========== Часть 1 ==========
Летнее огнедышащее солнце катится за горизонт, и чем оно ниже на небе, тем сильнее и сильнее ты воспаряешь. Где бы ты ни была, чем бы ни занималась, каждый вечер магический круг яркого светила тянет тебя в маленькую темную квартиру на окраине города. К пианино, освещенному пыльным оранжевым светом. К огненным теням на стене, и ты в них такая хрупкая и маленькая.
К нему.
К музыкальным тонким пальцам, то нежно, то жадно ласкающим клавиши. Скоро они коснутся тебя. Молча, но также нежно и жадно. К белым крепким запястьям с тонкими браслетами, трепетно сверкающими сочными золотистыми бликами. Скоро ты прижмешься к ним губами, измеряя пульс под гладкой теплой кожей. Вспоминаешь изящный профиль с нежной шеей, тонкими губами. Сейчас он доиграет, отдастся музыке, сольется с ней в идеальной гармонии, а потом немного отдаст тебе. И ты будешь дышать этой шеей, забирать выдохи с его губ, очерчивать ртом мягкие линии лица. Он не твой, он весь — музыка любви и тайны. Но иногда ты принадлежишь ему, а он — тебе. Неидеальная, но тоже гармония.
Он — весь смысл твоей скучной, офисной, «пять дней в неделю, восемь часов в день”, жизни. Парень, встретившийся тебе на скучном музыкальном концерте, где ты сопровождала заезжих начальнических шишек. Ты забыла о коллегах, концерте, шея болела от того, что ни разу не отвела взгляд с соседнего сиденья. Симфония красоты, жизни, заключенная в невысоком, но крепком и сильном теле. Песня счастья, спрятанная в нежных губах, темных глазах и хитрой странной улыбке. После концерта он поймал тебя за руку, хмыкнул на твое удивление и всунул в ладонь огрызок программки с адресом. И ты пропала.
Сколько ему лет? Где он работает? Или учится? Ты не можешь не задавать эти вопросы, ты строгий начальник на работе, все должно быть по полочкам и систематизировано. Но он не укладывается в картонную папочку со скучной надписью «Мин Юнги, музыкант». Да и папка пустая, чувства туда не занесешь, не законспектируешь. Ощущение пушистых волос сквозь твои пальцы, вкус тонкой кожи за ухом под твоим языком, твердая щека, пахнущая детским кремом, лисий раскосый взгляд, многозначительное молчание на все твои расспросы.
Ты не знаешь о нем ничего. И знаешь многое. Как напрягаются мускулы на руках, когда он сверху. Как стонет, когда сверху ты, берешь в плен его бедра. Как мокнет пушистая челка от жара ваших тел, освещенных закатным солнцем. Как сводятся брови в одну линию и сохнут бледные губы в момент наивысшего наслаждения. Этих знаний много или мало? Много для тебя, влюбленной до неба. Мало для тебя, взрослой и строгой.
Иногда его дверь закрыта. Иногда за ней тихо. Иногда оттуда гремит музыка. И ты, прислонившись лбом к двери, слушаешь ее злые раскаты, гневные переливы. И плачешь беззвучно. Он твой только на два часа этим летом. И не твой навсегда. Серьезная, скучная, строгая двадцатишестилетняя карьеристка, узкая черная юбка до колен, офисные удобные каблуки — плачешь в ладони, облокотившись о закрытую дверь. Где твой менеджер из соседнего офиса? Где быстрые встречи за обедом, обсуждения коллег, неудач по работе и успешных проектов? Где женитьба в тридцать лет, потому что так надо, потому что пора. Секс два раза в неделю после просмотра сериала, ипотека, море раз в год и один капризный, выпестованный ребенок? Ты дышишь, живешь, плавишься парнем, который смело может оказаться младше тебя. Который берет тебя сильно, жадно, как будто каждый раз — последний. И ты отдаешься ему до дна, до истомы, до трясущихся ног, как будто каждый раз — первый.
Иногда не приходишь ты. Воешь в своей шикарной квартире, кусаешь пальцы до следов, смотришь на яркий шар солнца и заставляешь себя думать, что лучше поставить точку. Сейчас, а не когда станет намного хуже. Менеджер смотрит удивленно, зовёт на кофе-брейк, и может ну эту темную квартиру с оранжевыми всполохами? Еще не поздно вернуться в жизнь с морем раз в год, ипотекой и обедами в кафе. А потом бежишь туда. Просишь молча прощения всем своим телом, каждым прикосновением и поцелуем. Его кожа в такие моменты еще слаще, еще нежнее, взгляд вопросительный и тяжелый. Руки обнимают крепко и собственнически.
Ты тоже молчишь. О чем говорить? Разрыв предначертан. Лето короче с каждым закатом. Солнце все раньше и раньше прячет оранжевый свет за горизонт. Скоро оно совсем перестанет заглядывать в окна маленькой квартиры. Не будет оранжевой тени тебя на светлой стене. Скоро Мин Юнги, музыкант, окончательно закроет дверь. Каждая симфония, каждая песня, каждая мелодия имеет конец. И ваша история тоже.
***
Солнце давно село за горизонт, когда ты, опустошенная тяжелым рабочим проектом, затянувшимся допоздна, выдыхаешь перед заветной дверью. Ты никогда еще так поздно не приходила. Он нужен тебе как лекарство, как средство от нервической бессонницы. Прижаться со спины, запустить пальцы в густую шапку волос, пока он играет что-то медленное. Огладить тонкую кожу, натянувшую кадык, очертить размах ключиц в вырезе футболки. У него всегда такая прохладная ямка между плечом и шеей, и пристроить туда гудящую голову хочется до смерти.
В прошлый раз дверь была закрыта. И у тебя нехватка Мин Юнги в крови, зудит кожа, соскучившаяся по его прикосновениям. Поэтому рука нетерпеливо тянется к изогнутой ручке, дрожит в предвкушении. Вдруг ты замираешь, так до нее и не дотронувшись. Из-под двери льется чувственная мелодия, совсем как в ваши первые дни, когда чувств было по макушку, когда дышали одним на двоих кислородом, когда Мин Юнги еще улыбался, играя тебе. Только вот в мягкие переливы музыки вплетается женский голос, непонятно, но ласково воркующий слова. И вторящий ей низкий хриплый.
Рука падает, как плеть. А вместе с ней, кажется, и сердце — пробивает ребра и катится, подпрыгивая, вниз по ступеням. Воздух заканчивается одним глотком, но тебе его больше не надо. Зачем дышать, если весь кислород, вся жизнь остаются в чужой маленькой квартире с пианино. Музыкант Мин Юнги там, за хлипкой перегородкой, а тебе надо уходить, тебя там больше не ждут. И ты прислоняешься устало к стене, замираешь на последние 5 минут. Медленно уходишь, как старуха, еле волоча ноги, так и не проверив, закрыт ли замок.
Все правильно. Первые дни сентября греют землю, ложатся длинными тенями на улицы и дома. Лучи блеклого солнца уже не светят закатами в маленькое окно, не красят всполохами белую стену. Последние аккорды вашей мелодии давно отзвучали, а ты только сегодня это поняла.
Путь домой ты просто не помнишь. Выйти из машины и доползти до квартиры — задача невыполнимая, потому что там и всегда — ты теперь одна. От собственных чувств так больно, что хочется выть. Разодрать где болит, вынуть из головы воспоминания неправильного счастья. Хочется забыть каждую секунду, проведенную с ним. И ты падаешь головой на руль, больше не сдерживаешься. Боль исходится слезами, ведь он так жесток. Его чуткий музыкальный слух всегда ловил звук дизельного мотора твоей машины, гудящей, как трактор в тишине городской окраины. Он все знал. И все спланировал. И слезы катятся через ладони, капая на руль, пока твоя жалкая любовь выдирается с корнем.
С ней он разговаривал. А тебя только втрахивал во все поверхности.
***
Весеннее солнце рисует золотые узоры по окнам твоего кабинета, отвлекая от совещаний. Солнечные лучи пляшут по распечаткам тезисов предстоящих встреч, по куче рабочих блокнотов, играются с кончиком дорогой ручки, привлекая твои мысли и почти уже смутные воспоминания.
Но они не оранжевые. И поэтому живется как живется.
Сегодня ты на обед идёшь одна, потому что твой менеджер в очередной раз дуется, получив зарплату в разы меньше, а ты, взлетевшая ракетой по карьерной лестнице, получаешь столько — девать некуда. Но карьера — единственное, что спасало тебя от грузных, тяжких мыслей. Карьера и кофе-брейки, где ты слушала ваши общие планы на выходные, на следующее лето, на жизнь, на ближайший отпуск ( ” — Сейшелы? Мальдивы? Гавайи? — О нет, только не Гавайи… — Тогда Мальдивы? — Пойдет»). Мальдивы, значит Мальдивы — твой менеджер никогда ни о чем не спрашивал, а тебя это устраивало. Его фотография в гавайской рубашке на тумбочке около кровати, облитая оранжевыми пятнами света, всегда была перед глазами, когда тебя раскладывали по мятому белью, брали сзади, оттягивая голову за строгий хвост, вбиваясь резкими толчками, насаживая до упо…
