Нуада же ускорил движения, сильнее и грубее врываясь в девичье лоно. Это было до безумия восхитительно и непередаваемо, чувствовать ее, сливаться с ней в единое целое, ощущать, как учащается дыхание сестры, как вздымается грудь фейри.
Хрипло и тяжело дыша, Нуада с животной страстью припал к раскрасневшимся устам, целуя, кусая, проводя по ним языком и слизывая образовавшиеся цвета золотистой охры капли крови. Спускаясь ниже черными губами, по подбородку, по шее, эльф остановился на царапине, нанесенной принцем Акэлом, и, не сдержав грустной усмешки, поцеловал ее, нежно и медленно проведя языком.
Нуала лишь глубоко вздохнула и, открыв застланные слезной пеленой глаза, посмотрела на брата, взглядом умоляя прекратить это, остановиться. Однако ее немая просьба лишь сильнее раззадорила Нуаду, заставив его с новой силой начать двигаться в принцессе, до основания входя в нежное алебастровое тело, вдавливая его в кровать, которая от грубых и резких движений заметно ударялась об стенку.
Нуада, сильнее сжав бледные бедра сестры, приподнял их, вынуждая Нуалу скрестить ноги за его спиной, увеличивая тем самым ощущения от запретного и сладостного соития. Чувствуя приближение разрядки, эльф, не сдерживая громких и хриплых стонов, с каждым толчком входил все глубже и глубже в тело принцессы, почти рывками дергая ее на себя, вынуждая прогибаться, изо всех сил пытаясь подстроиться под безумный и бешеный ритм брата.
Нуала не могла сдержать подобный напор брата, а потому из последних сил старалась двигать бледными бедрами навстречу резким и грубым движениям Нуады, вынуждавшим ее чуть ли не хныкать от унижения и боли.
«Создатель, я полюбила монстра! Прости меня, умоляю прости!» — раз за разом проносилась мысль в голове Нуалы, заставляя ее в бессилии закрывать глаза, пытаясь абстрагироваться от нелицеприятной и жестокой действительности, чтобы не видеть полного наслаждения и экстаза взгляда брата, не слышать его низких животных стонов, предвещающих наступление пика удовольствия. Эльф же, сделав несколько особо ощутимых и сильных толчков, будто в порыве безумия сжал ладонью алебастровую шею сестры, излившись в ее лоно.
Нуала, осознав, что все закончилось, лишь обреченно вздохнула, ощущая несильную, но ощутимую хватку брата на своей шее и вес его тела, что в бессилии упало на нее. Нуада, глубоко и рвано дыша, смотрел затуманенным взглядом на лежащую под ним сестру: пары безумия все еще витали в его разуме, не позволяя до конца осознавать, что же все-таки произошло.
Приведя в порядок бешеное и хаотичное дыхание, Нуада громко сглотнул, ощущая нестерпимую сухость во рту, и медленно встал с измятых покрывал. Поправляя на себе одежду, эльф не сводил взора своих янтарных безумных глаз с сестры, которая лежала, свернувшись, на постели, обхватив себя за плечи и едва заметно дрожа всем своим хрупким бледным телом.
Однако сердце Нуады не дрогнуло, а затуманенный взгляд не прояснился. Эльф недолго стоял на одном месте, скользя взором по каждому сантиметру тела сестры, которое в эту минуту казалось еще меньше и хрупче, нежели когда-либо. Непроизвольно цокнув языком, Нуада медленно подошел к кровати, подняв с пола измятое письмо, встал рядом с Нуалой, которая, ощутив близость брата, даже не дрогнула, не попыталась отодвинуться — лишь сильнее обхватила себя за острые плечи.
Эльф провел по ее волосам и холодной алебастровой руке ладонью. Это было подобно успокаивающему жесту, однако после случившегося такое прикосновения казалось Нуале больнее и резче любого, даже самого сильного удара жестокого палача.
Нуала против воли всхлипнула, осознав, что собственноручно подпустила к себе врага, который под покровом ночи совершил ужасное и непростительное преступление, подобное убийству, и ушел, оставив после себя изрезанное в кровь сердце. Фейри было не просто больно, ей хотелось кричать, умоляя брата уйти и никогда больше не появляться в ее жизни.
Нуала до последнего верила в то, что брата можно спасти, что ее любовь и забота помогут ему совершить правильный поступок, искупив вину за жизни миллионы убитых людей, однако теперь принцессе казалось, что она все это время была беспросветной дурой, наивно полагающей, что сгнившее изнутри дерево, укорененное в собственных мерзких и аморальных принципах, можно спасти, не допустив того, чтобы оно умерло, став кормом для червей.
Осознание подобного невыносимо больно и сильно пронзило сердце Нуалы, всадив в него огромный острый железный кол.
— Теперь ты счастлив… Брат? — тихо, сдерживая слезы, произнесла Нуала, устремив на Нуаду свои янтарные глаза.
— Что ты имеешь в виду? — сглотнув образовавшийся вмиг неприятный и болезненный ком в горле, спросил Нуада, непонимающе смотря на сестру.
— Теперь, когда ты… Когда ты получил то, что так желал, ты обрел счастье? — повторила свой вопрос Нуала, голос которой дрожал, а глаза блестели от окутавшей их прозрачной пленки. Нуада молчал: он просто не знал и не понимал, что сказать. Морок постепенно рассеивался, а взгляд наполнялся осознанием произошедшего.
— Для того, чтобы почувствовать себя счастливым и довольным, тебе надо было взять меня силой, против моей воли, заставив страдать, терпя боль и унижение? — голос Нуалы дрогнул, и она отвела от фигуры брата взгляд, полный горести и печали.
— Я не знаю, сестра моя, — тихо ответил Нуада, на которого, подобно огромным и мощным волнам, накатывало осознание собственного ужасного преступления, заставляющее эльфа в оцепенении смотреть на фигуру сестры: на кровавые укусы и небольшие, но заметные кровоподтеки, что покрывали ее бледное тело.
Нуала ничего не ответила, лишь беспомощно закрыла глаза и повернулась на другой бок, желая не видеть брата, не чувствовать его напряженного взгляда. Эльф же, будто пребывая на границе сна и яви, безумным и непонимающим взглядом обводил взором покои, смотря на «плоды» собственных стараний.
Вмиг его тело похолодело, пропустив неприятную и болезненную дрожь, и он, в ужасе пятясь от постели сестры, дошел до двери и, дрожащей рукой дернул за металлическую ручку, не отводя от Нуалы стеклянного взгляда. Открыв дверь, Нуада, словно в бреду, вышел из теперь казавшихся холодными и мрачными покоев.
«Что же я наделал? В кого я превратился?» — пронеслась в голове эльфа ужасная и болезненная мысль, пока он медленными и осторожными шагами шел по темному и безжизненному коридору дворца к своей комнате, не чувствуя ничего, кроме бесконечного омерзения и ненависти к самому себе.
Нуада с болью думал о том, что сегодня он разрушил свою сестру, собственноручно пронзил ее сердце стальным и острым лезвием, заставив извиваться и корчиться от боли, испытывать унижение и бесконечное отчаяние. Сегодня он лишился единственного шанса удержать Нуалу подле себя…
Комментарий к Глава 7. Часть 2.
Что ж, дорогие читатели. Эта глава далась мне труднее всего по ряду многих причин, однако я очень надеюсь, что вам она понравилась.
========== Глава 8. ==========
Утро вступало в свои права, провожая в последний путь небесное ночное светило, чтобы уже через полдня вновь поменяться с ним местами. За окном виднелся прекрасный алый, как бутоны роз, рассвет, который, словно одеяло, стелился по небесному своду, отражаясь в водной глади.
Все еще спало, погруженное в последние сладкие часы сновидений и мечтаний, оставлявших после себя чувство обиды и разочарования, когда вставало яркое солнце, ненавязчиво предупреждающее о том, что наступил новый день.
Однако Нуада, снедаемый ужасом совершенного им преступления, перешедшего все рамки допустимого и возможного, не сомкнул в эту ночь глаз: остатки морока, окутавшего его разум, спали, словно белена с глаз.
Эльф не чувствовал усталости, сонливости или изнеможения, только всепоглощающий, почти физически ощутимый страх от содеянного. Нуада не мог понять, как он допустил подобное, как позволил этому произойти, ведь даже в самых сокровенных и интимных мыслях и фантазиях король никогда не думал о насилии по отношению к собственной сестре.
