— Если бы это фейковое видео выложили в интернет, оно бы сильно пошатнуло дела семьи и здоровье деда. Потом бы, конечно, разобрались, но первые дни было бы несладко… — говорит тот с чувством, и на лице его вновь расцветает раздражение. Брови сходятся у переносицы, губы растягиваются в ниточку. Чонгук ярится, сжимает кулаки, разглядывая костяшки. Басит на октаву ниже: — Мало я их раскатал, надо было конечности переломать.

А Джин вдруг покрывается холодным потом, дышит, словно выпрыгнувшая из аквариума глупая рыбешка. Чонгук спас его задницу. Они всё выяснили, вопросов больше нет. Точнее, остался один, холодящий нутро. Пора? Пора его задавать?

— И что… что дальше? — пытается он ровно произнести, но голос подводит, даёт петуха на последнем слове. Сокджин не хочет подходить, но ноги сами несут его к полосатому от солнца подоконнику.

Чонгук отрывает взгляд от кулаков, вскидывает его на Джина. В глазах колышется тёмная муть — липкая нефтяная плёнка на ясной поверхности.

— А дальше ты мне дашь обещание…

— Какое? — голова Джина подавленно клонится вниз.

— Обещание, что сегодня придешь ко мне… Поцелуй меня, Джин.

========== 4 глава, 7 часть. ==========

Хотелось бы удивиться, да не получается, и на галлюцинации не спишешь — Джин точно знает, что ему не послышалось. Чонгук всегда так — начинает с малого, издалека, прикрывая стальные челюсти хищника мальчишеской лучезарной улыбкой, а потом смыкает зубы на теле, раздирает до мяса. Ничего не оставляет, чтобы воспрянуть.

В тупике сразу тянет холодом, кожа под одеждой леденеет и покрывается мурашками. Солнце поднялось совсем высоко, перестаёт светить в окно. Его лучи больше не трогают жаром щёки, не чертят полосы по лицу напротив. И глаза Чонгука теперь — глубокие тёмные колодцы — того и гляди, утонешь.

— Какое ещё обещание? — трёт Джин руки, немеющие под его взглядом. — Я же согласился вчера.

— Нет… — возражает Чонгук, недовольные морщинки собираются на его гладком лбу. — Вчера ты не согласился, ты промолчал.

Джин и сейчас готов отмолчаться, не зная, как решиться, настойчиво рассматривает невидимые за жалюзи створки окна.

Вот странно. Воздух стал ещё холоднее, а дышать нечем, будто в парной. Если всё дело в окне, то оно пропускает холодный воздух или тёплый? На улице похолодало? Стало жарче? Или в холле какая-то своя, не поддающаяся объяснению атмосфера? Аномальная климатическая зона или окно в другое измерение — вот что тёрзает Джина. И если створки открыть, они замёрзнут или задохнутся?

Он и не подозревает, что его метания видны, как на ладони.

— Иди за мной, хён. Хочу с тобой целоваться… — слышит Сокджин тихий голос. Интонации в нём мягкие, звучат всё глуше и глуше. Игривые нотки флирта изумляют до глубины души.

Оконно-климатические вопросы забыты — Джин, открыв от удивления рот, смотрит, как Чонгук, улыбаясь совсем незнакомо, пятится в сумрак под лестницей. Только что был мрачный, как потрёпанная бурей скала, а теперь завлекает, заигрывает?

— Куда? Зачем?.. — бормочет в недоумении Джин, вдруг растеряв все мысли. Такой Чонгук для него в новинку — мягкий, плавный, будто масло, растопленное жарой. Двигается неторопливо и тягуче, завлекает грациозными движениями, упругим пружинистым телом. От него фонит возбуждением, откровенным сексом, и Джина вдруг мажет ответной похотью.

— Идёшь? Будешь целовать сам, — мурчит тот. — Обещаю, руки распускать не буду.

В доказательство своих слов Чонгук поднимает ладони, чтобы привлечь к ним горящий джинов взгляд, а затем медленно прячет за спину. И отступает снова, почти пропадает в бетонных потёмках. Только очертания белой рубашки и бледное пятно лица маячат указателями, куда надо двигаться.

У Джина мутнеет в голове. Темнота со спрятавшимся в ней мальцом дышит сейчас… Дозволением. Опасностью. Надеждой.

— Я не хочу с тобой целоваться… — говорит он и тянется вперёд. Сирена в голове звенит истошно, приказывает стоять. Джин не спорит с ней, останавливается. Но стоит отвлечься на светлые очерки тела в сером мраке — сердце скачет по грудине, и ноги снова делают шаг.

Надо угомонить своё сердце, остановить непослушные ноги. Надо убедить себя и Чонгука, что поцелуи — плохая идея. Джин мнётся и с вызовом добавляет:

— Мне не нравятся парни.

И опять шагает вглубь тёмного пространства. Как ни борись — магнитом влечёт туда, где дрожит ожиданием воздух.

— Знаю. Но сегодня это не важно. Зато мне нравишься ты… — тихо отзывается полумрак. — Цена моей помощи была озвучена, и ты от неё не отказался. А теперь мне надо что-то солиднее твоего молчания. Я с трудом доживу до вечера и хочу убедиться, что ты всё правильно понял и не передумаешь.

Джина прошибает током от его слов. Сам не заметил, когда подошёл, и зачем приблизился неприлично вплотную, но он уже там, под лестницей. Стоит напротив Чонгука, облокотившегося на стенку, и от его вида мурашки собираются на затылке и маршируют по коже вниз. Близкий, доступный, расслабленный — голова лениво откинута на стену, а взгляд проходится оценивающим прищуром.

— Я не отказываюсь от своего слова. Ты помог… И я приду. Зачем подтверждение? — с усилием выговаривает Сокджин. Он стискивает своё запястье, царапает его ногтями в попытке сбросить страх и напряжение, перестать жадно разглядывать Чонгука, совершенно порнушно растёкшегося по стене. Кто бы знал, что тот так умеет — быть сногсшибательно мягким. И кто бы знал, как Джин устал от себя, от путаных своих чувств. От сомнений, какому из этих чувств сейчас поддаться.

— Не подтверждение и не доказательство. Просто покажи мне… Сейчас ничего, кроме поцелуев… — сбивчиво отвечает тот, и рука Джина тут же ложится на тугой, скрытый рубашкой бок.

Паутина страха противно мажет по нервам. Он дышит открытым ртом, часто и рвано. С укором смотрит на свою ладонь, медленно поглаживающую ткань — с этой минуты отказывается признавать руку частью себя и больше не отвечает за её действия. И не замечает, как внимательно за ним наблюдают.

— Трогай смелее, хён. Можно… — улыбку в голосе можно услышать. Она пошлая, дерзкая — Чонгук разве может так улыбаться? Но смотреть страшно, вдруг она, и правда, сейчас цветёт на ярких аккуратных губах — узкой верхней и полной нижней. Джин тогда свихнётся.

Лучше он посмотрит на вторую ладонь-предательницу, симметрично лежащую на другом боку. Пальцы расходятся веером, сжимаются на ткани, а под ними жар чужой кожи — чувствуется сквозь рубашку. Руки, заразы, живут своей жизнью, гладят всё шире и выше, переходят на грудь и плечи. Под белым хлопком упругие мышцы, жёсткое, совсем не женское тело, натянутые жилы и мускулы. И как же сносит крышу.

Мысли скачут по краю сознания во время очередного круга ладонями, — Чонгук стал ещё твёрже и выпуклее, какой же широкий и мощный. Воздух пропах его запахом, терпким, головокружительным. Чонгук возбуждает. А Джин так отчаянно боится. И так же отчаянно жаждет…

Эмоции зашкаливают, распирают по макушку, и чтобы его не разорвало, Джин делает глубокий вдох, закрывает глаза и целует.

Сейчас всё по-другому. Чужие губы не напирают, наоборот поддаются, дают себя испробовать, впускают. Пахнут мятой — жвачка, зубная паста? Так нежно и беззащитно, совсем по-домашнему. А ещё имеют привкус крови, но, как ни странно, не отталкивает. Неизвестно ещё, чья это кровь, Чонгука или Джина, из снова раскровившей ранки на губе. Мешается воздух, мешаются выдохи, мешается запах и вкус. Мешается Джин с Чонгуком — кровью, ожогами касаний, каждой оголённой нервной клеткой. Лепятся, плавятся, теряют счёт времени, запутавшись друг в друге.

— Как же сложно тебя не тискать. Но я не буду, обещал. Только коснусь вот тут… — шепчет на очередном жадном глотке Чонгук и медленно складывает руки на талию. Ведёт горячими ладонями, трепещет ими по телу, обходит интимное. Не жмёт, не втирается — просто обозначение близости. И снова не страшно, от ласковых и мягких касаний не хочется свернуться в клубок, орать и биться. Словно сейчас чужой чуткой заботой Джину возвращают его тело: сильное, красивое, любимое. И хочется большего, в животе распускаются витки страсти.