Но мы ничего этого не видели. Порой бомба падала где-то рядом, и кто-нибудь говорил: «Близко», – а кто-то отвечал: «Слишком близко», и все продолжали работать.

Сбитый самолет взрывается не так, как бомба, – а истребитель не так, как бомбардировщик. Мистер Пратт говорил, что может отличить по звуку падение «спитфайра» от падения «мессершмитта». Он, возможно, и мог – я нет.

Третья волна, по сообщению Гретхен, нахлынула с двух сторон – с северо-востока и северо-запада. Но ее девушки уже приноровились стрелять из своего, в общем-то, пехотного оружия по непривычным мишеням, быстро отличая при этом бомбардировщики от «спитфайров», – и, как выразилась Гретхен, «устроили стрельбу по тарелочкам». Я все собиралась спросить, что это значит, но так и не спросила.

После каждой волны наступало затишье, но не для нас. К середине ночи мы совсем зашились – раненых поступало больше, чем мы успевали обработать. Джубал стал относиться к отбору менее строго и теперь отправлял к Иштар не только смертельные, но и просто тяжелые случаи. Наше участие стало более заметным, зато, безусловно, было спасено больше жизней.

Во время четвертой волны, где-то перед рассветом, я услышала Гретхен:

– Йомен вызывает Коня. Конь, ответь срочно.

– Что у тебя, Гретхен?

– Что-то упало на наши ворота – наверное, кусок сбитого самолета.

– Ворота повреждены?

– Не знаю. Они исчезли. Были – и нету.

– Йомен, эвакуируйтесь через ворота перевязочного пункта. Знаешь, где это? Квадрат и пеленг известны?

– Да, но…

– Приказываю эвакуироваться. Быстро.

– Хейзел, но ведь пострадали только ворота. Мы можем и дальше сбивать самолеты.

– Оставайся на связи. Белый Утес, я Конь. Дити, где ты там? Проснись.

– Я не сплю.

– По данным разведки, бомбардировщики заходили на цель только четыре раза. Будет у Гретхен еще дичь или нет?

– Один момент. – (Момент затянулся надолго.) – «Обманщица» говорит, что на поле больше нет бомбардировщиков, готовящихся к вылету. А на востоке занимается рассвет.

– Всем постам, я Конь. Объявляю отбой. Кровь, дождитесь Йомена, затем эвакуируйтесь вместе с Праймом. Используйте шприц, если нужно. Доложите, как поняли.

– Я Утес, понял тебя, Конь, – снимаемся.

– Йомен понял, Конь. Отряд ведет отец Шульц, а я продолжаю стрелять.

– Я Кровь, поняла тебя, Конь. Хейзел, скажи Иштар, чтобы отправляла раненых обратно, иначе у нее на руках окажутся нежелательные иммигранты.

И тут начался какой-то гран-гиньоль[182]. Сначала через обратные ворота повалили обгоревшие – на своих ногах и полностью исцеленные. За ними последовали прооперированные – кто с протезами, кто с пересаженными органами. Даже тех, над которыми Галахад с Иштар работали в этот самый момент, быстро залатали, выпихнули в Веулу, там долечили и отправили обратно в Ковентри всего через пару минут после того, как Хейзел скомандовала отбой.

Я знаю, что прошло всего несколько минут, потому что отряд Гретхен еще не появился, а они были меньше чем в миле от нас, и надо учесть, что эти девушки проходят походным шагом восемь миль в час (три с половиной метра в секунду). Дорога не должна была отнять у них больше восьми-девяти минут плюс еще сколько-нибудь на спуск с башни. Я слышала потом, что какие-то бойцы гражданской обороны пытались задержать их и допросить. Девушки, надеюсь, не причинили им особого вреда, но задержать себя не дали.

И вот в нашу дверь хлынули Девы Марианны с длинными луками (замаскированными излучателями) в костюмах Ноттингемского леса. Во главе шел брат Тук – самый настоящий, даже с тонзурой, а замыкала Гретхен, в таком же робин-гудовском наряде и с широкой улыбкой на лице.

На ходу она шлепнула Дагмар по заднице, кивнула Праттам, и без того уже ошеломленным шествием исцеленных пациентов, и остановилась у нашего стола:

– Дело сделано!

Все три стола к тому времени были свободны – настал тот желанный миг, когда раненые закончились. Из приемного покоя пришел Джубал:

– Да, потрудились на славу.

Гретхен обняла меня:

– Морин, мы сделали это! – Она стянула с меня маску и поцеловала.

Я отпихнула ее:

– А ну, марш в ворота. Мы и так уже опаздываем на несколько минут.

– У, зануда. – И она ушла, а следом Джубал и Джиллиан.

Сирены запели отбой. Мистер Пратт посмотрел на меня, потом на занавеску и сказал:

– Пойдем-ка, Гарри.

– Иду, па.

– Доброй всем ночи. – И старик тяжело побрел прочь, сопровождаемый женой.

– Дочка, ты-то как здесь? – хриплым голосом проворчал отец. – Ты же должна быть в Сан-Франциско. А ты, Тед, – посмотрел он на Вудро, – ты же погиб. Что ты в таком случае здесь делаешь?

– Не погиб, доктор Джонсон, а пропал без вести. Это не одно и то же. Разница хоть и небольшая, но есть. Я долго лежал в госпитале, долго был не в себе. Но вот я здесь.

– Вижу, что здесь. Но что тут за маскарад? Одни в карнавальных костюмах, другие шастают взад-вперед, как на Пикадилли-Серкус. Перевязочный пункт называется. Я что, сбрендил? Или было прямое попадание?

– Ну-ка, мотайте все оттуда! – сказала Хейзел мне на ухо.

– Сейчас, Хейзел, – вполголоса ответила я. Дагмар уже стояла за спиной у отца, держа шприц наготове, и вопросительно смотрела на меня. Я едва заметно мотнула головой. – Пойдем, отец, – я тебе все объясню.

– Мрффф. Я полагаю, что…

И тут на нас рухнула крыша.

Может, это был обломок «спитфайра», а может, «мессершмитта», не знаю – он упал прямо на меня. Хейзел-Гвен услышала грохот через мой микрофон, и ее внуки Кас и Пол получили сильные ожоги, спасая нас.

Обгорели все: Кастор, Поллукс, Вудро, отец, Дагмар, я, – а керосиновые ожоги скверная штука. Но Хейзел вызвала спасателей в огнеупорных костюмах (они тоже были наготове), и нас всех вытащили.

Все это я узнала позже, а тогда просто отключилась и много-много дней спустя очнулась в больнице. Сколько дней прошло, я не знаю. Дагмар говорит, что я пролежала на три недели дольше, чем она, а Тамара молчит. Впрочем, какая разница, – «Лета» обеспечивает больному уют и покой, пока он не поправится.

Немного погодя мне разрешили вставать и гулять по Веуле – красивое место и одно из немногих истинно цивилизованных во всех вселенных. А затем меня отправили обратно в Бундок – и ко мне пришли Вудро, отец и Дагмар.

Они наклонились над моей постелью и поцеловали меня, и я немного поплакала, а потом мы поговорили.

Свадьба была пышная. Присутствовали, разумеется, Майкрофт, Афина и Минерва, а также мой внук Ричард Колин, наконец-то простивший Лазаруса за то, что тот оказался его отцом. Моей милой Хейзел-Гвен не нужно больше будет жить отдельно от семьи, раз Ричард Колин по собственной воле и охоте готов в нее войти. Мои дочки Лаз и Лор решили снять запрет со своих мужей Каса и Пола в награду за то, что они спасали из огня нас, четырех недотеп, и разрешить им тоже войти в семью. Были там Дун Ся, Дагмар, Марси Чой-Му, мой отец и Гретхен – и мы, все остальные, уже много лет бывшие семьей Лонг – кто дольше, кто короче. Все новые члены нашей семьи испытывали некоторые колебания, но Галахад и Тамара внесли ясность: мы приносим лишь один обет – заботиться о благополучии и счастье всех наших детей.

Вот и весь брачный контракт. А остальное – просто поэтический ритуал.

С кем тебе спать и с кем заниматься любовью – твое личное дело. Иштар, как наш семейный генетик, регулирует нашу рождаемость в той мере, в какой это необходимо для блага детей.

И мы все взялись за руки в присутствии наших детей (Пиксель, разумеется, тоже присутствовал) и поклялись друг другу любить и лелеять – и тех, кто есть, и тех, кто будет, отныне и во веки веков.

И все мы жили долго и счастливо.

Морин Джонсон Смит Лонг, 4 июля 1882 г.