— Нет, брат мой, — только и проговорила Нуала голосом, в котором слишком отчетливо читались страх и волнение. Принцесса, преодолев себя, подняла взгляд на Нуаду, который находился совсем близко, настолько, что его дыхание ощутимо касалось лица фейри.
— Тогда почему же ты вся дрожишь? — лукаво и иронично спросил Нуада, кружа принцессу по Большому Залу на виду у десятков пар любопытных глаз, что со всех сторон окружали эльфийских наследников, следя за каждым их движением.
Некоторые из гостей недовольно и непонимающе переглядывались, удивляясь тому, как король прижимал к себе собственную сестру, как смотрел на нее, даже не пытаясь скрыть испытующего и проницательного взгляда.
Гости понимали, что между близнецами происходило то, чему сложно было найти объяснение или оправдание. Какая-то обоюдная борьба, противостояние, об истинных причинах которого никто не знал.
Даже танец, в котором кружились близнецы, походил скорее на столкновение двух слишком разных стихий. И присутствующим на балу казалось, что король и его сестра, подобно льду и пламени, пытаются одолеть друг друга, не взирая на то, что это бесполезно и бессмысленно, забывая о том, что их окружает большое количество гостей.
— Я не знаю, брат мой, — ответила Нуала, которая буквально сходила с ума от каждого прикосновения Нуады к себе, от его тепла, что передавалось и ей, от силы и могущества, наполнявших каждый его жест, любое слово.
Принцессе хотелось закрыть глаза и опустить голову на крепкое плечо брата, чтобы еще сильнее почувствовать эту жгучую смесь сладкой неги и всеобъемлющих страха и волнения, которая туманила рассудок, окутывала, подобно густому туману, в свои сети, подчиняя собственной воле.
— Хм, ты думаешь, я поверю в столь наглую и непродуманную ложь? — наклонившись совсем близко к ее лицу, спросил Нуада, сощурив глаза, в которых горел недобрый и опасный огонек. — Ты не могла перестать улыбаться нашему почетному гостю, однако стоило мне подойти, как куда-то испарились даже остатки радости и довольства… Неужто я не заслужил хотя бы малейшей крупицы твоего уважения, дорогая сестрица?
— Я не могу управлять собственными эмоциями и чувствами, брат мой… Раньше, до всего этого, я могла с уверенностью сказать, что уважаю и люблю тебя, однако теперь не имею права лгать, произнося то же самое… — быстро произнесла Нуала, поражаясь своей дерзости и смелости.
— Вот оно как… — задумчиво ответил Нуада, внутри которого разгоралось настоящее и необузданное пламя. — Я как всегда не угодил тебе, не оправдал твоих надежд и мечтаний. Только вот знаешь ли, Нуала, — на этих словах эльф вплотную наклонился к ее лицу и прошептал на ухо, обжигая кожу горячим дыханием. — Теперь уже ничто не будет, как прежде, желаешь ты того, или же нет. И я не стану более ни с кем, ты слышишь, сестра моя, ни с кем делить то, что всегда принадлежало мне. И я говорю вовсе не про корону и власть, которую она дает… — сказав это, эльф довольно и хищно улыбнулся, видя, как в глазах Нуалы отражается понимание, сменяющееся страхом.
— Поэтому не советую тебе так открыто и радушно вести себя с нашим дорогим гостем, если ты не желаешь повторения неприятной и душещипательной истории того мерзкого водоплавающего, Авраама, кажется, — Нуала, услышав подобные ужасные слова, не смогла сдержать одинокой слезы, которая скатилась по бледной щеке, оставляя на ней влажную дорожку. Нуада почувствовав, что и по его щеке прокатилась точно такая же жалкая слеза, довольно оскалился, совсем утратив облик благородного эльфа.
— Как ты можешь говорить мне подобные вещи? — сдерживая готовые вырваться непрошенные слезы, тихо произнесла Нуала, когда утихла музыка, и все пары, словно по команде, остановились. — Как ты можешь так спокойно объявлять о том, что убьешь давнего друга, если тот попытается завладеть моим вниманием?
— Легко, Нуала, очень легко. А знаешь, почему? — произнося эти слова, Нуада вновь, как тогда, в покоях, обхватил подбородок принцессы бледными пальцами, принуждая поднять напуганный взгляд. — Потому что, какой бы сильной и крепкой ни была моя дружба с принцем Акэлом, как бы я не уважал и не почитал этого эльфа… Если он посмеет хотя бы подумать о том, что может просто так забрать тебя, я поставлю его на место, показав, что бывает, когда посягаешь на чужое.
Нуала часто и глубоко дышала, смотря по сторонам, ища чьей-либо помощи и защиты. То, что сказал ей брат, мало напоминало признание в светлых и прекрасных чувствах, это больше походило на констатацию факта, говорящего о том, что она-собственность Нуады, не имеющая права перечить его воле.
Такое заявление ранило сильнее самой смертоносной и меткой стрелы, пропитанной ядом, ведь оно было сделано тем, кого сама Нуала безмерно любила и кому она всей душой жаждала помочь. Теперь же принцесса сомневалась, что есть хотя бы шанс, малейшая возможность остановить безумие и одержимость брата.
— Я надеюсь, что ты поняла смысл моих слов, Нуала, — убирая от ее лица руку, тихо проговорил Нуада, внимательно смотря на сестру, в глазах которой читались отчаяние и всепоглощающая печаль. — Прошу, не вынуждай меня доказывать тебе правдивость моих слов. Ты принадлежишь мне, Нуала, и я не позволю никому забрать тебя у меня.
— Конечно, брат мой, — вокруг принцессы стоял шум, подобный гудению улья, однако она все равно произносила эти слова негромко, будучи отрешенной от реальности, от происходящего. — Мой король, позвольте мне покинуть торжество… Мне нездоровится…
— Очень жаль, — задумчиво и как-то отстраненно ответил Нуада. — Что ж, конечно, ты можешь идти: этот день слишком утомил тебя. Я предупрежу принца Акэла, чтобы он не беспокоился.
— Благодарю, брат, — слегка наклонив голову, дрожащим голосом проговорила Нуала.
— Сладких снов, дорогая сестра, — довольно и иронично произнес Нуада, наклонившись к лицу Нуалы и запечатлев на нем едва ощутимый, легкий поцелуй.
— Доброй ночи, брат, — ответила Нуала, в чьем голосе не читалось ничего, кроме безмерной усталости и печали.
Отвернувшись от брата, Нуала медленно, словно пребывая во сне, преодолевала каждый дюйм Большого Зала, ловя на себе непонимающие и подозрительные взгляды сказочных существ. Однако принцесса более не обращала на них никакого внимания, погруженная в тяжелые, разрывающие ее на части, мысли.
Когда же она подошла к массивным деревянным дверям, один из стоящих возле них эльфов, поклонившись, вызвался проводить Нуалу до ее покоев. Фейри не помнила, что ответила на его слова, и ответила ли вообще: происходящее вокруг теперь казалось подернуто туманной дымкой, не позволявшей что-либо увидеть, рассмотреть или услышать.
Нуала не знала, как дошла до знакомой двери, ведшей в ее покои, однако, когда она зашла в просторную комнату, ее сердце объяла невыносимая боль, от которой захотелось кричать.
То, что сказал ей Нуада, полностью уничтожило ее, заставив испытать ужас и отчаяние. Она не могла поверить в то, что брат произнес настолько чудовищные и пугающие слова, заставившие фейри пролить единственную за долгие месяцы слезу.
Нуала верила в то, что Нуаду можно спасти, что именно она и сумеет сотворить чудо, вытащив его из бездонной ямы безумия и жестокости, в которой он стоял, по пояс погруженный в черную зловонную и густую субстанцию, не дававшую возможности пошевелиться, выбраться из нее, не увязнув еще сильнее.
Теперь же сердце фейри преисполнилось сомнениями и отчаянием, и она не знала, что заставит брата избавиться от мыслей об уничтожении человеческого рода. До этого вечера Нуала наивно полагала, что ее любовь спасет эльфа от падения, однако теперь ей казалось, что она безразлична Нуаде.
Он видел в ней собственность, личную вещь, которую просто не хотел с кем-либо делить, но не любимую и дорогую сердцу сестру, ради которой раньше готов был сделать что угодно. Нет, то время прошло, как и прошли, канув в небытие, чувства эльфа к принцессе, оставив после себя лишь желание самолично обладать Нуалой, словно красивой и ценной безделушкой.
