Но Люпин так или иначе не запомнил бы своё превращение. Поэтому Блэк наплевал на все и провел полнолуние, свернувшись калачиком на пузе волка.

Хоть на утро ему и пришлось отползти от голого тела, позволить Питеру накрыть Луни и позаботиться о ранениях.

Потому что на утро… они снова стали незнакомцами друг для друга.

***

После расставания большинство людей рекомендуют тебе обратиться за советом к лучшему другу. Поговорить с самым близким человеком и излить ему душу. Но проблема заключалась в том, что для Римуса ближе Сириуса никого не было. Его бывший был его лучшим другом.

Да, расставание было тяжелым, но жить после него оказалось куда мучительнее. Почти невозможным.

Римус не мог найти причин двигаться дальше. Он согласился работать на Дамблдора. И каждый божий день теперь напоминал на долгое, невыносимое ожидание смерти.

Все так запуталось за пару дней, что те моменты, когда они с Сириусом были беззаботны и отчаянно влюблены, казались сказочным сном. И все, что его ждало дальше – одна огромная чёрная полоса.

«Так будет лучше для Бродяги. Ты поступил правильно» – постоянно повторял Люпин себе.

Но было ли это правдой? На утро после расставания Сириус выглядел бледным, сонным, таким маленьким и сломленным. Вина съедала Римуса заживо, потому что он стал причиной его слез. И хуже всего было осознание, что Блэк будет винить себя. Брюнет был белой вороной, ненужным отпрыском в семье Блэков. Он был настолько не любим своей матерью, что Римус обещал доказать ему обратное. Но он ударил по больному. Он сказал то, что было самой большой ложью в мире.

Разлюбить Сириуса Блэка было невозможно. Невозможно было перестать чувствовать острые иглы в сердце и бабочки в животе каждый раз, когда ты смотришь на него. С того самого дня, когда брюнет коснулся его шрамов, пообещал стать другом, Римус осознал, что встретил своего человека. Осознание того, что он должен был отпустить его, стало самой жестокой вещью во всем чертовом мире.

Люпин знал, что Бродяге нужно пространство и время, поэтому он пытался исправить ситуацию всеми силами. Прятался за шторами каждый божий день, свернувшись калачиком на простынях. Избегал его и умолял Джеймса проводить время только с Бродягой, быть только рядом с ним.

Каждый раз, когда Луни видел брюнета, он ощущал огромную трещину в грудной клетке, задыхался от боли. Он шептал в подушку по ночам: «Я люблю тебя. Конечно, я люблю тебя. Это все одна большая ошибка. Недоразумение. Боже, как ты мог в это поверить? Я буду любить тебя бесконечно, до конца моей гребанной жизни. Пока другие оборотни не изуродуют меня на войне».

Какая-то часть него молилась, чтобы учебный год поскорее закончился, чтобы он мог, наконец, отправиться на миссию и умереть. И перестать чувствовать. Просто остановить эту боль. Он так сильно желал умереть, что решил отправиться в Хижину в одиночку. Потому что он знал… без стаи волк разорвет себя на куски.

Распахнув свои веки и увидев белый мерцающий свет на потолке, Римус понял, что выжил. И от этого осознания он чуть не разревелся. Ему не хотелось встречать новый день, не хотелось продолжать бороться. Люпин не мог дышать от того, насколько поломаны были его ребра, насколько мертвым он себя ощущал. Пусть и выжил.

— Ты проснулся, — осипший голос Джеймса привлек его внимание.

Петтигрю и Поттер ожидали его в привычных позах, на стульях, бледные и усталые. Блэка нигде не было рядом. После того, как Луни начал встречаться с Бродягой, он действительно не мог припомнить, какого это просыпаться без Сириуса, свернувшегося калачиком в ногах. Или держащего его за руку, с широкой улыбкой на нежных губах.

— Хреново прошло? — прохрипел Люпин. Он огляделся и вдруг осознал, как шумно было в больничном крыле. Слишком много голосов за шторами его убежища. — Что происходит?

— Какой-то неизвестный вирус распространился в Хогвартсе, — тихонько ответил Питер и закусил губу. — Этой ночью многие студенты пожаловались, и никто не знает, на что именно. Помфри пытается выяснить.

— Он заразный? — глаза Римуса распахнулись от волнения.

— Помфри думает, что да, — кивнул Джеймс и опустил взгляд на сжатые в замок руки.

— Тогда какого хрена вы здесь? — Лунатик резко принял сидячее положение. — Разве не должны ввести карантин? К-какие симптомы?

— Похожи на обычный грипп, — попытался успокоить его Сохатый и положил руку на коленку Люпина. — Вроде кашля, насморка и очень сильной усталости.

— Кашель правда с… кровью, — поморщился Петтигрю.

Римус с трудом проглотил подступивший ком к горлу и оглядел взволнованных друзей.

— Темная магия? — прошептал он.

— Не только магглорожденные пострадали, — тихо произнёс Поттер и наклонился ближе. — Но похоже на то.

Мерлин, последние недели были настоящим кошмаром. Римус лучше умрет от этой неизвестной болезни, чем столкнется лицом к лицу со всем происходящим вокруг.

— Вы двое, выметайтесь из лазарета, — скомандовал он. — Это может быть опасно.

***

Римус провел почти четыре дня в больничном крыле. Намного дольше обычного, но у него было отличное оправдание: где угодно было лучше, чем в комнате. Где повсюду стоял опьяняющий запах Сириуса.

Но с каждым днём количество заразившихся неизвестным вирусом увеличивалось. Ему больше нельзя было оставаться в больнице, нужно было освободить место для учеников. Римус слышал от Помфри, что МакГонагалл настояла на карантине, и все студенты должны были оставаться в гостиных до конца недели. Все занятия перенесли.

Застрять с Сириусом в одном маленьком пространстве бог знает на сколько времени. Звучало… как конец для Римуса Люпина.

Поднимаясь по лестнице обратно в комнату, он осознал, что четыре дня без Бродяги ничего не изменили. Ты отдаляешься от Сириуса – ты хочешь умереть. Ты приближаешься – ты хочешь умереть.

Когда он вошел внутрь, то встретил гробовую тишину. Ребята, вероятно, выскользнули наружу с мантией невидимкой. Но Люпин был уже слишком измотан и хотел лишь одного. Стянуть ботинки и рухнуть на кровать. Занавески Сириуса были подозрительно закрыты, но Рем не стал обращать внимания, пока… не раздался кашель.

Люпин не имел права лезть не в своё дело, поэтому плотнее укутался в одеяло и захлопнул тяжелые веки.

Еще один протяжный кашель. И он прозвучал так влажно, тоскливо и обрывисто… Слишком знакомо. Точно так же, как тот звук, что Римус слышал в лазарете на протяжении четырёх дней.

Его сердце упало в пятки. Сириус заразился? Почему он не был в больнице? Почему здесь не было ребят, чтобы помочь?

И вдруг кашель стал таким громким, протяжным и отчаянным, что все тело Римуса застыло от страха, и он вылетел из кровати. Раздвинуть шторы он не мог, теперь между парнями было непреодолимое расстояние.

— Бродяга? — позвал он, и кашель стал глухим. — Бродяга, ты в порядке? — руки Лунатика начали дрожать от страха.

— Да, — прозвучало так тихо, голос Сириуса был неузнаваем. — Просто подавился… соком.

Римус, конечно, не поверил в это, но он не мог заставить Сириуса разговаривать. Секунду он поколебался и потоптался на холодном полу босиком… И Блэк снова отчаянно закашлялся, хватая ртом воздух.

Старые инстинкты Люпина заставили его броситься на помощь и распахнуть шторы настежь.

И то, что он увидел, заставило все тело замереть в ужасе.

Сириус лежал в форме эмбриона на кровати, в своей красной пижаме. Рот в крови, повсюду салфетки с бордовыми пятнами. Парень дрожал и был так бледен, что не мог взглянуть на Римуса.

— Какого хрена… — прошептал Люпин сдавленным от боли голосом и присел на кровать. Сердце бешено колотилось в груди. Его взгляд изучал мертвенно-белого парня, мучительно кашляющего в салфетку. — Почему ты не в больнице, Сириус?

— Уходи, — Блэк едва мог говорить с кровью во рту. — Ты з-заразишься.

— Нет, — Римуса трясло. Он не мог смотреть на Бродягу в таком состоянии. — Я отведу тебя в больницу. Где остальные?