Нуада с удивлением и яростью посмотрел на сестру, которая, лишь долю секунды подумав, решила воспользоваться этой возможностью и бросилась к деревянной двери, чуть не запутавшись в своих одеждах и не упав на каменный пол.
Однако эльф среагировал молниеносно, и не успела его сестра и шагу ступить из покоев, как сильные и крепкие руки обхватили ее талию, возвращая в комнату, вынуждая брыкаться, дергаться, бить небольшими бледными ладонями по плечам брата.
— Прошу, брат, не надо! — не своим голосом кричала Нуала, желая всеми силами образумить Нуаду, уберечь его от непоправимого преступления.
— Бесполезно, Нуала, в чем-либо убеждать безумца и о чем-то его просить, — хриплым и грубым голосом ответил Нуада, толкая сестру на кровать и придавливая ее к перине собственным весом, принуждая принцессу предпринимать последние жалкие попытки выбраться и сбежать. — Безумцы не внемлют… — шепотом произнес Нуада, вновь впившись поцелуем в ставшие красными губы принцессы.
Нуала же, осознав, что должно произойти, не смогла сдержать слез, что каплями скатились по бледным щекам, оставив влажную дорожку. Нуада, почувствовав в собственных глазах слезы, не в силах был скрыть довольной, полной наслаждения улыбки. Оторвавшись от губ сестры, эльф с восхищением посмотрел на лежащую под ним беспомощную и такую нежную фейри, в янтарных глазах которой отражался ужас от осознания происходящего.
— Ты прекрасна, сестра, — сладострастным шепотом проговорил Нуада и, увидев скатывающуюся по нежной щеке одинокую слезу, не смог отказать себе в удовольствии провести по влажной дорожке языком, ощутив солоноватый привкус во рту.
Нуала от подобного жеста лишь обреченно зажмурилась, сдерживая крики отчаяния. Лишь раз за всю свою жизнь она позволила себе подумать о том, как делила бы со своим братом любовное ложе.
Однако Нуала слишком мало знала о том, что происходит за дверьми спальни возлюбленных, когда на них не устремлены сотни взглядов, поэтому для нее было неприятным и жестоким открытием узнать, что страсть может проявляться в подобных жестоких и грубых формах.
Фейри всегда видела свое первое соитие с будущим супругом, как нечто прекрасное, интимное, полное ласковых и взаимных чувств. Она и представить не могла, что в движениях ее брата не будет и намека на любовь и нежность, только похоть и безумное, почти животное, желание насильно обладать ею.
Все то, что происходило сейчас, напоминало принцессе гротеск, черную пародию на все ее мечты и представления о любовных соитиях двух эльфов, испытывающих друг к другу нежные чувства.
Тем временем Нуада, весь дрожа от предвкушения, непослушными пальцами развязал последние петли шнуровки корсета, открыв своему взору самое прекрасное и желанное тело на свете. Медленными движениями стянув платье вниз, наслаждаясь каждой, даже самой незаметной реакцией сестры, Нуада с хищной улыбкой замер над Нуалой, которая лежала, закрыв глаза, стараясь хоть как-то абстрагироваться от происходящего, не обещавшего ничего, кроме боли и опустошения.
Проведя длинными бледными пальцами по сокрытой от него тонкой шелковой сорочкой коже, Нуада с нескрываемым восхищением и желанием посмотрел на беззащитную и напуганную сестру, которая теперь даже не пыталась сопротивляться, прекрасно понимая, что ничего не сможет сделать закаленному в боях, сильному и быстрому воину.
Хищно усмехнувшись, эльф провел обеими руками по ногам Нуалы, поднимая ткань сорочки, оголяя сантиметр за сантиметром бледную и нежную кожу, что была покрыта множеством мурашек. Не желая долго возиться с предметом гардероба, Нуада резко разорвал шелковую ткань, заставив сестру громко, против воли, всхлипнуть и попытаться прикрыть небольшую высокую грудь и свести ноги. Увидев это, эльф лишь усмехнулся, обнажив свои белые зубы в подобии оскала.
— Глупо, Нуала… Это тебе ничего не даст… Ты и сама это понимаешь, — проведя ладонью вдоль ключицы, тихо проговорил Нуада, в следующую секунду впившись зубами в алебастровую кожу, заставив фейри вскрикнуть от неожиданности и боли.
Нуала почувствовала, как по груди скатывается золотистая капля крови, оставляющая за собой заметную дорожку. Эльф, подняв свой хищный и опасный взгляд, с довольной ухмылкой посмотрел на сестру: на губах его виднелись кровавые подтеки, как и на фарфоровой шеи, однако Нуада не обращал на это ровным счетом никакого внимания.
Облизнув испачканные черные губы, король с наслаждением провел бледной ладонью по холодной коже Нуалы, ощущая, как бешено бьется под его прикосновениями ее сердце, как сильно вздымается упругая и красивая грудь.
Лишь секунды помедлив, Нуада припал губами к груди сестры, целуя, кусая ее, оставляя на нежной алебастровой коже собственные метки. Нуала, ощущая эти болезненные и неприятные прикосновения, лишь сильнее закрыла глаза, отведя взгляд в сторону, желая, чтобы брат уже наконец-то совершил то, что хочет и ушел, оставил ее наедине с болью и позором.
Принцесса чувствовала, как порхает язык брата по ее груди, очерчивая темно-молочные контуры, как не больно, но ощутимо он кусает напряженные вершины, вынуждая самого себя глубоко и рвано дышать от ощущений, что заполняли собой его сознание. Это было безумно, неправильно, нестерпимо — Нуале казалось, что она готова потерять сознание, умереть прямо на этом самом ложе, под сильным телом брата, который продолжал оставлять болезненные поцелуи-укусы на каждом сантиметре фарфоровой кожи сестры, вынуждая ее извиваться, дергаться, вздрагивать.
Нуада же, немного отстранившись от тела сестры и приподнявшись на локтях, с нескрываемым довольством и некоторой гордостью посмотрел на все те шрамы, порезы и раны, что покрывали бледную кожу принцессы, лишая ее безупречности и идеальности.
Однако эльфа эти следы вовсе не смущали, наоборот, Нуада был в восторге от них, ведь все они служил напоминанием того, что он с Нуалой — единое целое. Поэтому король, довольно усмехнувшись, припал черными губами к самому заметному шраму, проводя по нему сухим языком, вызывая в теле сестры волны неконтролируемой дрожи.
Нуала не знала, сколько это длилось: мысли в безумном вихре кружились в голове. Принцесса больше не плакала, не дергалась и не извивалась, пытаясь сбросить с себя сильное тело брата, лишь изредка вздрагивала от особо ощутимых и болезненных укусов и грубых движений губ Нуады.
Эльф же, чувствуя, как волны неконтролируемого возбуждения разлились по всему телу, кучно собравшись внизу живота, заставив его зажмуриться и с силой прикусить собственные губы, потянулся к завязкам черных штанов и резкими и грубыми движениями дернул за них, едва не оборвав.
Высвободив напряженную плоть, Нуада непроизвольно дернулся вперед, касаясь ею нежной кожи бедер сестры, вынуждая Нуалу громко и отрывисто вдохнуть воздух через плотно сжатые зубы и с силой смять молочные простыни бледными ладонями.
— Ты прекрасна… Нуала, — сипло проговорил Нуада, чувствуя, как катастрофически не хватает воздуха. — И принадлежишь ты лишь мне… Запомни это раз и навсегда, — сказал Нуада и, припав к искусанным в кровь губам сестры, резким и грубым движением развел ее стройные ноги, почти до основания ворвавшись в девичье лоно, заставив несколько золотистых капель скатиться по алебастровой коже бедра и упасть на молочные простыни, которые поглотили их, впитав в нежную шелковую ткань.
Вмиг мужской низкий стон, похожий на рык хищного зверя, и пронзительный женский крик боли и отчаяния слились воедино и на доли секунды окутали собой покои, отражаясь от стен. Нуада, почувствовав, как из глаз брызнули слезы, посмотрел на сестру, которая лежала под ним, с силой сжимая ладонями ткань и сдерживая готовый вырваться надрывный плач: Нуале было неприятно, больно и дискомфортно от ощущения наполнявшей ее внутри горячей и большой плоти.
Однако, как оказалось, худшее началось только тогда, когда Нуада, совладав с собственными эмоциями и ощущениями, начал медленно, но глубоко входить в тело сестры, вынуждая ее с каждым новым толчком сильнее впиваться зубами в собственные губы, удерживая предательские болезненные стоны, готовые в любую секунду сорваться с уст.
