На стоянке около университета ни души — пары давно начались. Аллеи, разбегающиеся плиточными тротуарами к корпусам, пустынны. Октябрь и тут красит их оранжево-желтыми мазками, небрежными, как кистью неаккуратного художника. Деревья горят ярко, сочно — здания между ними кажутся не серыми коробками, а любовно разрисованными, потёртыми шкатулками. Джин бы ещё полюбовался, но совесть и злость торопят. Он смотрит на часы, в надежде, что опоздание ему кажется. Ни черта. Не кажется. Половина пары прошла. Он расстроенно хлопает себя по джинсовой коленке.

— Всё ты виноват! — с чувством высказывается он в сторону Чонгука. — Препод меня не пустит! Половину пропустил!

Чонгук глушит мотор, хихикая.

— Не ржи, со следующей недели никаких поцелуев по утрам!

— Твои губы утром такие сладкие, как удержаться? — добавив в голосе томности, мурчит тот. Знает, малолетний мерзавец, что на Джина действует самым магическим образом. Особенно…

— Джи-и-ин… Джи-и-ин-хён… Джи-и-ин — мой хён…

Да… Именно это… Раздражение словно пыль смывают с него бархатными волнами голоса. У Джина закатываются глаза. Собственное имя, сказанное нежно-низко, с нотками жадности, ласкает уши, шею, скатывается жарким всплеском, как тот самый бесстыжий утренний поцелуй. Чонгук перекатывает его имя на языке, будто обсасывает круглую конфету, а Джину кажется, что этот сладкий, карамельный язык лижет ему кадык. В совокупности с тем, как выглядит этот чертяка, с красными губами, с короткой щёткой густых ресниц, прикрывающих влажный взгляд — Джина ведёт, как зелёного вьюношу. Он хватается неверными пальцами за ремень безопасности.

— Чего тебе? — судорожно выдохнув, спрашивает. И смотрит. Смотрит до уколов под рёбра его безбрежной любовью.

— Посиди со мной до следующей пары, потом вместе пойдём.

— Я пойду в библиотеку.

— Джи-и-ин…

— Мне надо к маркетингу…

— Хочу трахнуть тебя на заднем сидении машины на стоянке университета. Завалю на сиденье задницей кверху, стащу твои джинсы, прижму собой, чтобы колени разъехались и твоя красивая, округлая попка сильнее выпятилась. И трахну. Как тебе план?

— Подготовиться… — сглатывает Джин. Под ложечкой сосет от ужаса и восторга. Внутри, где мягко после ночи, начинает тоскливо и пусто сжиматься. Он, вообще-то… готов?

Да чтоб тебя!

— Иди к чёрту, — смаргивает он дико пошлые картины, щедро и подробно нарисованные богатой фантазией.

— Но поцеловать-то здесь я тебя могу? — добивает его Чонгук словесно.

— Но занятия… и все увидят.

— Джи-и-и-ин-хё-ё-ён…

Мелкий манипулятор снимает кепку и встряхивает чернющими кудрями. Руками — длинными чувственными пальцами — перебирает примятые пряди. И Джин немножко сгорает от желания сделать это самому.

— Когда-нибудь нас запалят. Давай не здесь… — а сам отстегивает ремень, не забывая сосредоточенно оглядываться по окнам машины.

— Давай здесь, — бормочет искуситель и за шею подтягивает Джина к себе.

На маркетинг, зацелованный до сладкого обморока и трясущихся ног, Сокджин опаздывает.