Джин и сейчас боится. Боится оглянуться и увидеть презрительные взгляды, недоумение окружающих, неприятие и отторжение. Боится услышать: «Да вы какие-то не такие!», «Да ему ведь только 20 лет*!», «Окрутил мальчонку, извращенец…» и прочие резкие, неправильные слова.

И не важно, что этот «мальчонка» планомерно и методично, как по нотам раскладывал и переворачивал, разбивал и собирал заново всю его жизнь. Забирал ее себе, вместе с Джином.

Джин трусит, думает, чем они старше, тем менее существенна разница, надо дальше ждать. А его маленький мужчина смел за двоих, каждый день снова и снова убеждает Джина в обратном, делится своей силой щедро и бескорыстно. И Сокджин ею почти напитался. Почти…

8:00. Дверь кабинета распахивается от толчка уверенной руки. Клетчатая рубашка трещит на широких плечах и накачанных руках. Темные джинсы нескромно облегают мускулистые бедра и длинные ноги. Красная хулиганская шапка на голове, по-любому, чтобы подразнить строгого Джина. Неизменные тимберленды. Ежедневная зубастая улыбка мощностью в тысячу ватт в придачу. И кофе. Джин уже знает, что там. Карамельный макиато для Джина и крепкий американо для себя.

— Привет, хён! — Круглая, накаченная задница приземляется на стол, как раз на джиновы распечатки, сногсшибательные бедра маячат под носом у Джина. Рука в клетчатом рукаве протягивает горячий стаканчик с приторным кофе. — Скучал?

— Ни капли… — неприступная крепость уже выбросила белый флаг, но все еще делает вид, что она независима.

Безумно. Безумно скучал. Его пунктуальный, терпеливый, смелый, наглый мужчина. Его Альфа и Омега*, его начало и конец. Его Чонгуки. Который прекрасно читает в загоревшемся розовом лице все, что так привычно скрывает Джин.

— Я тоже, хён, безумно скучал… — Чонгук в яркой усмешке кусает свою четкую нижнюю губу, и в маленьком, тесном кабинете воздух сгущается плотным облаком.

Джину не продохнуть.

Режим ожидания включен, болтается на холостых оборотах, накручивая, как на бобину все моральные и нравственные мучения Джина, его трусость, желание и отцовские укоры. Глотнуть сладкий кофе, скрывая за стаканом миллион мыслей и дум. Старательно прятать пунцовый румянец от пытливых круглых глаз. Джин поднаторел в этом за две недели. И почему-то кажется, что безуспешно.

Чонгукова задница беспокойно ерзает по бумажкам, сводя на нет жалкие потуги Джина поработать. Сегодня он морщится больше обычного над своим американо, и Джин, кажется, догадывается в чем дело.

— Гуки, такое чувство, что ты своими половинками пытаешься написать мне предложения по образовательному процессу. Что случилось?

— Джин, мне надо с тобой поговорить. — Чонгук неожиданно серьезен, моментом откидывает привычное «хён». Видно, что переживает, но он зря так. Джин давно готов к этому разговору. Ждет его.

Вот оно…

— Ну так говори, чего мнешься… — хлебнуть еще сладкую кофейную жижу, выдыхая карамельный вкус, показывая Гуку, что он спокоен и равнодушен. По этому поводу.

Чонгук вздыхает, трет свою шею, готовясь к важному разговору и таки решается:

— Джин-хён… Прости, но твой парень — альфонс.

Пока Джин выкашливает гребаный макиато на свои бумажки, мечась в мыслях между двумя такими разными и странными словами, непонятно каким образом связанных друг с другом, Чонгук, не забывая похлопывать Джина по спине, продолжает:

— Вчера совершилась сделка между компаниями отцов. Вместо поглощения произошло слияние. И теперь это одна фирма, а фирмы наших отцов прекратили существование. Но, хён… — Чонгук опять мнется, видимо это не все новости. — Под нарядной вывеской слияния суть сделки одна — все то же поглощение. Твой отец стал богаче богатого и отстранен от руководства делами бизнеса. А ты теперь там — самый крупный акционер. После того, как я закончу университет, отец передаст мне управление этой фирмой. У него еще есть компании, смежные по области деятельности. А эта — будет нашей. — Чонгук кривится в попытках то ли не засмеяться, то ли не расплакаться. — Хён, твой парень будет содержать тебя за счет твоей же фирмы. Я — альфонс!!! Дожили!

Вон оно…

Дыши, Джин, дыши. Его маленький мужчина, его ПАРЕНЬ одним махом лишил его будущего. И взамен подарил миллион других. Подарил свободу. Подарил надежду. Подарил жизнь без гнета цифр. Подарил опять себя.

Джин всю жизнь надеялся, что кто-нибудь, когда-нибудь придет и спасет его от карцера отцовского бизнеса. Он трясся от одной мысли, что рано или поздно придется похоронить себя в бумагах, цифрах, балансах, финансовых отчетах, деловых встречах и совещаниях. Все, что он хотел от этой жизни — петь, готовить, иногда ходить в бассейн. И сейчас жизнь его услышала. И дала ему Чонгука.

Тот еще разоряется, успокаивая и убеждая, что все будет хорошо, но Джин не слушает. Глаза слипаются от наплыва чувств. Голова клонится куда-то к клетчатому полотну рубашки, тычась то ли в руку, то ли в грудь. Чонгук тут же замолкает. Вплетает ладонь в волосы Джина, перебирает медленно и ласково мягкие пряди, легко царапает подушечками пальцев кожу головы, даря умиротворение.

Вздохнуть полной грудью. Какой-то дезодорант. Какая-то мужская туалетная вода. Кофе. Сам Чонгук. Смесь запахов, которая отныне и навсегда будет пахнуть свободой и счастьем. Будь Джин один, он бы, наверно, разрыдался от облегчения.

— Гуки… — куда-то в хлопковую подмышку.

— Что, Джин? — пальцы на минуту прекращают свое священнодействие с джиновыми волосами.

— Что, если я сейчас брошу президентство? Или вообще брошу учебу? От одного слова «экономика» меня бросает в дрожь. Я не хочу…

— Нет, хён… — Чонгук явно против таких поворотов судьбы. — Раз взялся, надо довести до конца. А потом подумаем…

20-летний*, серьезный, взрослый ребенок, знающий толк в делах, заканчивающий КАЖДОЕ свое дело.

Джин по нему умирает.

Комментарий к 27.1

*Жамевю или жаме вю[1] (фр. jamais vu[ʒa.mɛ.vy] — «никогда не виденное») — состояние, противоположное дежавю, внезапно наступающее ощущение того, что хорошо знакомое место или человек кажутся совершенно неизвестными или необычными, как бы увиденными в первый раз. Возникает впечатление, что знания о них мгновенно и полностью исчезли из памяти. (Википедия)

*Слоу мо - замедленная съемка.

*Корейский возраст.

*Альфа и Омега (не путаем с омегаверсом!) -

сочетание первой и последней букв классического (ионического) греческого алфавита, которое является наименованием Бога в Книге Откровения Иоанна Богослова, символами Бога как начала и конца всего сущего.

Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний.

========== 27.2 ==========

Комментарий к 27.2

Честное слово, завтра все поправлю :(((

Тороплюсь выложить.

Джину многое надо сказать.

— Джин-хён… — сидящий на твердом столе Чонгук опять нетерпеливо ерзает. Литое, упругое тело под джиновой головой приходит в движение, но, пожалуйста, не кантуйте Джина еще пять минут. Он серьезно размышляет о том, чтобы на всю жизнь остаться так, в прилипку к Чонгуку в тихом, полутемном кабинете, куда не заходят лучи утреннего солнца. — Хё-ё-ён… Твой кофе стынет, — горячие выдохи стелются по макушке, растапливая Джина еще больше.

— Мммм… — задушенно, в ткань гудит расслабленный Сокджин.

До кофе что ли. Джина все еще кроет. Что такое пять минут, когда ждал этого момента почти всю жизнь. Момент, когда можешь подумать без страха о будущем. Момент эйфории и беспредельной радости. Джин как будто вмазался амфетамином и теперь ловит приход за приходом, а его персональный химик сидит рядом и сверху еще нахлобучивает Джина своим поджарым телом, широкими плечами и мускулистыми бедрами. Прижаться плотнее, потереться лицом о клетчатое, мягкое полотно, чувствуя размеренную четкость вдохов и выдохов. Сейчас, сейчас Джин очнется…

Как же мелкий мерзавец охуительно пахнет. Мужчиной. Мужиком. Альфа-самцом. Интересно, есть ли туалетная вода с запахом самого мужикастого мужика или это Гуку по жизни так везет? 100% — второй вариант, Джин более чем уверен.