— Хён! — твёрдое тело падает сбоку, впечатывает его к изогнутому подлокотнику, зажимая в своеобразном углу.

Повседневная беда в виде Чонгука прилетает как обычно, со всего маху, и Джин свирепеет.

— Как ты достал! — он смаргивает картину странного Намджуна, сердито пихается в попытках отодвинуть здорового лося и дать себе воздуха, но Чонгука можно сдвинуть, когда он сам того пожелает.

— Прости, хён, я не специально, я споткнулся, — на нём ещё копошатся, трогая, куда попало и, наконец-то, сдвигаются.

— Что такой довольный? — цедит Джин, разглядывая лучащуюся удовлетворением прыщавую морду подростка. — И отодвинься ещё, диван огромный!

Бесполезно. Каменное жёсткое бедро притиснуто вплотную к худой ноге Джина и менять положение не собирается.

Наискосок, на второй диван садится господин Чон, над ним со стопкой документов верным стражником замирает Намджун, на лице которого уже суровая секретарская маска.

Джину вдруг становится обидно. Он насупливается и опять толкается ногой. Тщетно. Упрямый говнюк.

— Сокджин… — произносит дед, и юноша замирает, теряя гневный задор, вытягивается в струнку на диване. За этими намджуново-чонгуковыми перипетиями он забывает, для чего его вызвали. И сразу накатывает недавняя усталость. И недавняя нервозность.

«Не хочу ничего, оставьте меня в покое», — мысленно стонет Джин и скисает. Горбится на диване, уставясь на собственные колени. Если бы его хоть раз спросили…

— Ты знаешь, для чего я тебя позвал, — господин Чон сразу берет быка за рога. — Меня, как опекуна волнует твоё решение не продолжать обучение в высшем учебном заведении. Я с ним не согласен. И поэтому хочу обсудить твои дальнейшие планы.

— Что здесь делает Чонгук? — отзывается невпопад юноша, ни на кого не глядя. Нога по соседству мелко дёргается, но её обладатель подозрительно бессловесен.

— Он будет молчать, он обещал, — устало вздыхает дед. — Всех нас волнует, как ты дальше собираешься жить. Жизнь сейчас такая, без хорошего образования в люди не выбиться. Нельзя спустя рукава относиться к своему будущему. Нельзя спотыкаться, нельзя, чтобы тебе ставили подножку. Тем более, ты являешься частью семьи Чон, а у нас врагов море — только и ждут, за кого уцепиться, чтобы ослабить семью и бизнес. Да и какой я буду опекун, если не обеспечу тебя положенным? У тебя, Джин, есть все задатки, чтобы занять подобающее место в обществе. Ты умён, начитан, воспитан. Любишь учиться. Ты — бабушкино наследие, которая всю жизнь учила и училась, и она была бы недовольна тем, как ты собираешься собой распорядиться.

— Это было низко… — шепчет Джин, ещё ниже склонив голову. — Бабушки давно нет в живых. Её пеплу всё равно, учусь я или нет. Она меня бросила, не доучив, а значит была равнодушна к моему будущему.

— Это не так! — кричит господин Чон, и Сокджин испуганно вскидывает голову. Лицо того красное от гнева, дед сердито выговаривает: — Не нам решать, сколько жить и когда умереть! Сейчас ты оскорбляешь память родного человека, кто лучше всех заботился о тебе!

Джин возвращает внимание коленям, моргает, пытаясь позорно не расплакаться. В поле зрения появляется рука, которая жестом поддержки ложится на ногу, сжимается пальцами на джинсовой ткани. Но Джин её спихивает. Рука возвращается обратно, упрямо стиснув и ткань, и кожу. Чёрт с ним, мелькает мысль, у него сегодня нет сил сопротивляться Чонгуку.

По кабинету стелется гробовая тишина. Слышно, как в саду свистит ветер между голыми ветками и как стучат художественные нагромождения камней под его порывами. Краем глаза Джин видит, как переступает с ноги на ногу секретарь, как трогает деда за плечо, на что-то намекая.

— Хорошо… Раз так. У меня есть к тебе деловое предложение, — слышит Джин, как сквозь вату. — Намджун, объясни, будь добр.

— Сокджин-щи, — тут же подает голос секретарь, выдвигается на передний план, останавливаясь рядом с журнальным столиком. — Как вам известно, на вашем банковском счёте хранятся шестьсот миллионов вон*.

— Это не мои деньги! — перебивает Джин секретаря. Строптиво вскидывает голову, злым взглядом вперивается в его сосредоточенное лицо.

— Нам известна ваша позиция по этому вопросу, — не даёт сбить себя с толку Намджун. — Тем не менее, распоряжаться деньгами можете только вы.

— Просто заберите их! — щедро отмахивается Джин. Рука на бедре, про которую он забыл, сжимается сильнее, и он шипит, её перехватывая. Наглые пальцы вцепляются в предоставленную по глупости руку, но Джин отвлекается и забывает её отнять.

— Мы не можем так поступить, это полное неуважение к памяти твоей бабушки, — в спор опять вступает господин Чон, встрепенувшись на диване. — Что бы госпожа Ким не думала, но она имела право на эти деньги, потому что ушла от меня с одним чемоданом вещей. Цивилизованные люди разводятся, деля нажитое имущество, а она не захотела и воны принять. Деньги — знак моего признания и внимания к ней. Почему не принять их как жест уважения? А она откладывала их на тебя, зная, что тебе предстоит учиться и жить. А ты говоришь — не думала о будущем! Вы — Кимы, такие упёртые… — дед расстроенно вздыхает и отворачивается. Всем видом показывает, как его задели бездумные слова.

— Поэтому, Сокджин-щи, послушайте внимательно, что мы хотим вам предложить… — перехватывает инициативу секретарь Ким, и замолкает, шурша бумажками.

У Джина полное ощущение, что его по очереди обрабатывает эта парочка, плюс рука, незаметно поглаживающая выпуклые костяшки на его пальцах. Да что такое? Его сегодня залапали! Опомнившись, он сердито дёргает кисть из чужого захвата. Как раз вовремя — Намджун поднимает голову и размеренно сообщает:

— Как я уже сказал, на вашем счёте сейчас размещены порядка шестьсот миллионов вон, к которым вы получите доступ по достижению двадцати лет. Господин Чон предлагает заключить договор, в котором будет определён порядок освоения данной суммы. Из них сорок миллионов вон* должно быть потрачено на обучение в одном из университетов, который выберете, — Намджун ещё листает стопку бумаг. — Триста-четыреста миллионов вон* будут пущены на покупку квартиры по достижению вами двадцати одного года. На остальное будут куплены ценные векселя компании POSCO на ваше имя, и фактически будут возвращены обратно в семью. Так как год у вас не будет доступа к деньгам, сумму годового обучения в университете господин Чон даёт вам взаймы, с дальнейшим возвратом их из суммы со счета.

Три пары глаз испытующе глядят на Джина, а он поражённо открывает и закрывает рот. Суть сказанного теряется уже на словах о квартире.

— Я что-то ничего не понял… — выдыхает он изумленно.

— Это самое оптимальное решение, Сокджин, — веско вставляет дед. — Тебе надо учиться, и это — тот минимум, которым я обязан тебя обеспечить… В память о моей любви… — старый господин запинается, снимает очки и молчит пару секунд, моргая подслеповатыми глазами. Собирается с силами и продолжает: — Чтобы ты стал самостоятельным после окончания университета. Чтобы имел место, куда сможешь уйти, если захочешь жить отдельно. Эти деньги не будут довлеть над тобой, ты их вложишь в своё будущее. Образование, квартира и дополнительный небольшой доход от дивидендов, поддерживающий тебя на плаву в сложное время — это отличный задел для будущего. Подумай, Джин.

— Сокджин-щи, вам, в любом случае решать, что делать с наследством, и не факт, что к тому времени о деньгах не прознают мошенники. Их всегда много там, где всплывают большие суммы. Вотрутся к вам в доверие и обманут. А некоторые не гнушаются и шантажировать, — вкрадчиво напирает со своей стороны секретарь, почти нависнув над вжавшимся в спинку дивана Джином.

Сбоку его молча жмёт Чонгук, обманчиво мягкими, почти незаметными движениями массируя шею и плечи. Сокджин чувствует себя реально загнанным в угол.

— Джин-и, внучок, только представь, какой груз упадёт с души. Не надо думать, как ими распорядиться, мы всё сделаем за тебя, а договор закрепит мою обязанность, — подхватывает знамя мягкого настойчивого убеждения господин Чон.