https://www.instagram.com/fest_fanfic_bts/

Люблю не только писать, но и читать, поэтому в составе админов веду в VK сообщество рекомендаций фанфиков Quality➤Fanfiction➤BTS➤Фанфик. Ищете интересный фанфик? Перечитали популярное? Любите редкие пейринги? Тогда приглашаю Вас в наше сообщество: https://vk.com/qfbts_ff

========== 5 глава, 3 часть. ==========

Та же дверь, что и три недели назад. Джин снова стоит перед ней, выдыхая. Литой тёмный металл, маленькие выемки, словно её било песком. Блестящая ручка под медь, такой же медный глазок. Всё знакомо, один в один. Словно и не было времени, прожитого зря, потраченного впустую. Лучше бы он собрал свои заласканные яйца в кулак и остался тогда в квартире за дверью. С Чонгуком. Со своим парнем. С вишнёвыми прядями на соседней подушке. С его улыбкой по утрам. Джин никогда не говорил, как сходит по ней с ума? Никогда, даже себе. От улыбки Чонгука в животе скручиваются вихри и формируются торнадо. Целый чёртов циклон разрушает Джина до основания, стоит только заметить его улыбку. Он так редко её видит в последние годы. Ни разу обращенную к нему.

Отсутствие улыбки — тоже камень на душе Джина, это он виноват, что она пропала. Сколько он напортил. И продолжает портить. Эти недели они могли бы ходить в душ по очереди и вместе завтракать. Или ходить в душ вдвоём, а завтракать по отдельности, так как Джину надо на работу. Они могли вместе ужинать и вместе ложиться спать.

Интересно, Чонгук умеет готовить? Если нет, Джин бы вспомнил утраченные с детства навыки и кормил бы его полезными завтраками. Или сытными ужинами. Или заказали бы. Или сходили бы в ближайшее кафе. Или вовсе заменили бы ужин на секс.

Столько мелочей, которые можно разделить на двоих. Почему Джин никогда о подобном не думал? Сейчас бы вместе переживали горе, нашли бы друг в друге утешение. Как получается, что счастье, разделённое пополам, становится больше, а беда, переживаемая с кем-то, переносится легче? Джин хотел бы узнать, как это работает. С Чонгуком. Поэтому стоит сейчас под дверью, разглядывая знакомое металлическое полотно.

Дверь та же, да настрой другой. Сегодня он возвращается сюда, чтобы забрать своё. Тогда тишина за ней пугала и напрягала, а сегодня — музыка, громкий смех, женские голоса — бесят и вызывают ревность. Он жмёт кнопку звонка, настойчиво давит в неё пальцем, но никто не торопится открывать. Тогда Джин просто толкает. И дверь открывается.

Грохот музыки вынимает мозг. Словно на голову надели железный таз и долбят по нему половником. Это не музыка, это испытание для ушей и нервной системы. Обувь вперемешку на полу — Джин спотыкается о чей-то кроссовок и со злостью, неожиданной для него, пинает его в стену. Он готов рвать и метать, жаждет отнять у всех и каждого своё — выстраданное, вымученное годами.

Хаос в зале заставляет замереть. Кресла-мешки сдвинуты к телевизору, гантелей не видно. Сабвуфер домашнего кинотеатра разрывается. Людей, собственно, не так уж и много, и почти всех Джин видел в клубе. Но в комнате размером меньше клуба — создают толпу.

Знакомая крутая компания куда пьянее, чем тогда. И ведут себя развязнее. Некоторые парочки не стесняясь, пробуют удобные поверхности, ещё немного, и будут показывать непристойности. У Джина сводит зубы от мысли, что среди них может оказаться Чонгук. Но он должен это пережить. Пережить и справиться, отвоевать своё будущее.

Он оглядывается, не находит того поблизости и бесстрашно лезет в толпу.

Его никто не замечает, никто не узнает, и это Джину на руку. Он работает локтями, плечами, радуясь, что Бог одарил его крепкой широкоплечей фигурой, не в пример нежному лицу. Сила плещется в нём, он как никогда чувствует себя агрессивным и жадным, не прочитавшим ни одной книжки и рвущимся на рожон за самой крутой девчонкой. Чонгук не девчонка, и куда агрессивнее его самого, но настроем Джина можно сейчас валить деревья.

Чонгука нет среди танцующих.

Чужие тела выносят его к противоположной стене — к шкафам, где хранится игрушечная коллекция. При виде отломанных рук и ног, валяющихся отдельно голов, градус бешенства в крови повышается в геометрической прогрессии. Он никогда не был таким разъярённым. Ещё чуть-чуть, и из носа повалит дым. Это игрушки Чонгука! Чонгука! Кто посмел? Тронуть!

— Уроды, блядь, кто это сделал! — злится Джин, замерев перед полками.

— Оппа! Как хорошо, что ты пришёл! — вкрикивают рядом, в шуме не разобрать кто. Чья-то лёгкая рука ложится ему на плечо. Джин смахивает её и оборачивается. Юна — бледное пятно лица маячит в неверной, бликующей подсветкой темноте — неожиданно серьёзная, напуганная, маленькая, как потерявшийся котенок.

— Где Чонгук? — хватает он её за руку.

— Тебе Намджун сказал? Дедушка умер! — губы Юны трясутся, глаза налиты отчаянными слезами. Джину хочется выть от беспомощности. В свете последних событий смерть деда поблёкла, и теперь слова Юны снова делают больно. Он коротко сжимает её запястье.

— Да, сказал…

— Такая беда, а Чонгук бушует! С ним никак не сладить! Ты же попробуешь на него повлиять? Скажи, что всё исправишь! Больше никто не сможет. Намджун-оппа был здесь, мы вместе приехали, но Чонгук его с лестницы спустил. Они даже подрались, Джин! — Юна испуганно водит глазами по толпе. — Намджун уехал за тобой, а я осталась. Хорошо, что ты пришёл. Иди к нему. Он тебя услышит! Исправь Чонгука! — она повторяет одно и то же, перемежая восклицания с жалким всхлипыванием.

— Исправлю! Слышишь меня? Только где он? — встряхивает Юну как куклу — истерика, того и гляди, накроет её с головой.

— В спальне! Джин-оппа! Он в спальне, — тряска помогает, во всяком случае смотрит Юна осознаннее. Она вытирает глаза, оглядывается и добавляет подробностей: — С тех пор как Намджун уехал, Чонгук с алкоголем засел в спальне и оттуда не выходит. Я пыталась попасть к нему, но он прогоняет. Я думала, он меня тоже спустит с лестницы, такой был злой! А вдруг он тебя тоже прогонит?

— Пусть только попробует, — бычится Джин.

— Он несколько недель сам не свой. Пьёт, зависает в компании каких-то ублюдков, дома почти не появляется. Мне кажется, он не понял, что дедушка умер, до него не достучаться. Джин, мне страшно! Как мы дальше? Дома хаос! Слухи ползут, журналисты начинают наседать, дежурят около дома. А если они прознают, что Чонгук пьёт и мутит вечеринки? СМИ нас разорвут — наследник празднует смерть деда! А он просто не в себе, Чонгук никакой! — стонет девушка, снова поддаваясь истерике.

Путаный речитатив Юны режет по живому. Джин сжимает кулаки.

— Можешь разогнать сборище? — перебивает он её. — Гони всех отсюда! Сможешь? В шею, пинками? И позвони Намджуну, он не успел далеко уехать. Сделай так, чтобы мы остались одни, Юна!

Он встряхивает её за плечи, смотрит — вдавливает взглядом свой настрой. Без слов умоляет понять, что вслух не сказать.

И Юна, кажется, понимает. Она вытирает слезы с щёк, внимательно вглядывается в него. Без привычной насмешливой маски девушка выглядит юной, без косметики — совсем обычной. Опухший нос, глаза-щёлки и спутанные волосы добавляют образу расхристанности.

— Хорошо, сделаю, — выдыхает она. Нащупывает у себя на запястье пружинистую резинку, кое-как собирает волосы в неаккуратный пучок. Маленький коммандос, только полосок на лице не хватает.

— Если боишься связываться с ними, позови Намджуна, хорошо?

— Это они пусть боятся связываться со мной! — Юна хмыкает и выпрямляется — снова похожая на себя прежнюю: вздорная и смешливая. Прежде чем пропасть в толпе, она подтягивает его ближе и шелестит на ухо: — проследи, чтобы Чонгук был на прощании и похоронах. И… Удачи, Джин. Я всегда с удовольствием наблюдала за мучениями Чонгука. Любила его поддевать, ведь он так бесился, так откровенно вёлся на подначки. Это был бесконечный сериал с первых рядов. А теперь от всей души желаю вам разобраться. И прости за первый поцелуй. Он должен был достаться Чонгуку.

Блики светомузыки освещают место, где только что стояла Юна. Джин гипнотизирует его пару минут, пока оно не затаптывается танцующими. А потом расталкивается на выход. Тихо, без паники. Он давно понял, какой он беспечный. Пока Джин вертел носом от Чонгука, тот прошёл все круги ада. Сейчас он готов пройти их сам, если это поможет вернуть Чонгука обратно.