— Удивительно, но такой воин, как я, боялся того, что его раскроют, обнажат истинную сущность. Хотя, наверное, мне просто было хорошо известно, как поступает человеческий род со всеми теми, кто непохож на него…

На этих словах Нуада посмотрел на свою сестру, желая увидеть в ее глазах печаль, сожаление или боль, однако Нуала сидела прямо, устремив заинтересованный взгляд на принца, и ничто не могло сказать о том, что упоминание людей как-то подействовало на нее: только бледные ладони сильнее сжались, впиваясь ногтями в кожу и принося отголоски едва ощутимой боли.

Эльф, заметив подобное, лишь неслышно усмехнулся, отпивая из кубка обжигающего, но приятного дурмана, который, растекаясь по всему телу, дарил ему тепло и туманил мысли.

Нуада не слышал то, о чем говорил его друг, будучи погруженным в созерцание и изучение собственной сестры, которая держалась сдержанно и спокойно, ни единым мускулом на лице не выдавая своих эмоций и чувств: Нуала будто бы превратилась в фарфоровую куклу, красивую и изящную, но неживую и холодную.

Это сравнение понравилось эльфу, заставив его задержать взгляд на бледной молочной коже плеч принцессы, которую не прикрывала атласная ткань. Нуала, почувствовав на себе взгляд брата, не сдержалась, чтобы не посмотреть на Нуаду, в глазах которого, подобно морским волнам, плескалось множество эмоций и чувств, многие из которых она не могла прочесть, как бы ни старалась.

Вмиг ее разум задернулся туманной дымкой, заставив забыть, что в комнате есть еще кто-то, чужой и посторонний, который не должен стать свидетелем странного и двусмысленного поведения близнецов. В эту минуту Акэл был чуждым и лишним.

Однако совсем скоро принцесса, осознав, насколько тяжел и красноречив взгляд брата и как бесстыдно она изучает его, забыв о том, что в комнате есть свидетель, который может не понять и не принять подобного поведения, Нуала медленно отвернулся от Нуады, устремив вновь заинтересованный взор на гостя.

Акэл же, увлеченный рассказыванием историй, даже не заметил длившейся между близнецами несколько мучительно долгих секунд негласной битвы взглядов: женского, в котором отражались восхищение, покорность, невысказанные чувства и мужественное упрямство, и мужского, таившего в себе страсть, вожделение, ревность и безмерное желание обладать и подчинять.

Это было подобно самому настоящему безумию, и Нуала не могла не придти в ужас от осознания того, что, желая освободиться от власти и влияния брата, она все сильнее и сильнее утопала в них, словно в вязкой болотной трясине, которая заглатывает в свою пасть все, что случайно в нее попадает.

Принцессу отделял от падения во тьму лишь шаг, который мог как уничтожить ее навсегда, так и принести незабываемые наслаждение и счастье. Однако Нуала прекрасно понимала, что если она покорится брату, если покажет ему, что он властен над ее телом и душой, то последние крупицы морального и нравственного в ней исчезнут, испарятся, подобно каплям воды в знойной пустыне.

А это будет значить только одно — она проиграла, сдалась, так и не завершив битву. Нуала всей душой не желала подобного, а потому Нуада не должен был даже догадываться о том, что его сестра безумно влюблена в него.

«И он не узнает… Пока я не пойму, как можно использовать мои чувства к нему, чтобы спасти невинных и беззащитных людей, он не узнает о моей любви. И пусть я буду проклята Великим Создателем на вечные муки, если не сделаю все возможное, чтобы остановить брата», — пронеслась в голове Нуалы мысль, заставившая ее принять серьезный и задумчивый вид.

— Хотел бы я показать тебе, Нуала все те города, в которых побывал, — мечтательно произнес Акэл, вернув Нуалу в реальность и заставив ее растерянно и непонимающе заморгать, сгоняя остатки навеянных мыслей и образов. — Я надеюсь, что мне представится такая возможность, и ты позволишь быть твоим спутником, — улыбаясь, проговорил принц, смотря с надеждой на Нуалу.

Нуада, услышав подобное, с силой, почти до хруста, сжал серебряный кубок, опустив голову, чтобы скрыть полный ярости взгляд. Эльфу до дрожи во всем теле хотелось заткнуть наивного глупца, посчитавшего, будто бы он может просто так делать его сестре намеки и приглашать ее в свои путешествия.

Само осознание того, что Акэл проявляет к Нуале интерес, выходящий далеко за пределы принятого этикетом в подобных случаях, заставляло Нуаду чуть ли не кричать, круша все, что стоит рядом и изливая все накопившиеся чувства и эмоции.

— Я думаю, что все еще может быть, — секунду подумав, ответила Нуала, заметив, как пораженный и гневный взгляд брата в эту же секунду прожег ее насквозь, а желваки на его скулах стали заметнее и отчетливее, выдавая напряжение и злость. — Однако мне будет крайне неприятно путешествовать по руинам того, что некогда называлось великими и прекрасными городами.

— Что ты хочешь этим сказать, Нуала? — поинтересовался Акэл, не понимая смысла слов принцессы.

— Я хочу сказать, что люди создали величественные и удивительные сооружения и города, простоявшие не один век и повидавшие не одно исторически значимое событие… Однако если Золотая Армия продолжит свое наступление… Безжалостное и сокрушительное наступление, то останется ли что-нибудь от того, что так долго возводил человеческий род? — упрямо и непоколебимо посмотрев на Акэла, произнесла Нуала, чей голос был тверд и резок, подобно стали.

— Моя сестра очень печется о всем людском роде, друг мой, — усмехнувшись, проговорил Нуада, наслаждаясь тем, как выглядела в этот момент Нуала, серьезная, гордая и упрямая одновременно.

— Это действительно так? — непонимающе спросил Акэл, смотря на Нуалу, в чьих глазах отражались все те же спокойствие и уверенность.

— Да, правда, — бросив короткий взгляд на брата, который сидел, напрягшись всем телом и поддавшись вперед, хищным и довольным взором изучая ее. — Я уважаю людей за все то хорошее и правильное, что они сделали для нашего мира. Да, человеческий род жестоко и подло поступил со всем нашим народом, нарушив договор и загнав нас в темноту подземелий, однако он не заслужил подобной жестокой участи… — стараясь сохранить твердость и решительность в голосе, говорила Нуала, чувствуя, как горят щеки и как бешено бьется необузданное сердце. — Чем мы лучше людей, уподобившись которым, устраиваем геноцид и массовую кровавую бойню, в которой у них нет и шанса на спасение?

— Любая победа требует жертв и крови, дорогая сестра, — словно удар меча, прозвучали для Нуалы слова брата. — Я был на битвах, более того, сам вел свой народ на смерть, не жалея собственных сил, прекрасно понимая, насколько ничтожно малы были наши шансы.

— И я, и принц Акэл знаем, что такое война, а потому мы можем судить о том, что правильно, а что нет. Ты же, Нуала, даже не знаешь, какого это — видеть смерть, кровь, обезглавленные тела и корчащихся от непрекращающейся боли воинов, из последних сил бьющихся за свою жизнь, — в каждом слове эльфа читались злость, ненависть и боль от пережитого, которые заставляли Нуалу сдерживать слезы отчаяния.

— Ради победы, ради благополучия своего народа, надо быть готовым пойти на любое безумство, — задумчиво произнес Нуада, не отрывая тяжелого и серьезного взгляда от сестры.

— И я был готов, — продолжил после недолгой паузы Нуада, заставив сестру вздрогнуть от того, как ужасающе прозвучал его голос. — Я готов был пожертвовать жизнями десятков миллионов человек ради свободы и благополучия своего народа. И, если будет необходимость, я сотру с лица Земли весь людской род, заставив их надменные и гордые лица навсегда застыть с маской ужаса и боли, — последние слова Нуада произнес почти шепотом, пробравшем до костей принцессу и заставившем ее обреченно опустить взгляд.

Нуада почувствовал, как в уголках глаз защипало, и, хищно и довольно осклабившись, откинулся на спинку стула, ощущая недоумевающий и пораженный взгляд принца на себе.

— Зачем ты так, друг мой? — непонимающе спросил Акэл, посмотрев на морально убитую принцессу, которая сидела, опустив взгляд на бледные ладони: Нуала дрожала всем телом. — За что ты так с сестрой?