Юнги подозрительно осматривает тебя с ног до головы, будто не верит словам, но придя к какому-то выводу, вздохнув, отступает.

— Хорошо, я жду за дверью, — он вглядывается в тебя еще несколько долгих секунд, раздраженно цыкает и все-таки покидает ванну, оставляя тебя в долгожданном одиночестве.

Его футболка тебе ниже бедер. А пахнет, не описать словами. Ворох воспоминаний обрушивается на тебя, грозя похоронить уверенность в правильности вашего расставания.

Будто каждый час того лета пронесся перед глазами. Долгие до одури поцелуи, нежно-твердые губы, отнимающие дыхание. Сильное тело под твоими руками и каменный член под бедрами, нагло и уверенно прокладывающий путь в твое тело. Оранжевые вечера, наполненные сексом и тоскливой нуждой, жаждой и неправильным счастьем.

Следующий выдох даётся с усилием. Ты задушенно стонешь, трешь воспалённые глаза. Давишь каждую бабочку в животе, имевшую наглость вспорхнуть в надежде. Пару минут в раздражении мнешь свои мокрые вещи и швыряешь их скопом в сушку: дорогое белье, темные брюки, светлую блузку. Высохнут, уедешь домой.

Еще мгновение на вдох свободного от Мин Юнги кислорода, и прочь из опостылевшей душной ванной.

***

Парень встречает тебя за дверью, всучивает стакан с каким-то мутным варевом.

— Пей, — бурчит он, подталкивает стакан ближе ко рту, внимательно следит, как ты морщишься от неимоверной кислятины, прокатившейся по раздраженному пищеводу. — Утром будешь как новенькая, бабушкин рецепт, — крепко хватает твою кисть и тащит в маленькую, до белого шума в ушах знакомую спальню.

— Послушай, я не хочу, это совсем не то… — ты пытаешься затормозить его уверенный шаг, дергаешь руку из сильного охвата, но чужая квартирка такая крохотная, окончание фразы тонет в темноте и запахе комнаты, где ты была безумно и стыдно счастлива. И ты замолкаешь, опустив голову, пряча даже от самой себя красные щеки.

Это все то… Все то, что ты хотела и давила гордостью весь год. Все, что похоронила, оплакала, но не простила и не отпустила. Ошметков гордости хватило чтобы порвать, но не хватило, чтобы забыть. Что всплыло месяц назад, резанув тебя по новой, после встречи в музыкальном магазинчике.

Если нет отношений, некому и изменять, верно? Так думал почти свободный Мин Юнги, музыкант от Бога, и не думала ты, первый раз в жизни влюбленная до ломки. Непреодолимое препятствие для недоотношений, закончившихся так мерзко. И ты настолько плохо замаскировала боль предательства, даже твой-не твой менеджер быстро разобрался, предпочтя не тонуть с тобой в болоте безответной любви.

— Отпусти мою руку. Я все еще не против уехать домой, хоть и в твоих шортах, — продолжаешь упираться, цепляешься за остатки самоуважения, глуша мысли о том, какая ты сейчас жалкая в его глазах.

Юнги буравит тебя недовольным взглядом, не позволяя вызволить руку из стального капкана пальцев, и в неровном свете луны кажется, что весь он — «лунная соната» Бетховена: сумрачен, опустошен и доведён до крайности.

— Я сегодня очень устал, — наконец тихо произносит он, отпускает тебя, пушит белые волосы. — У меня был трудный с деревянными пальцами ученик, вымотавший до желания упиться вусмерть, примерно как ты, — легкая улыбка касается его губ, но не глаз. — Я вышел в магазин и нашел под окнами тебя. Пожалуйста, все, что я сейчас хочу — это лечь спать, — Юнги опять протягивает руку, заново прося поверить ему. — Обещаю, завтра мы обо всем поговорим. А сегодня просто поспим вместе…

Секунда, другая, пока ты ищешь в себе силы довериться ему, пока дурное сердце бьётся набатом, умоляя чуть-чуть счастья для себя, немного Мин Юнги для жизни. А потом, не мешкая, сама берёшь его за руку и ведёшь к кровати. Глупо, так глупо, но вечер такой долгий, и никак не закончится, а сегодня ты дала обещание о завтрашнем дне подумать завтра.

— Можно спросить? — его тихие выдохи шевелят пряди волос на затылке, и вся ты окружённая теплом его тела как коконом. Руки под одеялом ласково перебирают складки футболки на твоем животе.

— Спрашивай… — выдыхаешь тихо в ответ.

— Почему ты сегодня так пьяна?.. — слова серьёзным ожиданием растекаются почти по шее.

— Мне изменил парень… — закрываешь уставшие глаза, засыпая. — Опять…

И в полусне, чувствуя как крепко впаивают тебя в твёрдую грудь, жмут к самому сердцу, ловишь последнюю мысль:

«Ты еще никогда с ним не ночевала».

***

Лучик солнца деликатно щекотнул тебя светом, и ты, мотнув головой от его игр, не открывая глаз, вместе с зевотой полной грудью вдыхаешь утреннюю свежесть открытого окна. Странно, спросонья лениво удивляешься ты. Окна в твоей квартире всегда закрыты. Откуда тут взялся легкий некондиционированный ветерок? Ты еще раз зеваешь, хватая чистый воздух и вслушиваясь в гомон каких-то мелких пичуг, думаешь, что зря раньше держала окна закрытыми. Дышать ранним утром чудесно.

Ноги скованы какой-то тяжестью, и ты пытаешься вытянуть их в ленивых потягушках, разминая затекшие конечности.

Не получается…

Вытянуть не получается. Пошевелить не получается. Как будто им что-то мешает. Или кто-то…

Ты замираешь в страхе, не дыша, хлебнув воздуха больше, чем положено. Глаза пытаются выпасть из орбит, моментом распахиваясь. Осознание, что это за груз лежит на тебе заполняет по макушку тихим ужасом.

Чужая рука покоящаяся на талии, сжимает тисками, стоит тебе чуть двинуться. Сильные ноги вплетены в твои, и непонятно, где начинаешься ты, а где продолжается крепкое мужское тело, ложечкой впаянное в тебя. Ты в испуге ведёшь плечом, и лицо, прижатое к твоей макушке нежно трется, пускает теплые выдохи гулять по волосам. Да что за хрень-то? Взгляд растерянно мажет по окружающему пространству.

Эта комната… Знакомая спальня утром выглядит другой, совсем скромной и обыденной, облитая не оранжевым, ярким, богатым на оттенки солнцем, а нежным цыплячим дрожащим светом.

Как ты тут оказалась? В голове свежо и пусто, будто утренним ветерком выдуло все мысли. Руки на талии, крепкая грудь, дышащая тебе в спину, никак не дают сосредоточиться. Сзади опять шевелятся, плавно притираясь вздыбленной утренней эрекцией по твоим ягодицам, и сердце знакомо пропускает удар. Хочется подставиться, выгнуться навстречу, встретить толчок своим центром. Тело звенит хрусталем, натягивается тонкой струной, и ты щипаешь себя за руку в попытках собраться обратно в человека здравомыслящего.

Боль отрезвляет. И да, ты не спишь.

Что ж, осталось убедиться, что за спиной тоже некто знакомый. Ты косишь глазами через плечо, в раздрае прикусив до следов нижнюю губу, и… БУ-У-УМ.

— Чё-ё-ёрт…

Воспоминания обрушиваются каменным потоком, и каждое будто попадает по голове, высекая искры из глаз. Вчерашний вечер, продавщицын менеджер, соджу, ключи от машины, такси, ледяной душ, унитаз, мужская футболка, стакан кислятины, знакомая спальня и руки, жмущие тебя тесно к стройному телу — воспоминания поджаривают тебя на адской сковородке, жалко нельзя каждое выкопать как картошку из недр памяти.

Ты застываешь изваянием, пытаешься тихо протолкнуть вздохи в сухую глотку. Во рту все еще вкус вчерашнего кислого бабушкиного пойла, но на удивление, действительно, чувствуешь себя огурцом. Еще одно воспоминание всплывает на поверхность — обещание разговора, но стоит ли оно того? Что Юнги может сказать? От гордости итак одни ошметки.

«А сейчас у огурца вырастут ножки, и он бодренько поскачет домой», — мысленно подгоняешь себя ты и еле дыша выкручиваешься из мужской жадной охапки, выпутываешь ноги. Ползком, по-пластунски покидаешь кровать, оглядываясь напоследок. И подвисаешь. Не надо было этого делать. Спящий Мин Юнги щемит тебе сердце тоской и болью. Похожий на ангела с растрепанными белыми волосами, персиковыми губами, розовыми скулами, так и не скажешь, что этот ангел трахает качественно, отменно и сладко: до трясущихся кисельных ног, до жаркой истомы. Тот, будто почувствовав твой томный взгляд трепещет ресницами по щекам, будто собирается проснуться.