Хосок замечает вернувшегося в зал Джина и прощально машет ему рукой.
— Дяде и Намджуну приветы передавай. А Чонгуку скажи, что он наглая малолетняя жопа! В следующий раз пусть на подольше забегает…
Джин сбивается с шага, замирает, не донеся рюкзак до плеча. Удивлённо таращится на невозмутимого хеннима, споро пересчитывающего наличку в кассе.
— А что, Чонгук сегодня приходил? Когда? Зачем?
— Ага. Приходил утром… — кивает головой начальник и тут же морщится, видимо, сбиваясь в расчётах. Он поднимает глаза, и в них Джину чудится лёд, затянувший яркий тёплый взгляд холодом. Хосок смотрит в упор, а потом пожимает плечами и равнодушно сообщает: — Чужая душа — потёмки, Сокджинни. А у Чонгука одно на уме…
Джин сдерживает взволнованный вздох, прощается и торопится к приехавшему такси. На пороге он оглядывается. Здесь всё придумано ими — стеллажи и полки освещёны дорожками потолочных светильников, кресла и диваны под старину благородно стоят в кругах света от высоких торшеров. Стильное помещение больше похоже на библиотеку, чем на книжный магазин. И именно сейчас он оставляет разочарование и обиду, прощается с очередной несбывшейся мечтой. Он больше не будет вспоминать здесь Чонху.
Решение даётся на удивление легко.
На самом деле, одиночество не так уж и плохо. Быть одиноким — это не быть испуганным, жить равнодушно. Одиночество не сводит с ума, не заставляет задыхаться от ужаса и ненависти. Одиночество может угнетать, но страх уничтожает. Поэтому Джин хлопает входной дверью, сбегает с крыльца и ловит воодушевление от мысли, что в следующий раз у него точно всё получится, а сейчас можно расслабиться и пожить спокойно.
___________________________________
*Доширак — готовый обед. (Спасибо, девчонки, за подсказки!)
========== 3 глава, 6 часть. ==========
Комментарий к 3 глава, 6 часть.
Визуализация дома:
https://vk.com/wall-190948520_84
После ужина, который посетили только он, дед и секретарь, Джин возвращается в комнату. Таблетка от головной боли, выпитая сразу по приходу домой, уже действует, пережитый страх отступает в рутине дел. Он переодевается в домашние вещи, приносит в комнату чай, разбирает рюкзак. В нём стопка книг из магазина, которые присмотрел он для вечернего чтения. Ещё один плюс работы в книжном магазине под руководством золотого человека — тот без проблем разрешает Джину таскать книги домой, естественно, с условием аккуратного обращения и возврата.
Неожиданный порыв ветра хлопает открытыми окнами, обдувает босые ступни, а следом ливень ведром опрокидывается на сад, принимается стучать по скатам крыши. Улица дышит прохладой, свежестью летней грозы, и Джина будто за шиворот тянет туда. Он подхватывает чай, выключает свет в комнате и выходит на внутреннюю галерею дома. Светильники, вмонтированные в навес, тут же реагируют на движение и включаются, освещая блёклыми кругами тёмные деревянные полы. Доски пола сухие — крыша полностью накрывает террасу, поэтому Джин надёжно скрыт от грозы. Он садится на ступени, отпивает чай, слушая, как тяжёлые полновесные капли барабанят по железу, шуршат в листве деревьев. Душистый пар от чашки вьётся, смешиваясь с запахом сада, мокрой земли, озона. В майке и босиком не холодно. Воздух свеж без озноба — как намёк, что гроза скоро умчится, оставив городу умиротворение и чистоту.
Вместе с дождём уплывают печали. Словно сбегают от Джина — крутятся ручейками по тропинкам и пропадают в густой траве. В душе воцаряется мир.
Светильники больше не ловят движения и тухнут, погружая галерею в густую темноту. И как по заказу, в комнате Чонгука загорается свет. Сокджин застывает истуканом, пристроив неудобно чашку на колено. Будет не комильфо, если предатели — датчики движения — поймают его в свои круги.
Как будто он подглядывает.
Но, если быть честным, он смотрит. Поднятые шторы редкость в той комнате — приманивают взгляд. Некуда деться, в тёмном саду окно светится, как огромный экран. И в нём Чонгук.
Перемещается по комнате, кажется, бесцельно, от двери до журнального стола, от него по лестнице вверх на возвышение, до тумбочки возле кровати. Оттуда опять вниз к белому шкафу в глубине комнаты. Поступь ленивая, неторопливая — Чонгук двигается как хищник, разминая плечи и взлохмачивая вишнёвые волосы. Но Сокджин знает, что тот ничего не делает напрасно. Телефон остаётся на тумбочке, наручные часы — на журнальном столике, из шкафа достаются и вешаются на дверцу домашние вещи, а дальше… Чонгук начинает раздеваться.
Пиджак пристраивается на плечики вешалки, рубашка медленно тянется с широких плеч, сползает по рукам. Из-под ткани высвобождается сильный торс, плоский стальной живот, мощная грудина. Он как будто назло крутится, неторопливо поворачивается каждым боком, рассеянно потирая плечи и предплечья. Но вот Чонгук опять подходит к окну. Мышцы на груди бугрятся, когда он берётся за ремень и так же медленно начинает его расстёгивать.
Чашка в руках мелко дрожит. Джин зажмуривает глаза, но подробности остаются выжженными на сетчатке. Зачем он пялился? Что разглядывал? Он бы сейчас сбежал, но тогда Чонгук поймет, что на галерее кто-то был, увидев вспыхнувшее освещение. Не факт, что присмотрись он сейчас внимательнее, не разглядит притихшего соседа напротив. Тем более, на его штанах белые лампасы адидасовских полосок. На этой мысли Джин распахивает глаза, а когда фокусируется на картине напротив — сбивается с дыхания.
Чонгук сразу за стеклом. Опирается ладонями на окно, пытливо вглядываясь в темноту, в которой прячется любитель подсмотреть. Он так и не удосужился одеться. Чёрные джинсы натянутые, наверное, с мылом, облегают тесно, выделяют грифельной чёткостью накаченные бедра. Расстёгнутый ремень топорщится, привлекая внимание к паху.
Джин не знает, как заново начать дышать, и уговаривает себя, что это просто эстетический восторг. Чонгук несказанно красив, обладает статью тех мужчин, которых увековечивали в камне и рисовали на холстах. Он широк, но не грузен, высок, но не нависает, обладатель больших кулаков и длинных, изящных, трепетных пальцев. На секунду Джин жалеет, что судьба обделила его талантами в художественной области. Повторять черты этого тела — как молиться Божеству. То-то тёлки выстраиваются в ряд к его постели, а после плачут по углам и коридорам университета.
Джин бы тоже плакал…
Римские шторы приходят в движение, и задумавшийся Джин вздрагивает. Что за странные мысли? О чём он думает? Весь день всякая дурь в голову лезет. Раз шторы на месте, уже можно сбежать, да и дед его заждался. Он подскакивает, торопится в комнату, топча босыми ногами светлые круги от лампочек. В комнате ненадолго врубает свет, берёт первую попавшуюся книгу и, втиснув ноги в адидаски, выходит в коридор.
***
Дед почти дремлет, когда Джин заканчивает читать. Горло тянет сухостью от непрерывного чтения вслух, уставшие глаза режет от мягкого освещения спальни — необходимо сильнее напрягаться, чтобы в неярком свете разобрать написанное.
Джин захлопывает книжку и потягивается в кресле, которое всегда подтаскивает ближе к кровати во время их вечерних чтений. Правда, сам дед давно не читает. Маленькая фигурка почти не выделяется под одеялом, худая морщинистая рука лежит поверх него, совсем тёмная от испещривших её старческих пятен. Джин отворачивается, в очередной раз расстроившись.
Старый господин совсем сдал. Под вечер силёнок только и хватает, чтобы лёжа слушать книгу, да болтать обо всем на свете, а особенно о бабуле. Джин на это и сманился пару лет назад, когда господин Чон предложил приходить вечерами и читать ему, а он сам бы в ответ делился воспоминаниями. Джин вдруг понял, что у деда, годами приглядывающего за своей бывшей женой, этих самых воспоминаний куда больше, чем у него самого. А ещё он понял, что старик тоже спасается от одиночества, как может. Углубленный в семейный бизнес, который никому, кроме него не интересен, затерянный в окружении детей, равнодушных к нему, в окружении внуков, разочаровавших его, дед такой же несчастный, как и все в этом доме. Ему только и остаётся, что постоянно перебирать моменты прошлого, в которых он был любим и счастлив, и делиться ими с тем, кто жадно выслушает. Поэтому Джин согласился, и теперь часто, в свободное от работы и учёбы время проводит у него в комнате, читая вслух и обмениваясь мнениями после прочтения. Своя квартира год как ждёт, купленная согласно договоренности, его здесь давно ничего не держит. Но… он не может оставить деда одного, и секретарь не в счёт. Намджун-хён ему подчинённый, а не член семьи. О том, что Джин тоже не член семьи, он старается не думать — расцветшие в душе уважение и сострадание не выбирают, кого считать роднёй, а кого нет.
