Это была странная зима, я не горевала, если кто-то впопыхах забывал назвать мой титул. Мне выделили комнатушку на втором этаже. Дуг сколотил, как умел, небольшой стол, на котором я разместила единственную книгу и свиток, сообщающий всем и каждому, что Ар-де-Мей свободное королевство. Была здесь и кровать, застеленная медвежьей шкурой, которую мне преподнес Рис. Порой я забиралась на нее вместе с детьми, приглашала присесть Каона и приглушенным, загадочным тоном рассказывала им вытащенные из глубины памяти сказки. Какие-то сочиняла сама, и все они обязательно оканчивались счастливо. Тетушка и Эвильена пели колыбельные, под которые с улыбкой засыпали и дети, и перерожденный. И мы все, даже призрак, учили его говорить. Вечерами, когда на улице тоскливо выла вьюга, мы собирались у очага и разговаривали, делились задумками и мечтами. Начиналось все с детей, они рассказывали, как провели день, чем занимались, о чем думали. Постепенно в беседу вступали взрослые.

Остро чувствовалась нехватка хлеба и овощей. Мы жевали сосновые иголки и тонкие веточки берез. Было горько и казалось, что этот вкус будет вызывать лишь стойкое отвращение, которое мы день за днем будем преодолевать целую вечность. Сухие травы, привезенные с собой, быстро закончились, пришлось варить отвар из того, что нашлось в ближайшем лесочке. Скудный запас зерен оставили детям, как и молоко, которое давали козы.

Внутри меня росла дочка. Она не любила спать по ночам, вертелась, и тогда я, поглаживая живот, рассказывала ей о Нордуэлле, о Золотом береге, о Серединных землях, об Ар-де-Мее, об Алэре и всех, кто поклялся нам в верности. Иногда я позволяла себе пофантазировать о далеких, заморских странах. Где-то там, в Дел-Ри, на золотом песке или среди буйно разросшихся пальм воспоминает о нас Северия и ждет посланника.

Однажды, поднявшись на самый верх, я ощутила, что ветер, прогуливающийся на просторах, стал теплее. По срокам на север пришла весна. Вчера еще шел снег, и кружилась метель, но сегодня, когда солнце вновь озарило горизонт, его пролившийся свет стал более золотистым, ярким.

— Как я хочу взять тебя на руки, — шепча от счастья, обратилась я к нерожденной дочери, — чтобы поднять и показать, какая кругом красота! Как богата и щедра наша суровая земля. Она говорит с нами, учит, напоминает о предках. Стою, гляжу вдаль и вижу Мирель, Дарейса, Лориана, Роана и самого Даэрана. Они подарили нам великую честь жить на этой земле. Своим примером научили, передали огромную силу, чтобы мы одарили ей своих потомков. Мы северяне, нам делить нечего, но и свое мы не отдадим!

— То есть грядет война? — ко мне тихими шагами подошла Ллалия.

— А как иначе мы заявим о себе?

— Во имя чего ты собираешься воевать, Ниа? Во имя свободы? Но разве ты не вернула ее ар-де-мейцам?

— Во имя любви, — я посмотрела тетушке в глаза.

Она хмыкнула, в ее очах засиял вызов.

— К кому? К тому демону, который бросил тебя ради проклятого края?

Я улыбнулась:

— Алэр оставил нас не ради Нордуэлла, а ради любви к нам, ко всем. И я буду стоять на своем ради любви к этой беспощадной, холодной, но такой прекрасной и удивительной земле. Ради Севера и северян!

— Это не самый простой путь доказать подданным свою любовь, — Ллалия до сих пор не одобрила моего решения.

— Ты не знаешь, что самый простой путь не всегда самый правильный и точно не самый счастливый?

— Ты счастлива здесь, без него? Все еще не отпустила? — теперь в ее тоне звучало сожаление, Ллалия слишком хорошо понимала меня, поэтому злилась и пыталась заставить сделать то, чего сама не смогла. Забыть.

— Его теплые, полные любви глаза никогда не отпускают меня. Грудь, даже если не хочу, сжимает тоска. Страстное желание лететь к нему, забросив все, ежедневное явление, постоянная потребность, бегущая сквозь меня, как кровь. Ожог расставания никогда не затянется, но я не сверну и не сбегу от проблем. Я объявлю войну Беккитте!

— Когда? Мы думали, что ты отправишь гонца прошлой зимой. Я решила, что ты жаждешь мира.

— Прошлая зима не была соткана из мира и всеприятия. То, что я здесь, показывает недругам, северная королева остается на севере, который теперь неразделим, черту проводит лишь огненная Меб, но не между людьми. Она лишь река, соединяющая два берега!

— Тогда что хорошего в мимолетных взглядах назад?

— Ничего! Поэтому я смотрю вперед и верю!

— Во что? Скажи, а то у меня заканчивается запас веры, — Ллалия смотрела на меня со слезами и делала признание, от которого бывшей мне стало бы больно и жутко.

Но я обновленная, наученная, несломленная.

— Знаешь, — заговорила я, взяв ее руку в свою, — когда мы сюда ехали, успела многое передумать. Бледно светила луна, черные вековые деревья нависали над нами, словно бы мешали проехать, норовили ухватить, сорвать голову с плеч. Никто не сдавался, мы пригибались к самым гривам, ориентировались по звездам, а ведь в мыслях у большинства тогда царила пустота — необъятная, пугающая, мертвая. Кто-то решил, что не увидит очередной восход. Порой нас настигала вьюга, и мы безуспешно кутались в плащи, гнулись, когда порывы ветра били в спины. А я видела костерок, на который нападала стихия, но его огонек бился и выживал под напором ветра с нашей помощью. В кого ты думаешь, верила и продолжаю верить я?

— В нас? — прошептала она, смахивая хрустальную, робкую слезинку с замерзающей щеки.

— В северян и в себя, — без сомнений сказала я. — Мы отстоим наш дом, — не договорила, но тетушка все поняла.

— Не боишься, что нам всем будет очень больно?

— Бояться боли бессмысленно. Она придет все равно, какое бы решение мы не приняли, на какую бы дорогу не свернули. Никому не убежать от себя, от своих стремлений, от своего предназначения. Потеряешь гораздо больше. Поэтому я приняла свою судьбу. Мне суждено стать той, которая отстоит север или погибнет вместе с ним. Мы с Беккит никогда не уживемся мирно, хотя бы потому, что любим одного и того же мужчину, а еще обе страстно желаем править, пусть не всем миром, но большей его частью. Ты со мной? — стиснула ее ледяные, немеющие пальцы.

Уголки губ Ллалии дернулись и поползли вверх:

— С тобой, королева, если еще не убежала, и уже до самого конца.

Обняв тетушку, я ушла, оставив ее наедине с мрачными мыслями. Это ее ноша — сомневаться, но не бежать от проблем. Меня ждет очередная охота. Последняя? Когда я пойму, что настала пора? Хранители подадут мне знак, или вновь придется рассчитывать на себя?

Я могла бы пропасть в тысячах заданных себе вопросов, поэтому ловко увиливала от ответов, пробираясь по свежевыпавшему, мокрому снегу. Рядом на снегоступах двигалась Лелька, зорко всматриваясь в переплетение веток над нами. Никому не ускользнуть от ее взгляда. Только ни мяса, ни сосновых игл не хотелось. Я аккуратно съехала по склону оврага, уже известного, почти любимого местечка. Здесь, на дне, среди валунов звенел всю зиму чистый ручеек. Я наклонилась над его водами, умылась, отпила, так что свело зубы. Игривая песенка, которую он напевал, перекатываясь на поворотах, трогала душу. Жидкость. Вода и кровь. Они связаны. Я умею думать осторожно, только о ручейке. И я обращусь к той Хранительнице, которая поможет мне решить задачку. Не сегодня. За спиной раздался предупреждающий зов Лельки, а потом над головой пролетела крупная птица. Взвизгнула стрела, и вода окрасилась кровью. На мои губы легла кривая насмешка, но теперь я была убеждена, что мысли текут в верном направлении.

Мы вернулись в башню. В большом очаге ярко пылал огонь, изгоняя холод, принесенный снегопадом, приумноженный каменными стенами, сохранившими ледяное дыхание Зимы. Несмотря на скудность обстановки, я с удовольствием возвращалась сюда. Сегодня в зале меня дожидался гость.

— Привет. Поговорим? — взмыв к потолку, нетерпеливо вопросил он.

— Прошу в мои королевские покои, — великодушно взмахнула рукой, указывая на лестницу.

Ган поднялся первым, потому что умел летать, я притащилась и закрыла дверь. Он, по-хозяйски заняв новенький, пахнущий деревом, вполне удобный стул с подлокотниками, ухмыльнулся от уха до уха: