— Если пожелаете, я спрошу у майора, есть ли среди его знакомых извращенцы, любящие старых беззубых гиен, — пугающе холодным тоном произнесла Шошанна, с потаённым наслаждением наблюдая, как презрение и ненависть на лице старухи сменяются изумлением и даже обидой.
Не сказав больше ни слова и не позволив хозяйке дома даже рот открыть, Шошанна вернулась в свою квартиру, заперев за собой дверь. Тяжело вздохнув и закрыв лицо руками, она устало сползла по деревянной поверхности, опустившись на пол…
— Шошанна, Шошанна… — вывел девушку из раздумий обеспокоенный голос Марселя, вынудив её выпустить из пальцев почти полностью догоревший бычок, сразу же потушив его подошвой.
— Что? — Шошанна хотела бы, чтобы её голос звучал спокойно и уверенно, однако вопрос, который она задала, был пронизан такой раздражительностью, что Марсель даже дёрнулся, отстранившись от неё.
— Что с тобой происходит в последнее время? Ты ничего мне не говоришь… Это неправильно. Мне казалось, что я уже давно заслужил твоё доверие, хотя бы малую его часть.
— Я не болтаю по пустякам, Марсель, и тебе не советую, — с показной холодностью ответила Шошанна, задумчиво смотря перед собой. — Ты мне ничем не поможешь, поэтому не стоит даже пытаться, — добавила она, надеясь, что Марсель не станет больше докучать ей своими речами.
Она крайне сомневалась, что Марсель сумеет адекватно воспринять то, что пытается выудить из неё. Да и что он сделает немецкому майору?
Марсель был пылким, эмоциональным мужчиной, готовым пойти ради неё на самые безрассудные поступки. И Шошанна не желала потерять его раньше времени… Он нужен был ей для осуществления плана. И она не позволит ему совершить глупость, лишив её последней возможности отомстить.
— Ясно… — горько усмехнувшись, ответил Марсель, стараясь сокрыть преисполнившую его обиду. — Хотел бы я подсказать тебе, что делать, помочь советом, но понимаю, что не мне давать советы такой, как ты, — добавил он, и Шошанну удивило, сколько искренности, восхищения и уважения было сокрыто в этих словах.
— Благодарю, Марсель, — с едва заметной улыбкой произнесла Шошанна, сама точно не понимая, за что именно его благодарила: за то, что он понял её и не стал вдаваться в расспросы, или за слова, что были для неё лучшим комплиментом.
Марсель ничего не ответил: хотел, но сдержался, понимая, что Шошанна его сантиментальных фраз не оценит. Вместо этого он лишь сдержанно улыбнулся одними уголками губ, опустив ладонь на плечо Дрейфус и осторожно сжав его, словно желая передать через этот жест непроизнесённые вслух слова поддержки.
Поцеловав Марселя в губы — почти нежно, почти любовно — и проведя ладонью по его щетинистой щеке, Шошанна, ничего не сказав на прощание, направилась в сторону выхода. Единственное же, что оставалось Марселю, — это задумчиво и печально смотреть ей вслед. Догнать её и остановить он не мог, удерживать подле себя тоже. Шошанна Дрейфус всегда поступала так, как считала нужным.
Шошанна же, выйдя из кинотеатра, позволила себе наконец блаженно прикрыть глаза и вдохнуть полной грудью: стены давили на неё, воздух сгущался, душа и путая мысли, а беспрерывная работа забирала все силы. И лишь осознание того, что в конце концов её старания окупятся, помогало ей идти вперёд, невзирая ни на что.
Нехотя открыв глаза, Шошанна, к собственному ужасу, сразу же заметила припаркованный недалеко от её кинотеатра чёрный автомобиль. Его владелец стоял рядом и курил, неотрывно смотря на неё, — довольно, жадно, насмешливо, лукаво, кривя губы в подобии улыбки. Столкнувшись взглядами с Дрейфус, он театрально помахал ей ладонью, нисколько не обращая внимания на выражение её лица, которое крайне трудно было назвать приветливым.
— Добрый вечер, майор, — сухо бросила Шошанна, подойдя к Хельштрому и смерив его беглым взглядом. — Не думала, что увижу вас так скоро…
— Я соскучился, — растянув губы в ухмылке, с нескрываемой иронией в голосе произнёс Хельштром, уже садясь в автомобиль.
— Будьте осторожны, штурмбаннфюрер, в своих словах, а то я решу, что я вам не безразлична, — желая стереть эту мерзкую ухмылку с лица Хельштрома, в тон ему ответила Шошанна.
Хельштром ничего не ответил, даже не посмотрел в её сторону. Но по тому, как заиграли желваки на его скулах, а худые ладони сильнее, чуть ли не до побеления костяшек, сжали руль, Шошанна поняла, что её слова всё-таки произвели должный эффект.
***
В этот раз Шошанна решила принять доминирующую позу, в этот раз она решила быть сверху. Хельштрому подобное положение вещей явно пришлось не по душе: штурмбаннфюрер привык властвовать, привык доминировать над людьми, наслаждаясь чувством вседозволенности и безнаказанности. Под женщиной — пусть даже в постели — Хельштром быть не привык, а потому, стоило только Шошанне оседлать его, как он попытался резко столкнуть её, вновь подмяв под себя.
Майор чувствовал себя куда лучше и спокойнее, когда знал, что может контролировать ситуацию. Вот только Дрейфус желала того же, что и он, а потому уступать ему она была не намерена: не в этот раз.
Резко перехватив потянувшиеся к ней руки, она предупредительно и с вызовом посмотрела на обнажённого Хельштрома, растянув губы в некрасивом оскале, — лукавом, довольном и хищном. Впервые он раздел не только её, но и себя, и теперь лежал под ней, глубоко и часто дыша, вперив в неё тяжёлый и одновременно недовольный взгляд. Она же, продолжая сжимать ладонями удивительно худые — для мужчины — запястья, скользила медленным оценивающим взглядом по его тощей бледной фигуре.
Удивительно, но под слоями чёрной формы, внушавшей ужас многим людям, скрывалось по-юношески худое тело, практически лишённое волос. Это было странно, необычно… Столь резкий контраст между настоящим человеком и образом, который сами люди наделяли могуществом и силой, изумлял Шошанну, вынуждая её пристально и напряжённо рассматривать распростёртого под ней майора, даже не замечая устремлённого на неё взгляда.
Неожиданно для Шошанны Хельштром резко дёрнул руками, попытавшись сбросить её с себя. Однако Дрейфус вновь не позволила ему этого сделать: одной рукой стиснув мужское запястье, она опустила другую на горло штурмбаннфюрера, чуть сжав пальцы, вынудив его невольно сглотнуть, дёрнувшись под ней.
— Сегодня вам придётся довольствоваться этим положением, штурмбаннфюрер, — сделав акцент на звании немца, произнесла Шошанна без тени озорства или же кокетства — скорее дерзко и гордо.
Она видела, как вспыхнули недовольство и злость в глазах Хельштрома, как презрительно скривились его тонкие губы, а свободная ладонь с силой стиснула её бедро, причиняя лёгкую боль.
Сдержанно усмехнувшись, Шошанна наклонилась вплотную к лицу Дитера и, не разжимая ладони на его шее, медленно провела языком вдоль скулы: так же, как сделал он два дня назад, желая продемонстрировать власть над ней. Хельштром едва заметно поморщился, отведя взгляд в сторону и напрягшись всем телом. Однако сбросить с себя наглую еврейку и хорошенько проучить её даже не подумал.
Удовлетворившись реакцией штурмбаннфюрера, Шошанна отстранилась от него, но лишь для того, чтобы наконец опуститься на возбуждённую плоть, — медленно, мучительно медленно, почти дразняще. Хельштром даже дёрнулся под ней, не желая терпеть подобного унижения, однако, стоило ему это сделать, как женская ладонь сильнее сомкнулась на его шее, а отросшие ногти царапнули бледную кожу, оставив красные борозды.
Хельштром готов был пустить пулю в лоб этой наглой и потерявшей всякий страх еврейке прямо сейчас… Только она — эта так называемая Эммануэль Мимьё — вынуждала его чувствовать себя униженным, оскорблённым, слабым, подвластным. Только ей он — чёрт знает почему — спускал это с рук.
Шошанна же, наконец полностью опустившись на возбуждённую плоть, глубоко и резко выдохнула, прикрыв глаза, свыкаясь с ощущениями. Дискомфорта, как и боли, в этот раз не было — лишь обжигающее желание, что растекалось по телу, горячими волнами приливая к лону, вызывая в нём сладкие спазмы.
