– О, чудесно!

– Да, дорогая. Но… Морин, посмотри-ка на меня. Я хочу, чтобы во время его пребывания под нашим кровом дети – в том числе и Томас – не увидели и даже не заподозрили чего-либо неподобающего.

Я вспыхнула:

– Обещаю, chére mama.

– Не надо никаких обещаний. Просто будь осторожна. Мы с тобой обе женщины, доченька; я хочу тебе помочь.

Март настал просто золотой, что меня очень устраивало: не хотелось просидеть весь день в гостиной, соблюдая приличия. Погода стояла теплая, солнечная, безветренная. И в субботу четвертого числа я отправилась на прогулку, как благовоспитанная девица – с зонтиком, рукавами «баранья ножка» и невероятным количеством нижних юбок, – пока Дэйзи не увезла нас на сто ярдов от дома, вне досягаемости посторонних ушей.

– Брайни!

– Да, мисс Морин?

– Какая еще там «мисс Морин». Ты уже имел меня один раз, так что можешь оставить свои официальные манеры, когда мы одни. Скажи лучше – эрекция налицо?

– Ну, раз уж вы об этом упомянули – да!

– Если бы ты сказал «нет», я бы расплакалась. Посмотри, дорогой, какое чудесное местечко я нашла.

Вообще-то, его отыскал Нельсон – а значит, была гарантия, что этого места никто не знает. Дэйзи пришлось протискиваться по тропинке, в двух местах очень узкой, потом мы выпрягли ее и пустили пастись, а сами развернули двуколку – кобылке бы это сделать не удалось, ей бы не хватило места.

Я расстелила одеяло на полянке, которую от речного берега отделяли густые кусты, и разделась, а Брайни смотрел на меня… разделась совсем, оставив только чулки и туфли.

Местечко мы нашли, конечно, уединенное, но любой в радиусе четверти мили должен был меня слышать. В первый раз я даже лишилась чувств и, открыв глаза, увидела над собой встревоженное лицо Брайни.

– Тебе плохо? – спросил он.

– В жизни не было так хорошо! Благодарю вас, сэр! Вы были великолепны! Выше всяких похвал. Я умерла и вознеслась на небо.

– Нет, ты не умерла, – улыбнулся он. – Ты жива, и ты прекрасна, и я люблю тебя.

– Правда любишь? Брайан, ты правда собираешься жениться на мне?

– Да.

– Даже если я не подхожу Фонду Говарда?

– Рыжик, Фонд Говарда свел нас… но вернулся я к тебе совсем не из-за него. Я бы охотно отслужил семь лет, как тот, в Библии, ради того, чтобы на тебе жениться.

– Надеюсь, что ты говоришь искренне. Хочешь знать, почему я не подхожу Фонду Говарда?

– Нет.

– Да-а? Но я все равно тебе скажу – мне ведь нужна твоя помощь.

– К вашим услугам, мадемуазель!

– Я не подхожу им, потому что еще не беременна. Если ты хоть немного приподнимешься, я сниму с тебя эту гадкую резинку. А затем, сэр, как только вы достаточно отдохнете, я попрошу вас обеспечить мне членство в Фонде. Давай сделаем нашего первенца, Брайни!

Он удивил меня тем, что почти сразу же восстановил свои силы. Даже Нельсон не сумел бы так быстро. Замечательный мужчина был мой Брайни.

Без дурацкой резинки получилось совсем чудесно – как я и думала. На этот раз я орала еще громче. Уже потом я научилась переживать оргазмы молча… но предпочитаю не сдерживаться, если условия позволяют. Большинству мужчин нравятся такие овации. А Брайни особенно. Наконец я вздохнул.

– Готово. Благодарю вас, сэр. Теперь я – будущая мать. Чувствую, попала прямо в яблочко. Хлоп!

– Морин, ты просто чудо.

– Меня здесь нет. Я умерла счастливой. Хочешь есть? Я сделала нам на ланч слоеные сладкие пирожки и как раз перед твоим приездом начинила их.

– Я хочу на ланч тебя.

– Ну-ну. Надо беречь свои силы. У тебя еще все впереди. – Я рассказала ему о наших планах на эту ночь – и на все последующие ночи. – Мама, конечно, все понимает: она сама была говардовской невестой. Просила только, чтобы мы соблюдали декорум. Брайни, а твои родители рыжие?

– Мама. У отца волосы темные, как у меня. А что?

Я рассказала ему о теории мистера Клеменса:

– Он говорит, что если все человечество произошло от обезьян, то рыжие – от кошек.

– Как будто логично. Кстати, забыл тебе сказать. Если ты хочешь за меня замуж, то ко мне прилагается кот.

– Тебе не кажется, что об этом следовало сказать до того, как ты меня обрюхатил?

– Возможно. Ты не любишь кошек?

– Я и разговаривать не стану с тем, кто их не любит. Брайни, я замерзла. Поехали домой. – Солнце зашло за тучу, и вдруг похолодало – типичная мартовская погода для Миссури.

Пока я одевалась, Брайни завел Дэйзи в оглобли и запряг. У Брайана была та нежная, но твердая рука, которой слушаются лошади (и женщины). Дэйзи подчинялась ему так же охотно, как и мне, хотя обычно очень дичилась незнакомых людей.

Подъезжая к дому, я стучала зубами. Но Фрэнк затопил большую печь в гостиной, и мы устроили наш пикник возле нее. Я пригласила и Фрэнка. Он уже поел, но для слоеных пирожков место нашел.

Я пропустила месячные, которые должны были начаться восемнадцатого марта. Сказала об этом только Брайни, больше никому.

– Отец говорит, что такая задержка еще ничего не значит. Надо подождать.

– Хорошо, подождем.

Отец вернулся первого апреля, и несколько дней весь дом на радостях ходил ходуном. Следующие месячные, пятнадцатого апреля, я тоже пропустила. Брайни согласился с тем, что пора сказать отцу, и я сказала – в ту же субботу. Отец серьезно посмотрел на меня:

– Что чувствуешь, Морин?

– Я совершенно счастлива, сэр. Я сделала это намеренно – то есть мы сделали. И я хочу выйти замуж за мистера Смита как можно скорее.

– Резонно. Что ж, зови своего молодого человека. Мне надо потолковать с ним с глазу на глаз.

– Я не могу присутствовать?

– Ты можешь не присутствовать.

Вскоре меня позвали обратно, и отец оставил нас вдвоем.

– Что-то на тебе не видно крови, Брайни.

– Он даже не доставал свой дробовик. Только рассказал мне про твои легкомысленные замашки.

– Какие еще замашки?

– Тихо, тихо. Остынь.

Отец вернулся вдвоем с матерью и сказал:

– Миссис Джонсон в курсе относительно задержки. – Он повернулся к матери. – Как вы думаете, миссис Джонсон, когда им можно пожениться?

– Мистер Смит, когда у вас кончаются занятия в Ролле?

– Последний экзамен будет в пятницу девятнадцатого мая, мэм, а выпускной акт – только второго июня, но это уже не столь важно.

– Понятно. Подойдет вам суббота двадцатого мая? И как вы думаете, мистер Смит, смогут ваши родители приехать на свадьбу?

В семь тринадцать вечера двадцатого мая мы с мужем выехали из Батлера на север, в Канзас-Сити, на Южном экспрессе. Экспрессом он назывался потому, что останавливался у каждого столба, каждой коровы, каждого бидона с молоком и каждой лягушки, не делал остановки только возле светлячков.

– Брайни, у меня ноги болят, – сказала я.

– Ну так сними туфли.

– При людях?

– Тебе больше не нужно считаться ни с чьим мнением, кроме моего, да и с моим-то не сильно.

– Благодарствую, сэр, но разуться не смею. Ноги опухнут, и я не смогу потом надеть туфли. Брайни, когда будем жениться в следующий раз, давай убежим.

– Давай. Жаль, что мы и на этот раз не поступили так. Ну и денек!

Я хотела венчаться в полдень, но меня переубедили моя мать, моя будущая свекровь, священник, жена священника, органист, церковный сторож и все кому не лень. Я думала, что невеста должна иметь решающий голос во всем, что касается ее свадьбы, – если это не слишком разорительно для ее отца, – но, как видно, я прочла слишком много романтических историй. Мне хотелось обвенчаться в полдень, чтобы успеть в Канзас-Сити до вечера. Чувствуя себя вконец разочарованной, я обратилась к отцу.

– Мне очень жаль, Морин, – сказал он, – но в Конституции записано, что отец невесты не имеет права голоса насчет свадьбы. Он только оплачивает счета да ведет дочь к алтарю. Иначе его посадят под замок. Ты говорила матери, почему хочешь уехать дневным поездом?