Он снова зачерпнул воды, и тут взгляд его все-таки упал на удаляющийся берег острова. Домик с причалом исчезли. Глеб замер. Неужели он уже сбился с курса и начал понемногу огибать остров? Быть не может. Вот и каменистое плато, и склон песчаника еще видны. А где же…

«Не мое дело», – напомнил себе Глеб и отвернулся к горизонту. Как бы то ни было, по спине его пробежали мурашки. Чтобы, наконец, позабыть об острове, Глеб принялся обдумывать дальнейший план. Куда бы он ни добрался, первым делом надо было как-то связаться с русским посольством. И тогда… Он представил, как вернется в Петербург. Его квартира на Петроградской стороне занимала мансарду старого дома и, по сути, была просто огромной студией с единственной кроватью, кое-как пристроенной в свободном уголке. Раньше там жили его работы – годами, постепенно превращаясь из груды сырого материала в почти что живое существо. А теперь его дом опустел. Куда ему возвращаться? Кто омоет его имя от позора, кто сможет пообещать, что кошмара в Академии больше не повториться? Никто. Он теперь никто.

Перед его глазами, словно мгновенно накативший сон, возникла новая картина: прямо перед Глебом над растрескавшейся землей высилась стена. Покосившаяся и пронизанная провалами пустых окон, она напоминала чучело животного. Что-то давно мертвое, выпотрошенное, но все еще стоящее на ногах и скалящее зубы. Вокруг стены, которая теперь мало чем напоминала фасад Королевской Академии, разрастался причудливый и неправильный узор руин. Похоже, в городе больше не уцелело ничего. Глеб попятился, взмахнул руками, пытаясь отогнать видение.

Он ухватился за борта лодки, согнулся, чувствуя на руках и шее уколы холодных брызг. Что с ним творилось? Похоже, собственное сознание глумилось над ним, выворачивая наизнанку мысли и воспоминания.

Глеб едва оторвал взгляд от своих новеньких сапог, уже покрытых разводами соли, и вдруг почувствовал, что воздух вокруг потяжелел и словно опустился грузом на его плечи. Когда погода успела так измениться? Небо больше не бледнело за вуалью дымки – оно, темное и глубокое, превратилось в месиво грозовых облаков. На лодку налетел и захлопал дождевиком ледяной западный ветер. В море будто просыпались и неторопливо ворочались гребни волн. Впереди, сколько бы Глеб ни вглядывался, не было ничего, кроме бурлящего неба и воды. У него перехватило дыхание, когда позади лодки, там, где он надеялся увидеть остров, оказалась та же бушующая тьма. Дребезг мотора потерялся в рокоте шторма.

– Нет, нет, нет! – неожиданно для самого себя заорал Глеб куда-то в пустоту. – Я не вернусь!

И словно в ответ на этот крик, по его лицу ударил мелкий дождь.

Растущие волны грозились перевернуть лодку, швыряли ее и били днищем о будто каменную воду. Глебу уже доводилось плавать в шторм – много лет назад, когда на катерке отца они ходили вдоль южного берега Дэвона. Это был хорошо знакомый маршрут: по водам Ла-Манша, до устья реки Дарт, а дальше – вверх по течению почти до самого Тотнеса, где отец оставлял на стоянку катер. Глеб был маленьким, но отлично помнил тот день. Шторм застал их недалеко от берега, они без приключений причалили в порту Дартмута, но мать после запретила им плавать вместе. Грозилась даже, что больше никогда не разрешит им видеться. Глеб, конечно, был уверен, что это лишь пустые угрозы, но вскоре она увезла его в Петербург.

– Нос на волну! – выкрикнул он одну из тех отцовских команд, что навсегда засели в его памяти. – Не подставляй борт!

Через некоторое время суетливый страх начал понемногу отступать. Глеб словно поймал ритм и скорость хода, лодка взбиралась на одну волну за другой и плавно скатывалась, медленно продвигаясь все дальше на запад. Он даже привязал себя веревкой к скамье, чтобы какая-нибудь крошечная ошибка тут же не стоила ему жизни. Оставалось следить, чтобы суденышко не ныряло носом, а вода не заливала двигатель. Если шторм не усилится, то, скорее всего, он справится. Только бы не возвращаться назад.

Море еще никогда не казалось Глебу таким огромным. Только потемнев и обезумев, оно выдавало свою глубину, а пенящиеся валы явно давали понять, какая ледяная пучина кроется под изношенным дном лодочки.

– Нос на волну! – снова закричал Глеб. Было в этом буйстве и рокоте нечто будоражащее. Страх мешался с восторгом, рокот валов – с раскатами грома, а пресные капли дождя неслись вихрем вместе с солеными брызгами. Тело до дрожи боялось смерти – душа ликовала и подпевала ветру.

И тут впереди показался берег. Он появился из мглы облаков и смутным узким гребнем протянулся вдоль горизонта. Едва суша исчезала из виду за новой волной, Глеб спешил и надеялся увидеть ее снова. Он почти справился, почти выбрался!

Восторг его длился недолго. Глеб почувствовал, как руки его немеют, а дышать становится все труднее – ужас вцепился в горло, покрыл испариной холодный лоб. Гребень рос слишком быстро. Становился все выше, выше… Казалось, не лодка неслась к уже широкой и отчетливой полосе на горизонте, но та сама приближалась с пугающей скоростью. Это был не берег. Глеб даже мог различить, как движется масса воды от подножия гребня к его пенящейся вершине. Это была Волна.

Не сбавляя скорости, он навалился на штурвал и на несколько мгновений подставил борт лодки под удар одного из невысоких, но опасных валов. «Нос на…», – не успела мелькнуть запоздалая мысль, как вал обрушился, перекатился через борт, лег в лодку и застелил ее застывшими потоками. Он, словно щупальце гигантской мифической твари, зацепился за лодку и тянул ее вниз, на дно, все больше и больше накреняя несчастную посудину. Не успев осознать ненормальности происходящего, Глеб всем телом навалился на застывшую тягучую массу. Она мягко спружинила под его напором, ладони погрузились в будто резиновую прозрачную толщу воды. Несколько рывков, и волна отпустила суденышко, скользнув за борт.

Глеб видел растущую стену воды, которую он принял за берег. Она вздымалась метров на пятьдесят, клубилась туманом пены где-то у вершины и шла к острову, будто подминая под себя мелкие валы, что неторопливо перекатывались перед ней.

Надежда добраться живым до берега таяла еще быстрее, чем приближалась эта чудовищная Волна. Глеб никогда бы не поверил, что в подобной ситуации он сможет сохранить хоть сколько-нибудь трезвый рассудок. Пусь инстинкты и заставляли его оборачиваться, хвататься за тросы и пожирать глазами горизонт впереди, разум уже осознал неизбежность кончины. И что с того, если он доберется до берега? Острову конец.

Эти мысли, неоспоримые и глухие к надеждам и слезам, теснило лишь одно: безумное желание жить, дышать, чувствовать под ногами твердую землю, а над головой – ясное небо. Желание любого существа, зависшего на мгновение между жизнью и смертью.

Глеб снова обернулся и попытался оценить расстояние до Волны, когда в небе полыхнула мимолетная молния. Вспышка на один миг затмила все кругом слепящей белизной и будто очертила позади лодки огромный силуэт. Глеб замер – тот был ему слишком хорошо знаком. Многие месяцы этот силуэт встречал его на входе в мастерскую, со временем приобретая все более четкий контур крыльев, волос и покрытого перьями тела. Эту фигуру он не мог спутать ни с чем, ведь каждая ее черта была доведена до совершенства им самим. Ясное, но мимолетное видение явилось в отблесках молнии и тут же исчезло.

Волна настигла Глеба в тот самый миг, когда из мглы впереди показался спасительный берег. Рев ее стал оглушающим, достиг, казалось, своего предела. И тут грянул взрыв. Вал будто разорвало – гребень осел, разбитый вдребезги о нечто огромное, на мгновенье преградившее ему путь. Когда гладкий изгиб Волны треснул, в брызгах и клочьях пены Глеб увидел тот же силуэт. Сирин.

Думать об увиденном не было времени – даже после крушения вала шторм не собирался стихать. Ветер толкал Глеба в спину, а тот вглядывался в очертания острова, подыскивая подходящее место, чтобы причалить. Хотя, куда там причаливать – ему бы просто выброситься на берег, не свернув шею… Вот теперь на Глеба накатило отчаяние. Он надеялся оставить этот остров навсегда, а теперь несся к нему в страхе.