— In vino veritas*, Хоби-хён. Ты не там ее ищешь… — жаркий выдох пополам с волнением сушит рот, и Чонгук неосознанно мажет языком по губам, увлажняя их ссохшуюся кожицу. И ловит пылкий взгляд из-под ресниц. Неплохо.

— А ты хотел бы сегодня вино?.. — фыркает Хосок, протягивая Чонгуку до краёв наполненный бокал, и тут же отворачивается, закатив глаза, явно желая хлопнуть себя по лбу.

— Сегодня мне без разницы… — Чонгук делает ударение на «сегодня», обкатывая во рту его двусмысленную сладость, принимает бокал, проходясь кончиками пальцев по чужой кисти. Тонкая рука вздрагивает.

«Все будет, Хоби-хён, все будет. Вино с сыром и токпокки с соджу, свидания, любовь до утра и с утра заново», — мысленно обещает ему Гук и наклоняется неприлично близко, чтобы дотянуться до курочки. Колючий хён замирает на пару секунд и осторожно выдыхает, тоже подаётся вперед, плечом невесомо толкая Чонгука в грудь.

— Как бы там ни было, сегодня у нас в меню курочка и пиво, — помедлив, сообщает он очевидное и упирается пяткой в сиденье под собой, задирая и без того короткую штанину шорт еще сильнее.

Гук, нырнув туда глазами, никак не может продышаться — белья под шортами не наблюдается. Ведет взглядом выше и давится пивом. Это же чертово комбо, соседство обнаженного нежного плеча и голой острой коленки, двойной удар под дых итак некрепкому чонгукову спокойствию. Уже от одного вида старшего Чонгука коротит неимоверно.

«Что же ты делаешь, хён? — мысленно тоскует Гук. — Не хочу я курочку и пива не хочу. Я тебя хочу. Разложить бы тебя на этом столе между курочкой и пивом». — Чонгук послушно ест и почти не пьет. Он обязан иметь трезвую голову, если Хоби-хён напрочь отказывается это делать.

На кухне стоит напряжение, хоть ножом режь. Разговор увяз между завороженными взглядами, тяжелыми выдохами, нечаянно-ожидаемыми касаниями.

Каждое движение Хосока расплавляет Гука в подтаявшее масло. Как тот облизывает крошки с губ, трет салфеткой пальцы, глотает алкоголь — все сейчас безумное откровение для застрявшего в ожидании младшего. Он ведет глазами по трепетной шее; кадык под смуглой кожей ходит вверх-вниз, провожая глотки. Интересно, думает Чонгук сквозь мысленный стон, горло так же будет ходить ходуном, когда во рту окажется его член? И от одних только мыслей прошивает током по всем конечностям.

Наконец Хоби фокусирует взгляд на младшем.

— Чонгуки, я… — и молчит, потерявшись в словах.

Шальные глаза, охуенные вишневые губы, закусанные белыми ровными зубками — Гук все понимает без слов. Он сдергивает Хосока со стула, подхватывает под ягодицы и несет в комнату.

***

В комнате Чонгук приземляет старшего на кровать. Эта картина, где любимый хён лежит в его комнате, разметавшись по белью намечтана и нафантазирована уже миллион раз. Но реальность оказывается куда как жарче. Хосок откидывается на локти, часто дышит, смотрит сквозь пушистую челку. Ждет.

— Хочу тебя увидеть… — вздыхает он, медленно дергает себя за ворот майки, намекая на ненужность чужой одежды.

И Чонгук не разочаровывает. Замирает над лежащим Хоби, опираясь коленями по обе стороны от длинных ног. Через голову снимает футболку, чувствуя как каждый сантиметр тела буквально облизывают глазами. Да, Чонгуку есть, что показать: широкие плечи, накачанные руки, щедрые мазки грудных мышц. Под кожей живота предвкушающей дрожью ходят кубики пресса.

Его хён течет как девчонка: прикрывает голодные глаза, сипит выдохами через раз, дрожит ресницами, и Чонгук не мучая обоих, прижимается сразу всем телом.

— Сейчас, маленький, сейчас все будет… — выдохом по яркому румянцу, и тут же затянуть хёна в их первый тягучий поцелуй. У того сладкие губы, нежные и вкусные, как вишнёвый ликер, и Чонгук никак не напробуется. Так же вырубает мозги и отнимаются ноги, как от самого доброго алкоголя.

Глаза закрываются сразу, стоит только почувствовать чужой язык, толкнувшийся навстречу. Пальцы Хоби в его волосах: тянут, гладят, перебирают, и у младшего искры под зажмуренными веками. Почему они так долго ждали? Придурки.

Дыхания не хватает, и Чонгук дарит пару вздохов, отрываясь, чтобы снять майку со старшего. От увиденного: от тонких очертаний тела, плеч, груди, крошечных темных сосков таращит с неимоверной силой. Член давным давно натянул ткань спортивных штанов, мажет пятнами боксеры, и Чонгук жменью проходится по нему, прямо поверх ткани, привлекая пристальное внимание, распаляя обоих до горячки.

«Господи, не дай оплошать», — беззвучно молится младший и ведет руками по длинной шее, помечает хрупкое горло и ключицы засосами, слушая, как сладко стонет распаленный хён. Ладони жадно оглаживают плечи и линии груди, губы повторяют тот же путь. И вот уже маленькие соски загораются алым цветом, получив свою порцию ласки, кожа цветёт собственническими следами, но Чонгуку все мало. Пальцы лихорадочно исследуют мышцы пресса, твердый живот, подвздошные косточки. Идеальный. Его хрупкий хён с подкаченными мышцами, с членом, рвущим шорты — идеальный.

— Сними с меня!.. — шипит Хоби, сжимая зубы, брыкается под руками, и Чонгук тащит мешающуюся тряпку с его стройных ног.

И здесь его сладкий хён нереальный. Член идеально прямой, не особо большой, такой же изысканный как и сам Хоби. Чонгук дышит туда жарко и часто, касается губами головки, и мягкие яички сжимаются в предвкушении.

— Боже, Чонгуки, не сейчас, я уже на грани, — глухо ахает хён, отталкивает настырную голову и тут же тянет за волосы на себя.

— Блядь, в следующий раз я там тебя побрею, чтобы языком ощутить всю нежность и гладкость. Заласкаю всего… — шепчет горячечно Гук и ловит губами судорожные вздохи. — Знал бы ты, на что я готов, чтобы сделать тебе хорошо.

У Чонгука в прикроватной тумбочке ждет своего часа смазка. Чонгук давно приготовился. Только вот упрямый хён бегал от него зайцем хуеву кучу времени. Пора, наверно, упрямого хёна наказать.

Чонгук торопливо дергает полку, выдирая ее с мясом, но смазка добыта из глубин в считанные секунды. Одним движением руки он переворачивает Хоби на живот. Гук заботливый, поэтому заранее подготовил подушечку, которую сейчас подпихивает под бедра, и вот уже сладкая узкая попка заманчиво торчит.

Ладони разводят мягкие половинки. С ума сойти… Только от одного вида розовой, сжатой дырки крыша готова махнуть всеми черепицами и сказать «пока». Хосок тоже не особо помогает собраться: низко стонет в подушку, стекается каплями пота в пояснице, разъезжается трясущимися ногами по кровати.

Гук растирает смазку между пальцами, кружит вокруг отверстия. Еще чуть-чуть и он там окажется, не скончаться бы раньше.

Первый толчок пальцем, и узкий Хоби издаёт такие звуки, Чонгук закатывает глаза в исступлении. Сжав свободной рукой бедро, начинает разминать стенки прохода. Внутри мягко, жарко, тесно. Толчки становятся все глубже, быстрее, второй палец проскальзывает легче. Его громкий хён голосит на всю общагу, начинает подмахивать бедрами.

— Не останавливайся, Чонгуки… — выстанывает тот и сворачивает голову вбок, встречаясь с Гуком взглядом. — Пожалуйста…

— Мой бесстрашный, рисковый хён, — Гук по смазке добавляет третий палец, прикусывает смуглые ягодицы и продолжает толкаться в узкое кольцо мышц.

— Давай же, Гуки… Хочу тебя, хочу тебя внутри… — Чонгука не надо просить дважды. Он сдирает с себя слои ткани, пачкая лубрикантом штаны, крепко берется за стройные бедра и направляет себя внутрь.

Твердый член нехотя прокладывает путь в сладкое жаркое нутро. Хосок дрожит спиной, но принимает, раздвигает ноги шире, не разрешая Гуку замирать. Выгибается, насаживается, берет полностью немаленький размер.

Чонгук весь внутри, и мир взрывается фейерверками. Удовольствие искрит бенгальскими огнями по пояснице. Он оглаживает трепетную спину, проходится ладонями по талии. Пальцы очерчивают узость бедер, вцепляются до вмятых в кожу пятен. Поцелуй в нежную шею, в сладкое местечко за ухом, и Чонгук начинает двигаться.