– Ты понимаешь меня? – спросил Глеб уже по-русски, все еще надеясь услышать от нее хоть слово.

Девочка ответила лишь полуулыбкой, протянула перед собой руки и встряхнула целой кипой веревочек, резинок и цепочек из всяческого хлама.

– Да, очень красиво, – развел руками Глеб. – Может ты расскажешь, как тебя зовут, и есть ли где-нибудь здесь дома?

Тут ребенок, снова оставив его слова без какого-либо внимания, ахнул и уткнулся взглядом в жемчужную нить, все еще обмотанную вокруг ладони Глеба. Ну, вот и подвернулся предлог разговорить эту странную малышку. Глеб покачал в воздухе бусами, от которых девочка не могла оторвать глаз.

– Красивые, правда? – спросил он. – Поговори со мной, и я тебе их отдам. Это будет подарок.

– Подагок? Подагок! – вдруг крикнула девочка и затопталась на месте, отчего все ее украшения угрожающе зазвенели. – Подагок!

Глеб вздохнул. Видимо, только сейчас он произнес одно из английских слов, известных девочке. И, судя по всему, таких слов в ее лексиконе было совсем немного. Как и русских. Он протянул малышке бусы, и уже через мгновение драгоценный подарок соседствовал на ее шее с ожерельем из перьев.

– Спасе-е-ебо, – девочка улыбнулась, и ее глаза превратились в две веселые щелочки. Еще секунда – и она скрылась в зарослях, а Глеб снова остался в одиночестве.

Через несколько часов пути ощущение, будто с минуты на минуту он найдет желаемое, совершенно оставило Глеба. Бухты, скалы, камни мелькали перед его глазами, совершенно неотличимые друг от друга. Единственной волнующей находкой оказался ручей, на который он наткнулся, пробираясь через растрескавшееся каменистое плато. Глеб наполнил бутылки и уже было приободрился, но вскоре его приподнятое настроение беспощадно испепелило солнце. Берег пошел в гору.

«К черту», – думал Глеб, карабкаясь вверх навстречу бледно-голубому небу. – «Если впереди не окажется ничего, кроме этого бесконечного пляжа, придется вернуться… Отложить поиски… Как же все это глупо, глупо!»

И вот, фыркая и отплевываясь от песка, Глеб, наконец, выбрался на вершину, с некоторой гордостью обозревая открывшийся перед ним пейзаж. Внизу, как он и ожидал, резала глаза сплошная желтая гладь пляжа, а за ней… песок сменялся бледной сухой землей. Еще чуть дальше на берегу Глеб увидел крошечный домик и уходивший от него в воду пирс. Рядом на волнах покачивалось расплывчатое пятно. Лодка?

Глеб не раздумывая кинулся вперед, покатился по склонам дюн, не обращая никакого внимания на песок, забившийся в ботинки. Те самые ботинки, что он берег от грязных луж по пути в Королевскую Академию каких-то… два дня назад? Три? Семь? Уже не важно. Он узнает обо всем, когда вернется, когда, наконец, окажется среди нормальных людей, в том месте, которое отмечено на карте и даже имеет известное всем название.

Тем временем домик становился все ближе. Прямо от его крыльца в море уходил потемневший от времени и проеденный солью дощатый причал, к которому, действительно, оказалась пришвартована моторная лодка. Легкие волны тихонько постукивали ее бортом по причалу, словно тоже оказались здесь незваными гостями. Глеб замер на пороге дома. Он запыхался, дыхание его никак не хотело выравниваться, а мысли – приходить в порядок. Вот он постучит в дверь, а что дальше? Поздоровается с хозяином и попросит одолжить у него лодку? Надолго? Навсегда? А что он мог предложить взамен? Изодранные ботинки, пару бутылок воды и горсть сухарей. Да, достойная плата. «Разберемся», – решил Глеб и заставил себя постучать в дверь. Получилось слишком уж громко. Он вдруг вспомнил о кошмарном пустом доме, в котором ему уже довелось побывать. Постучал снова, и вновь не получил ответа. Лодка маняще качалась у пристани и приковывала взгляд. Бери да плыви. Глеб постучал третий раз, приложил ухо к двери, а потом шагнул на пирс, неприятно просевший и заскрежетавший под ногами.

Был отлив, и лодка, довольно потрепанная, но целая, едва не шаркнула по затянутому водорослями дну, когда Глеб перебрался на нее с низкой пристани. Оба весла были на месте, а топлива оказалось предостаточно не только в двигателе, но и в тяжелой канистре, что скрывалась под сиденьем. Едва услышав волнительный гул заработавшего мотора, Глеб тут же заглушил его и обернулся. Закусил губу, заглянул в сумку будто в надежде, что в ней прибавилось припасов, выругался и направился к дому.

Раскаленная на солнце дверная ручка поддалась, заскрипела, и тихий щелчок возвестил о том, что дверь не заперта.

– Есть кто? – Глеб заглянул в едва приоткрывшуюся щелку, потом крадучись перешагнул порог.

Его не окутал ни тошнотворный запах тлена, ни тьма, перед которой был бессилен дневной свет. Он оказался в довольно безобидного вида комнате, которая, видимо, занимала весь дом и вмещала кухню, гостиную и спальню сразу. Толстый слой пыли, заметный даже во мраке, вселял надежду, что дом пустовал уже давно.

– Извините, мне это очень нужно, – прошептал Глеб и принялся шарить по шкафам, полкам и ящикам, готовый в любую секунду найти большую дохлую рыбину где-нибудь под кроватью. Однако, единственным, что заставило его недоуменно нахмуриться, был старый гардероб, доверху забитый одеждой. Мужская, женская, детская одежда, летние платья и ужасно тяжелые теплые куртки, деловые костюмы и ночные сорочки – все это кучами громоздилось на полках и было, к тому же, совершенно разных размеров, от крохотных до просто огромных. Глеб вообще сомневался, бывают ли на свете люди с таким размером купальников.

Через четверть часа у него уже были приличная сумка с консервами, сухими хлебцами, водой и даже несколькими бутылками лимонада, пара веревок, фонарь, плотный дождевик, высокие резиновые сапоги и отвратительное ощущение, что он занимается самым настоящим грабежом. Чем дольше он находился здесь, тем больше его подгонял страх и тем крепче становилась надежда, что дом был брошен. Эта мысль утешала его до тех самых пор, пока он не услышал шаги. Прямо над собой – на втором этаже. Глеб замер, едва не выпустив из рук поклажу. Кто-то прохаживался там, наверху, из одного угла комнаты в другой, тяжело топая и поскрипывая досками. С потолка бледной струйкой посыпалась пыль.

Без единого шороха Глеб сложил на пол все найденное добро, в два бесшумных прыжка оказался на улице… и расхохотался. У домика не было ни второго этажа, ни чердака, ни мансарды, зато по его крыше бродила жирная морская чайка, смахивавшая на обросшую перьями грушу. Она смерила Глеба туповатым взглядом сначала одного, а потом второго круглого глаза, грузно поднялась в воздух, поймала ветер и понеслась над водой, оглашая округу своей истошной песней.

Все еще посмеиваясь, Глеб вернулся в дом, накинул дождевик, сменил ботинки на сапоги, подхватил брошенную поклажу – и снова услышал шаги. Когда там, наверху, кто-то зашелся хриплым кашлем, Глеб, вцепившись в сумки, выбежал из дома, запрыгнул в лодку и не оборачиваясь понесся на запад.

Лодка мягко рассекала водную гладь, соленые брызги плясали выше бортов, а за суденышком бурлила и пенилась белая полоса кильватера.

От громады моря не хотелось отрывать глаз – оно больше не казалось злой силой, отрезавшей Глеба от собственной жизни. Сейчас море несло его вперед, туда, где он был далеко не безликим странником, неизвестным и беспомощным. Назад, домой.

Он старался не думать о том, что произошло в хижине на берегу, и не отрывать глаз от горизонта, где надеялся вскоре увидеть континент. Хотя ему очень хотелось обернуться.

Вдруг волны и лазурная гладь исчезли. Перед глазами Глеба яркой, пугающе-живой картиной предстал душный зал. Шум воды превратился в пронзительный треск, а пляшущие в воздухе капли стали пестрыми осколками. Он будто снова оказался там, под крышей Академии, снова почувствовал под ногами хруст обломков, а в воздухе и даже на языке привкус пыли. Воспоминания обрушились на него так внезапно и ярко, словно чья-то незримая рука подхватила его за шиворот, выдернула из лодки и бросила на холодный пол того страшного дня. Видение исчезло так же неожиданно, как и появилось. Глеб наклонился к борту лодки, обеими руками зачерпнул соленой морской воды и окатил иссушенное ветром лицо. Ему нужно было отдохнуть, или запредельная усталость грозила обернуться помешательством.