«Я больше не люблю тебя»

Сириус не мог точно сказать, была ли это боль или пустота. Но после того, как Римус произнёс те пять безобидных слов, какая-то часть внутри него надломилась и умерла.

Он просто ничего не чувствовал. Больше ничего не имело смысла. Ничего из той ерунды, которую они проходили на занятиях. Никакие шутки или пранки. Он не видел, для чего ему еще оставалось жить.

Джеймс и Питер, шептало что-то в глубине души.

И именно по этой причине Блэк заставлял себя подниматься по утрам, принимать душ, одеваться, притворно улыбаться и делать вид, словно ничего не изменилось.

Но изменилось… все. Римус все еще был рядом, с мародёрами, но… на самом деле он был так далёк, как никогда прежде. Светловолосый почти не разговаривал с ними и проводил все свободное время в библиотеке, прятался каждый вечер за шторами кровати. И Сириус просто не мог понять, почему?

Лунатик причинил ему боль. Не наоборот. Тогда почему, черт возьми, Люпин вел себя так, будто ему было грустно, будто это не то, чего он сам пожелал. Сириусу правда казалось, что он больше не узнавал своего бывшего парня, его словно подменили. Почему, черт возьми, он был таким молчаливым и подавленным? Какого хрена ему было не все равно… если он больше не любил его?

«Я больше не люблю тебя»

Это было похоже на шрам, на клеймо, вырезанное в глубине сердца (хотя Сириус не думал, что у него вообще что-то от него осталось).

После недели отчаяния, отрицания и тоски… Пришел гнев. Сириус глядел на молчаливого Римуса, который все еще не мог смотреть ему в глаза, и просто хотел, блять, ударить его. Врезать по печальному лицу и кричать. Так долго кричать.

Любовь просто так не исчезает. Это так не работает. Римус принял решение перестать любить его. Римус захотел, чтобы все закончилось. И Блэк искренне не мог понять, что он мог сделать такого, чтобы чувства Лунатика остыли. Лучше бы они так и бродили слепо, игнорируя перемены в его чувствах. Лучше бы Сириус никогда не узнал, что его разлюбили. Ему не нужна была правда.

Он плакал в подушку каждую ночь, умирая от душевной боли, нашептывая в пустоту: «Скажи, что произошла ошибка. Произошло недоразумение… Давай притворимся, что я не слышал твоих слов. Мы можем продолжить идти вслепую»

Любил ли Люпин его прежде? Было ли все это по-настоящему? Разве могут чувства уйти просто так, разве можно делать вид, словно любовь была для них обоих игрой?

Конечно, это было реально. Оглядываясь назад, Блэк не мог стереть те воспоминания, где глаза Римуса задерживались на губах, где кончики его пальцев рисовали узоры на коже. Они несколько лет провели влюблённые друг в друга, и Римус ни разу не давал Бродяге повода думать, что их любовь фальшива. Потому что Луни смотрел на него, как на ангела.

— Ты ангел, — тихо произнёс он, нежно поцеловав Сириуса в кончик носа.

— Что? — Блэк приоткрыл глаза и широко улыбнулся. — Не заноза в заднице, не отвратительная вонючая псина и даже не придурок? — он драматично ахнул и привстал, чтобы заглянуть в ореховые глаза.

— Нет, — прошептал Римус, затаив дыхание.

И они уставились друг на друга с искренним обожанием. Словно вновь влюбляясь.

Это был один из их последних разговоров перед расставанием. И Сириус никогда не был так зол за всю свою жизнь, ему хотелось кричать от отчаяния. Хотелось упасть на колени перед Римусом и попросить прощения, если мог чем-то обидеть.

Но у него все еще была гордость. Он не мог этого допустить.

К концу второй недели гнев перерос в искренний страх. Потому что он мог видеть в глазах Римуса. Это конец. Они не были даже друзьями, просто незнакомцами, живущими под одной крышей. Они так и не произнесли друг другу ни единого слова, и это было даже хуже, чем последствия пранка над Снейпом.

Вот значит… Вот что чувствовал Римус после того, как Сириус предал его? Господи, это чертовски больно. Иногда брюнету хотелось потерять память, принять таблетку, забыть, что он когда-либо любил Римуса, мать его, Люпина. Но каждый раз, когда Блэк смотрел на него, он не мог не любить его еще больше.

Лунатик все еще был таким… Лунатиком. Его чувства, может быть, и изменились, но сам парень оставался самым драгоценным существом в жизни Сириуса.

Его глаза… Мерлин… Они всегда выглядели по-разному в зависимости от эмоций, но всегда были потрясающими. Когда Римус смеялся вместе с остальными, они были светло-коричневыми с золотистыми завитками. Когда они с Сириусом занимались сексом, они были темными, шоколадными и дикими. Когда он злился, они были почти что черными. Но сейчас… Когда ему было грустно… Они становились немного зелеными, светлыми и опухшими от слез.

Его веснушки… все еще оставались самой милой вещью в мире. И они были повсюду. Некоторые были темными, некоторые были маленькими и появлялись только летом. Сириус однажды попытался соединить

их всех своим языком… Нарисовать созвездия на мягкой коже.

Его губы… Они были такими мягкими

и пухлыми, и Римус нервно кусал их все время, от чего те становились ярко-красными. И брюнет ненавидел его за это, потому что даже сейчас ему хотелось поцеловать их. Он хотел хотя бы ещё раз ощутить поцелуи Римуса.

Гребаное дерьмо.

Первый раз они заговорили друг с другом в день полнолуния. Потому что парни переодевались, подготавливаясь к отбытию в Визжащую Хижину. А Римус просто молча сидел на кровати, уставившись в стену.

Разумеется, их разрыв повлиял на мародеров, как бы тяжело ни было это признавать. Они с Лунатиком все испортили. Потому что теперь Джеймс и Питер проводили большую часть своего времени с Бродягой, вели себя так, словно все в порядке. Но в комнате, рядом с Римусом, атмосфера вновь становилась тяжелой и мрачной.

И Блэк просто больше не мог этого терпеть.

— Вам, ребята, не стоит идти, — прошептал Римус, песочные кудри отросли и теперь закрывали его сонные глаза. — Все хорошо. Я думаю, волк предпочел бы сейчас… одиночество.

— Прекрати, — рявкнул Сириус и, наконец, впервые за долгое время, посмотрел Римусу в глаза. У обоих перехватило дыхание. — Волку нужна его стая.

Люпин сухо сглотнул и отвел взгляд от Сириуса.

— Лунатик, так больше не может продолжаться, — выдохнул Поттер и присел перед ним на пол. — Мы переживаем, не усложняй все, ладно?

— Прости, — Люпин смотрел на Джеймса, но Блэку казалось, светловолосой разговаривает с ним. — Мне жаль, что я все испортил.

Сириус почувствовал, как его внутренности скрутило от боли. Глаза тут же защипали.

— Я тебе верю, — мягко произнёс Джеймс и взъерошил мягкие кудри. — А теперь пойдем.

Это было первое превращение Римуса, которое Блэк провел вдали от него. Сириус просто наблюдал, как мальчик, которого он любил, плакал от боли, кричал и хватал мокрым от слез ртом воздух, и ему нельзя было помочь. У него больше не было разрешения прикасаться к Луни.

Когда Люпин превратился… Волк пришел в такую ярость, в такое бешенство, что чуть сразу же не разорвал себя на части. Сохатый пытался помочь ему, он вывел его из хижины, отвлекал внимание и задевал рогами. А пес лишь жалобно скулил. Но волк становился только ожесточеннее и агрессивнее.

Тогда Бродяга схватил его за хвост и потребовал обратить на него внимание. И Луни заметил его, замерев и вцепившись когтями в землю. Большие желтые глаза встретились с серыми, и весь лес затих.

В мгновение тишины и давящего напряжения создалось впечатление, что оборотень вот-вот нападет. Но, вместо этого, он плавными движениями приблизился к Бродяге и протяжно завыл. Сириус прежде читал, что волчий вой считается символом тоски и безысходности, и от этих мыслей пёс заскулил, наклонил мордочку навстречу. Маленькое собачье сердце треснуло на куски.

Волк зарылся носом в черный мех и начал жалобно скулить. Прежде оборотень никогда так не печалился, сейчас же… он практически в отчаянии терся носом о собачью шёрстку, облизывая ее.

Сириус ни черта не понимал. Почему это происходило? Волчья форма Римуса всегда была отражением его внутренних человеческих переживаний. Лунатику должно было быть все равно, он не должен был быть таким сломленным.