— Господи, какой ты горячий, совсем не равнодушный… Я знал, всегда знал… — шепчет тот в перерывах между поцелуями.
Нетерпение спутывает их обоих в душный кокон. Джина тащат по коридору, заталкивают в тёмную комнату. Он слепнет в то же мгновение, и страх пользуется передышкой, тут же стискивает нутро холодным кулаком.
— Включи свет! — вскрикивает Джин и прячет голову в дурманящую ямку плеча, где вкусно пахнет кожа. Чонгук споро бьёт кулаком по выключателю, и спальню озаряет тусклый свет маленьких светильников по краям потолка.
Не весёлые разноцветные обои с покемонами привлекают взгляд Джина, а огромная кровать. Она занимает львиную долю комнаты, кошмарным памятником маячит перед глазами. Джин цепенеет. Только что кипевшее, клокотавшее в горле желание стихает под гнётом ужаса.
— Чонгук, я не… уверен, что… — мычит он бессвязное и глаз не отводит от своей плахи и виселицы.
— Тс-с… Джин… — Чонгук берёт его за руку, переплетается пальцами. Подтягивает ближе прячет в себе, обнимая. — Помнишь? Не беги. Иди навстречу.
У Чонгука бездна терпения, — Сокджин не ожидал, не надеялся! Но его не толкают, не тянут в сторону кровати. Просто держат, переливая силу через ладонь. Чонгук — стихия, ураган, и как же трепетно, жарко с ним совладать. Вот он, мощь, воля, бесстрашие — бери его, пользуйся, он делится всем, готов помочь. Укрывает от невзгод в тихой бухте объятий.
«Действуй, борись! К чёрту сомнения!» — Джин выдыхает и сам делает шаг. И ещё один. И ещё. Навстречу страху и желанию.
Тянет сам. Тащит. Сам подводит к кровати. Снимает с себя майку и тесно жмётся к Чонгуку.
— Не убегу. Сейчас не убегу.
========== 4 глава, 11 часть. ==========
Комментарий к 4 глава, 11 часть.
Часть разделена на две.
Мандраж никуда не девается, но Джин борется. Борется! Или хотя бы не сопротивляется, когда Чонгук усаживает его на край кровати, а потом лёгким толчком укладывает на спину. Тело группируется, чтобы спихнуть с себя тяжёлый мужской вес, но сверху никто не приземляется. Чонгук не форсирует события, замирает над Джином. Видно, как сложно ему усмирить хищную жадную натуру — грудь ходит ходуном, дыхание сбоит и прерывается. А ещё взгляд. Взгляд победителя, животного, занявшего вершину пищевой цепи. В тусклом свете светильников в его глазах читается голодное, острое желание навалиться, подмять, сделать своим. Прямо сейчас, насладиться потом! От этого у Джина холодеет тело и наливаются тягучим ужасом конечности. Но не зря Чонгук царь в мире хищников. Он где-то запасся терпением и давит желание, когда замечает отсвет паники в чужих глазах. Шумно переводит дыхание и ложится.
Матрас проминается рядом. Джин зажмуривает глаза.
Под закрытыми веками страх крепчает, тянет жилы и выкручивает сосуды. Ощущения становятся гипертрофированными: Чонгук больше, дышит громче. Напряжение лупит в висках, в ушах начинает «фонить». Джин со сдавленным вздохом распахивает глаза и снова тонет в чёрной тине взгляда.
— Мы не будем торопиться, хоть я схожу с ума, — Чонгук, расположившийся сбоку, замечает его настрой. — Незачем спешить, вся ночь наша.
— Будешь мучить меня всю ночь?
— Разве это мучение? Тебе не нравится, что я делаю?
Он проводит по Джину большой тёплой ладонью, от шеи до пояса штанов, задевая заострившийся пикой сосок. Литой бицепс перекатывается под смуглой кожей, а лицо его — потерянное, словно никогда не верил, что сможет так дотронуться — до обнаженной кожи, до мягкой плоскости живота, скользить пальцами по дугам рёбер. Чонгук проделывает это снова и снова: гладит, вжимая ладонь, касается резинки спортивных штанов и возвращает руку к шее. Приучает, как опытный наездник пугливого коня — прикосновениями, близостью, еле слышным шёпотом.
Он такой двуличный, текучий. Жадность избалованного парня сменяется на детский восторг, и обратно. Словно две ипостаси получили в свои руки Сокджина и теперь борются внутри, транслируя эмоции выражениями лица. Читаются Джином, то успокаивают, то напрягают.
Сердце пускается вскачь, во рту собирается густая слюна — от звука дыхания Чонгука, от движений рук по телу, от его близости. На кровати в слабо освещённой комнате всё интимнее, ощущения ярче, а касания заметнее. Обретает реальные черты то, что всегда трепетало между ними.
— Перестань всё анализировать, выключи голову, Джин. Если расслабишься, твоё тело сможет получить удовольствие, — хрипло говорит Чонгук, склоняется и опять целует его. Трогает языком нижнюю губу, захватывает, покусывает верхнюю. Поцелуй мягкий, уверенный — убеждающий поддаться.
Сказать легко, но трудно сделать. Джин старается успокоиться, выкинуть мысли, но получается с переменным успехом. В один момент он стонет в поцелуй, принимает его, встречает гибкий язык своим, в другой — зажимается и пытается увернуться. Чужая рука ложится на подбородок, придерживая.
— Всё хорошо. Ты такой красивый, искренний… Не переживай.
Джин вскидывает мятежные глаза.
— Не говори… сейчас… об этом… — говорит он. Слова между касаниями губ выталкиваются резкие, звучат скрипуче.
Чонгук углубляет поцелуй, почти нависает. Сокджин хватается за широкие плечи, то ли в попытке прижать, то ли чтобы оттолкнуть. Тот как бетонная стена, не шелохнется. Спускается по зацелованной шее и трогает языком горошину соска. Джина подбрасывает как от удара током. Низ живота простреливают импульсы. Чонгук замечает реакцию и с шумным выдохом переключается на другой сосок.
— Чувствительный, так и знал… — бормочет в кожу и спускается ниже, зацеловывает каждый синяк, дышит в пупок. Дыхание горячее, влажное, растекается волнами по животу. Джин вцепляется ему в волосы, едва отдавая себе отчет, хочет прекратить или продолжить — вжаться сильнее, пихнуть его голову к паху.
Член давно гудит и требует внимания. Ниже пояса всё просто — неопытный организм взывает к удовольствию, жаждет его, жаждет Чонгука и его действий. И, кажется, Сокджин может кончить от одного вида губ рядом с эрекцией.
Тот словно читает мысли — касается языком резинки штанов, слегка оттягивает её и дует на потную кожу.
— Могу я… ? — поднимает он глаза, глядя, как Джин позорно хватает воздух пересохшим ртом.
Чёлка у Чонгука мокрая, губы яркие, на скулах красными пятнами цветёт возбуждение. Одному Богу известно, чего ему стоит сдерживаться — не распластать Джина всем телом по кровати. Тёмная муть в глазах не даёт ошибиться в векторе его желаний. Но Чонгук — кремень. Только дрожащие руки выдают, как ему трудно справляться со своей жадной натурой. Джин засматривается на него и кивает, толком не соображая, на что сейчас соглашается.
Чонгук выпрямляется, привлекает внимание к налитой, звенящей мускулами фигуре. Спихивает на пол сбитый телами плед и на мгновение пропадает с поля зрения. А когда появляется, замирает у Джина меж расставленных ног.
Джина подкидывает на кровати. Нервный мандраж толкает ноги сойтись, но Чонгук быстрее — ловит их по бокам от себя и гладит поверх штанов широкими успокаивающими движениями.
— Ты же знаешь, хён, я никогда не обижу, не причиню боли. Доверься мне… Всё будет хорошо, всё получится, мы будем счастливы, — бормочет он увещевающе. Его тяжёлый взгляд скользит по напряжённому телу Джина. Тихие бессвязные слова, то и дело, срываются с его губ, Чонгук продолжает гладить ноги — от бёдер и до колен, по внутренней стороне, почти дотрагиваясь через ткань до возбуждённого члена.
Никто не набрасывается, не рвёт штаны. Горячие руки дарят ощущение заботы. Они вытесняют панику, Джин расслабляется под его ладонями, убаюканный нежными нотками голоса. Опускает голову и закрывает глаза, смиряясь.
Доверие, терпение, а потом свобода, говорит он себе, когда чувствует пальцы на ступнях. С него тянут носки, пробегаются бережной лаской по подъёмам стоп. Эти же пальцы цепляют резинку штанов и вместе с бельём стягивают их с ног. Член шлёпает по животу, смачно проезжается под пупком. Странный холодок проходится по влажной коже.
