Ну, теперь-то все главные актёры выступили, можно и закругляться. Джин трёт лоб, где разболелось до мигрени и припаливает взглядом наручные часы на запястье Чонгука. Стрелки с противной ленцой отсчитывают минуты, которые должны быть потрачены на совместные посиделки.

— Джин-и, внучок… — раздаётся в напряжённой тишине, разлитой над столом, — после школы зайди ко мне в кабинет. Есть разговор. Намджун, подойдёшь тоже.

— Да, председатель.

— Дед, я тоже приду, — непререкаемым тоном.

— Без тебя справимся, Чонгук.

— Ну дед!

— Кому сказал!

Джин только вздыхает. Сколько там осталось до свободы?

========== 2 глава, 3 часть. ==========

В школе, в последний день учебы занятий толком нет. Поэтому Джин, сбросив хвост в виде Чонгука, у которого уроки никто не отменял, коротает время до церемонии, обтирая задницей подоконники. Но буря, организованная дедом, достаёт его и тут. Он попадается на глаза директору и приглашается в кабинет, откуда еле выскакивает час спустя. Тот всю дорогу увещевает его не гробить жизнь, воспользоваться шансом, принести миру пользу и… Что там ещё? Ну, аргументов много у неравнодушного директора, получившего указание сверху, он за всё время ни разу не повторяется. Джин угукает и рассматривает стены.

Торжественная церемония окончания школы тянется бесконечно долго, хоть и не занимает больше часа. А после Джин, не прощаясь с уже бывшими одноклассниками, как заправский шпион прячась от Чонгука, оттуда сбегает.

Не с кем, собственно, прощаться. За три года он так и не нашел в школе друзей: местные снобы сначала обсмеивали и оскорбляли его, не без науськивания мелким гадом, а потом, после того, как Чонгук передумал и прилепился к Джину жвачкой, принялись обливать игнором. Не ровня он и есть не ровня, даже с Чонгуком за спиной. Ни Юна, ни, что более удивительно, сам Чон никогда не пытались переломить ситуацию. Юна всегда обходила Джина стороной, её насмешливое равнодушие, подстегиваемое родителями, всегда разделяло их воздушной подушкой. Расстраивало бы ещё это Джина, ага.

Выгода — вот слово, значимое в мире огромных домов, дорогих школ и водителей для каждого члена семьи. Хорошая девочка Юна слушает родителей только когда ей выгодно. Одноклассникам нет никакой выгоды от дружбы с Джином. Чонгуку не выгодно, чтобы одноклассники дружили с Джином, ему хочется дружить одному, таскаться за ним хвостом и держать на расстоянии вытянутой руки.

В чем выгода Чонгука в общении с Джином — тайна, покрытая мраком.

Сегодня — последний раз, когда он сбегает из школы, и круглосуточный магазинчик, на который пал его выбор — совсем неприметный. Он спрятан в глубине соседнего района между узких извивающихся улочек. Прежде чем зайти внутрь, Сокджин внимательно осматривает улицу в обе стороны и выдыхает с облегчением. Улыбка — столь редкая для него — хитрая, многозначительная, расцветает на лице; он с легкой душой хлопает дверью.

Живот урчит холостыми оборотами. Шоколадный батончик, который ему втиснул Чонгук по пути в школу, давно расщепился на аминокислоты и всосался в пищеварительный тракт. Стандартный набор всё тот же: вода, рамён и самгак кимбап* — Джин расплачивается на кассе и, выбрав стол с видом на улицу, располагается за ним со всеми удобствами. Высокие стулья свободны слева и справа — юноша скидывает вещи и пакет на один из них и неторопливо готовит себе обед.

Пока рамен заваривается, зажатый поверх крышки палочками для еды, у Джина есть свободное время. Он пристально рассматривает в окне видимый изгиб улицы, неспешную суету местных жителей, перебирает взглядом прохожих. Отсюда до школы достаточно далеко, и он думает: да неужто и тут его?..

Скрип двери противным звуком проходится по взвинченным нервам.

— Раз, два… — шепчет Джин, гневно закатив глаза и сморщившись. На «три» на одно плечо опускается горячая рука, на второе — тяжёлая голова.

— Хён! Сегодня как обычно? Мне купил? — пыхают смешком ему на ухо и отступают от зоны поражения.

— Хэй! Да что такое? — звонкий ор разносится по магазинчику. Сокджин подскакивает, чуть не перевернув чашку с рамёном. Наглая зубастая улыбка бесит, он подступает к ней вплотную, раскидывает руки в стороны, замерев перед Чонгуком. — Снимай с меня это!

Улыбка стекает с чужого лица, серьёзный взгляд проходится сверху вниз: от пушистой макушки, по нежному лицу в криво сидящих очках и ниже. Цепляет школьный пиджак и ноги в строгих брюках. Скребёт как мочалкой, вдавливает скрытое напряжение, приоткрывает то, что не особо и скрыто. Но глупый, близорукий Джин ничего не замечает, не вникает, не слышит двусмысленности своих же слов. Не отдает отчёт, что треплет за усы молодого, прирученного, но всё же хищника.

— Что я должен с тебя… снять?.. — размеренно произносит Чонгук. Возвращает пудовый взгляд на румяное от злости лицо, а рассмотрев недовольство, отворачивается к столу.

— Сраный маячок с меня сними! Нигде от тебя не спрячешься!

— Для того, чтобы тебя найти, мне не нужен никакой маячок… — тон всё ещё странный, но Чонгук прячет его в самодовольном фырканье. Без какого-либо стеснения присаживается перед рамёном, тянет носом пар от чашки. — Вкусно пахнет, хён, спасибо!

Глядя, как тот расправляется с идеально заваренной лапшой, как крепкими зубами вонзается в его собственный кимбап, Джин гневно гнёт брови. В голове проносятся приятные взору картины: как отвешивает оплеуху по тёмному, модно подстриженному затылку, чтобы тот подавился кимбапом, как ногой достаёт накачанную задницу, призывно торчащую на круглом сидении. Рука с ногой синхронно дёргаются… А потом Джин тяжело вздыхает. Чон Чонгук — избалованный, капризный ребенок, на которого слишком много возложено. Семнадцатилетний, здоровый, тяжелый как чёрт, но всё ещё подросток. С огромными пробелами в воспитании, жаждущий внимания старшего хёна. Но не Джину его воспитывать, он и сам проблемный: вырос на книжках, кулаках и окруженный равнодушным одиночеством.

— Послушай, ребёнок, купи себе сам… — тянет он, и выходит максимально мягко, когда замечает, как каменеют широкие плечи. — А-а-айщ! — раздраженно закатывает глаза и тянется к пакету за ещё одним рамёном и кимбапом, заново повторяет ритуал приготовления, теперь точно для себя.

— Вечно одно и то же. Почему бы тебе не вернуться к своим лобстерам, мидиям с улитками и оставить МОЙ рамён и МОЙ кимбап в покое… — бухтит Джин, заваривая лапшу кипятком, а наглый Чонгук смеётся полным ртом и шумно тянет горячее.

— Хён, твой рамён не сравнится ни с одним лобстером…

***

— Ты ведь знаешь, для какого разговора зовёт тебя дед? — Чонгук тянется за салфеткой, искоса поглядывая на склонившегося над чашкой Джина. Нарочито аккуратно промокает губы.

Само равнодушие, хмыкает про себя Джин, тоже краем глаза наблюдая за ним. Кидает деланно безразличное:

— Знаю…

— И что думаешь?

Чоккарак* дрожат в пальцах, но Джин прячет данный факт в раздраженный взмах рукой.

— Вот только ты давай не начинай. У меня всё идет по плану… — он щёлкает палочками перед наглым любопытным носом.

— Эй, ты меня сейчас глаз лишишь! — ненатурально пугается Гук, как Нео из «Матрицы» уворачивается от летающих вокруг палочек и ржет на весь магазин.

— То-то же…

Джин склоняется над пластиковой чашкой, дуя на зажатую лапшу. Не успевает поднести её ко рту, как над ним склоняются, дыша ожиданием в ухо:

— И все-таки, хён… Какие твои дальнейшие планы?

Вот неугомонный. Джин отпихивает Чонгука, плечом сгоняя мурашки, табуном проскакавшие по ушной раковине.

— Мои дальнейшие планы доесть лапшу, пока она горячая. Сечёшь? А ты мне мешаешь…

— Джин-хён! — удар широкой ладони по столу заставляет Джина подпрыгнуть, гневно хватая ртом воздух:

— Не твоё дело! Зачем спрашиваешь?

— Джин! — не отступается тот, напирает плечами, твёрдой грудиной, почти толкает со стула. Уважительное обращение мигом откидывается за ненадобностью. — Долго будешь дурить?