— Ты чо такой брыкливый, аджосси, — фыркает его провожающий. — Да ладно, ладно, понял. Сам так сам, — цокает он языком, после того, как получил локтём под рёбра. Юнги с победным возгласом выпрямляется, сдувает чёлку со лба и шагает. Разумеется, в этот момент одна из кед заплетается за другую. Земля в мутном фокусе глаз становится ближе, но Юнги тут же вздёргивают наверх.

— И снова поймал, — раздаётся насмешливый голос. Гопник притягивает к себе, приобнимая за талию.

— Хрен с тобой, — буркает Юнги. Что лучше — шлёпнуться перед всеми или побыть чуточку пьяным начальником, которого один из сотрудников куда-то тащит. Конечно, лучше оставаться на ногах — здраво рассуждает он. Поэтому с чистой совестью устраивается в чужих руках и командует: — Так и быть, веди меня, юноша, в домик!

Хохот хулигана точно привлекает внимание к их славной компании. Юнги снова тычет его под рёбра и тот, наконец, затихает. Они неторопливо сворачивают на тёмную аллею, ведущую к кемпингам.

Стоит уйти от освещенного бассейна, и душистая африканская ночь обступает их. Вдалеке воют животные, судя по интенсивности воя — хищные и очень голодные. На озере бьёт крыльями какая-то крупная птица. А созвездия над головой, словно огромные люстры — светят низко-низко и ярко. Юнги выдыхает полной грудью. Как здесь, оказывается, хорошо. Алкоголь приятно лижет внутренности. Сейчас он полностью доволен и спокоен. Можно расслабиться. Проект почти закончен, осталось довести до ума снятое и сдаться заказчикам. Всё и вся ему вдруг нравится, и даже дурацкий гопник, молча идущий рядом.

Не успевает Юнги об этом подумать, как тот открывает рот.

— Никогда не видел тебя пьяным. Такой славный, податливый, мягонький… тебя такого тискать и тискать, — звучит провокационное заявление. А низкий голос хулигана такой сексуальный в темноте. Кстати, почему так темно? Юнги начинал гудеть, когда солнце ещё припекало.

— Не беси. Сколько времени? — спрашивает он, провиснув и мотнув тяжёлой головой. Рука на талии сжимается сильнее.

— Время, когда хорошенькие аппетитные начальники должны лежать в постели. Желательно не одни, — получает Юнги странный ответ. А с кем? — думает он, но додумать не успевает. — Ну это… ты рассмотрел мою кандидатуру? — опережает его гопник и даже останавливается. Пытается заглянуть в лицо. От его настойчивости Юнги перекашивает.

— Что я должен рассмотреть? — осторожно спрашивает он. Спотыкается о ленивую усмешку.

— Каждый раз надо в лоб тебе об этом говорить? Хочу валяться в постели с тобой. С тобой. В постели. Этой ночью. Хочу трахнуть тебя. А потом ещё много ночей подряд.

— Упасть и не встать. Ты не сбавляешь оборотов, — изумлённо тянет Юнги. У самого от слов «хочу трахнуть тебя» сбивается сердцебиение.

— Если так и собираешься падать, могу взять на руки и донести до…

— Так, достаточно. Не продолжай. И вообще, иди-ка ты нахрен, — парирует Юнги, слушая очередное хмыканье.

— Как скажешь. На хрен, так на хрен. Можно ртом? — ржёт его персональное наказание.

— Заткнись, цыц! Прямо сейчас! Какой же ты бесстыжий! — Юнги поудобнее крутится в обхвате чужой руки и снова вешает тяжёлую голову. — Ты меня весь вечер доставал, — бубнит он в землю. — Зачем таскался за мной как привязанный? Теперь все будут косо смотреть. Коллектив теперь решит, что мы… — он запинается, не в силах подобрать подходящее слово.

— А кто мы? Кто? — понукает его Тэхён.

Юнги устало качает головой. Не знает. Он не знает. Знает только одно — планомерная работа по разрушению его границ делает своё дело. Ему многое хочется сказать, на многое хочется согласиться, но здравый смысл, накрепко вбитый годами ответственной работы, предостерегает от последнего шага — сдаться с потрохами наглому преследователю.

— Молчи. Просто молчи, — жалобно говорит он, и Тэхён на удивление, действительно замолкает. Гладит его поверх футболки, и они как гребаная парочка идут в обнимку дальше.

Без куртки зябко, но горячий бок, прижимающийся к его, греет как печка. Ночной ветерок долетает с саванны. Вместе с запахом диких трав, специй и стоячей воды. От экзотического аромата начинает першить в горле. Ночью озеро как будто становится ближе и пахнет отчётливее: тиной, рыбой, илистым берегом. Коллеги говорили, что там живут фламинго. Юнги за время командировки так и не сподобился на них посмотреть. Теперь и не посмотрит. Всё работа, проклятая работа.

Они почти доходят до домиков, когда кто-то попадается им навстречу. Юнги слышен лёгкий шорох шагов по земле.

— О, господин директор, с вами всё хорошо? Помощь не нужна? Куда ты его ведёшь? — спрашивает женский голос.

Юнги не хочет отвечать, прислоняется к Тэхёну, прикинувшись пьянее, чем есть на самом деле. Гопник притягивает его ближе, весьма собственническим жестом, и это очень беспокоит Юнги — как они выглядят в глазах других? Он даже теряется и не слышит, что Тэхён отвечает.

— О-о, понятно, удачи тебе! — хихикает та и удаляется.

Только после её ухода Юнги поднимает голову и с подозрением вглядывается в довольное лицо гопника.

— Кто это был? Что ты ей сказал? Над чем смеялись?

Тэхён молчит и выглядит так, словно кот, облопавшийся сливок. У Юнги начинает печь в животе. Он заебался. Это усталость. Это просто усталость. Много работы, ещё больше нервотрепки и мало сна. Ну и мешанина алкоголя в крови. И закономерный итог: бегал-бегал — от хулигана, от себя, скрывался, прятался, ловко сам себя обманывал, а теперь они вместе прутся в их домик.

«Их домик» — звучит так, словно Юнги уже сдался. И все знают о его капитуляции — от этой мысли выпитый алкоголь подступает обратно к горлу.

Только чтобы сбить обратно эту волну Юнги пробует остановить человеческий локомотив.

— Я передумал. Не хочу туда. Веди меня обратно! — с вызовом говорит он и пытается выкрутиться из рук. Клянётся себе, это его последняя попытка — для успокоения мук гордости. А дальше будь что будет — здравый смысл тоже хочет отдохнуть! Он устал и приятно пьян. И, честно, хочет немного внимания, хочет дать слабину, ведь ночь такая душистая, пахнет цветами и пряной землёй. Смуглые красивые руки держат так крепко, а прижимающееся тело горячее и сильное. Его проклятие и искушение. Его наказание — всё он, парень, едва достигший совершеннолетия. Сколько можно себе врать? Сколько можно бегать?

А тот и не догадывается, какие мысли мучают Юнги, останавливается у ступенек на крыльцо, но из объятий не выпускает:

— Какой же ты колючий. И шипишь как рассерженная киса. Чего тебе неймётся?

— Я же сказал, ещё выпить хочу.

Выражение лица гопника становится хитрым.

— И без разницы где? Просто выпить?

Юнги, не чувствуя подвоха, соглашается.

— Значит ты хочешь продолжить, неважно где? Неважно с кем? — зачем-то повторяет Тэхён, обольстительно улыбаясь. Улыбка такая яркая, белозубая в темноте. Юнги хочется от неё прикрыться. Хочется пальцами стянуть обратно чувственные губы, чтобы больше так не делал. Или смять, размазать её поцелуями, такими же оглушительными, мокрыми и глубокими как вчера.

— Ну, допустим, — часто моргает он, чтобы не ослепнуть.

В ответ Тэхён с предвкушающим выражением лица тащит из внутреннего кармана ветровки бутылку вина.

— Всё продумано, господин директор. Выпьем? Ты и я на галерее с белым полусладким…

Юнги прошивает током от макушки до пяток — так низко и хрипло звучит приглашение. Не выпить, как минимум сесть на член. Алкоголь в крови, жаркий шёпот, запах Тэхёна всё Юнги искушает. Чувства обостряются — он ощущает на лице легкую прохладу ночи, слышит шорох листвы на деревьях и плеск озера у берега. «Да, черт побери, согласен, — хочется крикнуть ему. — И перестань уже спрашивать». Вслух же жалкое избитое, израненное за эти дни достоинство толкает сказать другое:

— Я тебе кто, дурачок? Я сказал — я иду обратно!

Тэхён заводится с пол-оборота.

— Сам же сказал, хочу выпить, неважно где, неважно с кем. Ну так пошли! Вытащим на улицу стулья , столик, позырим на звезды, попивая винишко! Почирикаем, сидя рядышком как два пенсионера. Чо опять-то не так? Как надо-то?