служанку, ответила Нуала, удивляясь тому, как спокойно и почти безразлично прозвучали ее слова.
— О, вот как… — пребывая в некотором оцепенении, сказала служанка. — И как же состоялось ваше знакомство, если король запретил кому бы то ни было, кроме слуг, посещать Ваши покои?
— Я не знаю, видимо, все же у Селин есть некоторые привилегии, — только и ответила Нуала.
— Что ж, в любом случае я пришла проводить Вас в другую комнату, поэтому попрошу проследовать за мной, — справившись с удивлением, добродушно проговорила служанка, обнажая в улыбке свои красивые белые зубы. — Меня зовут Миата, и теперь я буду вашей личной прислугой по указанию короля Нуады.
— Приятно познакомиться, Миата, — неуверенно ответила Нуала, удивляясь тому, что происходило. Принцесса даже не могла предположить, ради чего ее переводили в другие комнаты, однако ей было приятно наконец покинуть этот «склеп», ставший для нее тюрьмой.
Пока принцесса вместе с Миатой проходили коридоры, которые, в отличие от комнат Нуалы, были светлыми и теплыми, она удивлялась тому, что стены дворца украшали цветочные гирлянды, а каменный пол покрывал длинная красная ковровая дорожка, которую всегда использовали при приемах и празднествах.
Над головами же эльфиеек парили небольшие фонарики в форме озерных лилий, внутри каждого из которых горел яркий огонек. Нуала не смогла справиться с почти детским желанием прикоснуться к одному из цветков, который, почувствовав касание тонких бледных пальцев, закрылся.
Принцесса подавила едва слышный смешок, чем вызвала у идущей рядом Миаты довольную улыбку. В отличие от многих других фейри, эта служанка не просто жалела Нуалу, она ее уважала, видя в ее поступке благородство и сострадание к людям, а вовсе не предательство собственного народа.
Миата не могла не восхищаться добротой сердца принцессы, которая совсем не походила на своего брата. Разница между близнецами была колоссальной, и это немало удивляло служанку, заставляя ее вновь и вновь сравнивать их, пытаясь понять, что же все-таки объединяет таких непохожих друг на друга эльфов.
Однако Миата, как бы не желала, не могла найти каких-либо видимых схожих черт: даже внешностью Нуала и Нуада отличались. Красота принцессы была хоть и не совершенной, из-за шрамов на лице и ярких розовых, почти красных, пятен вокруг глаз, однако она была чистой, можно так сказать, ангельской. Король Нуада же выглядел старше своей сестры, а черные тени возле глаз и такие же темные губы придавали его внешности мрачности и некоторой демоничности, делая его отличным от многих эльфов.
