— Что?.. — поднимает голову Джин. — Что я могу попробовать?

Алкоголь прибивает к полу, размазывает его по дорогому паркету. Хочется раскинуть руки и ноги, сделать ими туда-сюда, расшвыривая подушки. Не хочет Джин мусолить разговоры, но он вежливый — сам почти в отключке, а беседу поддерживает.

— Ты можешь попробовать поцелуи, хён. И с девушкой, и с парнем… — рядом присаживается Чонгук, нащупывает руку и вталкивает очередную рюмку. — Перед тобой девушка и парень, смекаешь? Мы предлагаем тебе возможность определиться. Ну, и получить опыт.

И опять это странное, хищное, одно на двоих выражение лица. Джин с недоумением разглядывает их, сейчас неуловимо похожих друг на друга. С трудом садится, опираясь локтями на подушки. Чонгук забирает пустую рюмку из слабых пальцев.

— Хрошо… я не пйму тлько однго… Вам от этго ккая вгода?

— Никакой, оппа… — усмехается Юна. — Ну или утереть нос школьным подружкам, ведь я умудрилась их обскакать. Эта новость точно перевесит вид моего наетого живота.

— Мне тоже несложно, хён… — пожимает плечами Чонгук, выдыхает и закусывает губу. — В поцелуях нет ничего такого. Просто обмен опытом. Я могу тебя научить.

На каком моменте их любопытство трансформировалось в «губы помощи» несчастному неопытному Джину? Он хочет отказаться, но не может. Выпитый коньяк толкает под руку, уговаривает на эксперименты. Джин прислушивается к себе в поисках липкого страха, сопровождающего каждое его душевное стремление, но его нет. Убаюкан алкоголем и нарочитым равнодушием собеседников. Тем более, он полностью уверен, поцелуи с парнем ему не понравятся. Нет никаких предпосылок, что его может захватить. Сокджину нравятся мягкие женские изгибы, нежные губы, лукавые взгляды. Ему не нравятся жёсткие, огромные, вонючие мужики. Нет, не нравятся…

Джин встряхивается, отгоняя мрачные картины, расфокусировано разглядывает брата и сестру. Свет свечей отбрасывает на их лица дрожащие тусклые отблески, придает флёр загадочности и укрывает тайной. У них одинаковая форма губ, удивленно замечает он, узкая верхняя и полная чёткая нижняя. Одинаковые глаза — чёрные угольки в обрамлении густых ресниц. Но черты лица Юны мягче, миловиднее, нет здорового шнобеля, не такое энергичное. Лицо же Чонгука скуластое, пышет будущей мужественностью и силой, всё в острых углах и мужицких впадинах. Такие похожие и такие разные, но оба терпеливо ждут решения, не выказывая каких-либо чувств.

— Окей… — шепчет Джин, сбито дыша. Садится удобнее, подтягивает ноги ближе. Не знает куда деть руки, и в итоге обнимает ими коленки, будто романтичная барышня. — Я согласен. Что… Надо делать?

Волнение растекается от его напряжённой фигуры, резонирует о голые стены, деревянный пол и сталкивается с телами, замершими напротив на подушках. Голова кружится, равновесие трудно держать, пьяная зыбка туманит сознание. Джину страшно хочется забрать слова обратно, но Юна уже отмирает, оказывается близко, опираясь коленями сбоку от него.

— Просто расслабься, оппа… Мы всё сделаем сами…

Маленькая ручка ласкающим жестом проходится по лицу, снимает ему очки, а дальше нежные губы невесомо касаются рта, волнительно приоткрытого. Его мягко ласкают, проходятся по влажной поверхности, не оставляя без внимания каждый уголок. Джин бездумно повторяет движения, и слышит, как сбивается с дыхания девушка.

— Какой же ты… — хрипло стонет она и стискивает пряди волос ему на затылке. Прижимается всем телом и снова настойчиво накрывает его рот, обводит кончиком языка, покусывает, усиливая и усиливая нажим. Джин закрывает глаза, вздыхает в поцелуй. Каждый его выдох крадут.

Низкий рык разбивает сочащуюся стонами тишину. Юна тут же отшатывается, поражённо моргая. Пару секунд она слепо пялится куда-то за спину Джину, а потом обычное насмешливое выражение наползает на её лицо, словно маска, которую спустили со лба.

— Вот и всё, оппа… — дерзко улыбается она, облизывая губы. — Понравилось?

— Я… да… определенно, да… — мычит Джин, получивший первый в жизни поцелуй.

Он смотрит на Чонгука, сжавшего кулаки, тяжёлым взглядом прожигающего стену. Кажется, сейчас тот их туда впечатает. Хмельной разум шепчет Джину идти ва-банк — нет сил сопротивляться. Он облизывает губы и тихо произносит:

— Девичьи поцелуи мне точно понрави…

Огненный ураган опрокидывает его на подушки, скручивает под собой, притискивает к полу. Чонгук целует его, и Джин пропадает.

Комментарий к 2 глава, 7 часть.

Вырезанная сцена “Чонгук и Юна планируют выпускной вечер” там:

https://vk.com/club202395095

========== 2 глава, 8 часть. ==========

Его губы горячие, и пахнут терпким алкоголем. Касаются уверенно, жёстко — совсем не по-детски. Они впечатываются, раздавливают, отнимают весь воздух.

Душат.

Каждое их тяжелое скольжение убеждает расслабиться, поддаться, отдать, что просят. Иначе отнимут. Настырный рот обжигает набором мучительных чувств, каким не сыскать названий в пьяной тяжёлой голове.

Чонгук отравляет.

Джин бы полжизни отдал, чтобы освободиться. Того слишком много, Чонгук везде: нависает, жмётся, давит наглым телом к полу. Одной рукой цепко держит запястье над головой, второй — зажимает увёртливое лицо. Джина кувыркает в шторме, где волны — это алкоголь, а Чонгук — буйный ураган. Его утлое судёнышко мотыляет от земли и до горизонта, подбрасывает до облаков и роняет на дно океана. Разбиться — непременно, и именно сейчас. Сопротивляться — страшно, больно и надо. Ему не нравятся мужчины, не нравятся. Большие, тяжелые, химозно пахнут, громко пошло ахают, никого не стесняясь. Пудовые кулаки, потное тело, жадные выдохи. Ему не нравятся, НЕ НРАВИ… Джин жалобно стонет в дрожащую темноту век, и его целуют туда, где вибрирует сжавшееся горло. И ещё в ложбинку ключиц — в ней рождаются новые и новые стоны. Прокладывают обжигающую цепочку по шее, где лупит ударами пульс.

Он разлетается на осколки.

Его выкручивает под Чонгуком — распластанный, притиснутый, зажатый. Тело мелко подкидывается, раз за разом сталкивается с чужим, откидывается обратно, — он задушено мычит и стучит по крепкому плечу.

Но ничего не происходит.

Настойчивые поцелуи перетекают из одного в другой, Чонгук не ограничивается губами, тычется куда попало: закрытые глаза, виски, крылья носа — всё пробуется на вкус. Нет ударов, его не переворачивают, не рвут штаны с пояса. Тихий шёпот перемежается с ласками, скатывается в уши, только пьяному Джину слов не разобрать. Он вслушивается в их успокаивающий рокот, и толчки в плечо становятся реже и слабее. Кулак всё беспомощней — раскрывается ладонью, чтобы в один момент остаться на теле, вцепившись в рубашку.

И вот уже руки в закатанных рукавах его не держат: одна упирается в пол, вторая — ласкает лицо, перебирает пальцами волосы, гладит дрожащее горло. Джин только и может, что хвататься за хвост урагана и лететь, лететь, до горизонта и обратно, вниз и вверх, обгоняя волны.

Катастрофа, которая не должна была случиться. Морок, которому нет места в реальности. Джин приоткрывает рот и встречает гибкий язык, змейкой скользнувший внутрь.

Всполох фотовспышки разрезает темноту.

— Воу, воу, голубки… Я ушла за добавкой, вы лежите. Я пришла с добавкой, вы лежите. Так и знайте, я вас сфоткала и теперь буду шантажировать. Чёрт, горячо выглядите. Чонгук душу продаст за фотку… — громкий смешливый голос разбивает пьянящую тишину, отвешивает оплеуху.

Джин замирает, растерянно моргая. Сознание плавает отдельно от тела, и смысл слов ускользает, едва задев.

Зато чужое тело, затрепетав, прижимается напоследок, а потом пропадает. Только хриплый шёпот касается уха:

— Так целуюсь я. Не парни. Так целуюсь только я, хён…

Джин отворачивается, жмёт колени к груди. Кто-то шумит рядом: зло хихикают, низко гудят, но его штормит безумно, нет сил вслушиваться. Вертолёт продолжает взбалтывать мозги по кругу; юноша неверной рукой подтягивает ближайшую подушку и закрывает глаза.