— Они… они моя семья, профессор, — улыбнулся в ответ Римус и, чуть расслабившись, взял со стола кружку с горячим чаем. — Думаю, мне очень повезло.

— Им тоже, — профессор вдруг изучающе взглянул на него. — А что насчёт девушек? Детская любовь – самая чистая.

— Н-нет, — стало страшно неловко. — Меня не очень интересуют девочки.

— Понимаю, — кивнул Дамблдор. — Может, мальчик приглянулся?

Римус чуть не подавился чаем.

— Я… я имел ввиду, что мне не интересны… отношения, — он чувствовал, как краснеют щеки.

— Извини, не хотел смущать, — хохотнул старик и спрятал хитрую улыбку за дымящейся кружкой. — Все бывает в наше время, никогда не знаешь.

Люпин ничего не ответил и раздраженно откусил ногу шоколадной лягушки.

— Тебя что-то беспокоит, — звучало не как вопрос, а констатация факта. — Мадам Помфри была в ужасе от твоих новых ранений.

— Все в порядке, я же сказал, — Римус сам не знал, откуда в нем было столько раздражения. Возможно, он наконец-то начал превращаться в того монстра, которого видел отец.

— Ты можешь мне рассказать, мистер Люпин, — на лице Дамблдора больше не было улыбки. — Это великая боль – скрывать от близких свои секреты. Но намного страшнее – скрываться от них самому.

Римус ненавидел, когда Дамблдор начинал говорить загадками. Но что-то в глазах директора позволило ему тяжело выдохнуть и расслабить плечи.

Он слишком долго бежал.

— Мне кажется, что я проклят, — мальчик опустил взгляд, и пальцы принялись сосредоточено выводить круги по чайной кружке. — Вся моя жизнь напоминает борьбу, профессор. Будто кто-то пытается провести эксперимент под названием «сколько может вынести человек прежде, чем он сдастся». Кто бы это не был… я боюсь, у них не получится выявить успешных результатов. Мне кажется, что ещё одно испытание, и я… — он поджал губы и отвёл взгляд в сторону. — И я сломаюсь.

В кабинете воцарилась тишина. Лишь тихое щебетание феникса и маятник деревянных часов доносились эхом.

— Ты говоришь о превращениях? — начал Дамблдор.

— Я говорю обо всем, сэр! — выкрикнул Римус, и голос дрогнул от отчаяния. Он сурово уставился на старика напротив. — Сначала моя мама, затем отец… Вы знаете, каково это быть нелюбимым ребёнком? Каково это просыпаться каждый день с мыслью, что лучше бы ты исчез? Я живу с ней почти десять лет. Почти всю свою жизнь! Каждый гребаный день я только и жду того, чтобы это поскорее закончилось! Чтобы эта… боль прекратилась!

Он сделал глубокий вдох. Сердце колотилось так, словно паническая атака намеревалась охватить горло.

— Римус…

— Нет, знаете что, — он поднялся с кресла и отпихнул чашку в сторону. — Я пошёл отсюда.

— Римус, стой, — голос Дамблдора прозвучал грозно, но затем лицо смягчило грустное понимание. — Если твои родители не смогли подарить тебе любовь, как ты можешь знать ее силу?

Люпин уставился на профессора в недоумении.

— Что?

— Ты знаешь, чего они тебе не смогли дать. Как ты это понял? Откуда ты знаешь, что такое любовь?

Римус нервно рассмеялся.

— Любовь повсюду, профессор, не так сложно догадаться, чего тебе не даёт отец.

— Ты прав, — Дамблдор указал жестом на кресло, и Люпин плюхнулся в него раздраженно. — Ты абсолютно прав, Римус. Любовь повсюду. И она ищет тебя.

— Слишком долго, — лицо искривилось от боли, и мальчику захотелось спрятаться от прожигающих глаз профессора.

— А как же твои друзья?

— Они любят меня, — признался Римус и покачал головой. — Правда, любят. Но они… Они уйдут рано или поздно. Найдут свою родственную душу. Джеймс и Сириус всегда ставят друг друга на первое место, но у меня… У меня нет никого, для кого я был бы этой родственной душой. Я жду этого всю жизнь. Наивно верю, что меня найдёт кто-то таким разбитым, какой я есть, и примет. Со всеми шрамами. Наверное, я просто устал ждать…

— Ты слышал одно мудрое высказывание, Римус? — Дамблдор провёл рукой по длинной бороде. — Самые красивые розы цветут неторопливо; ведь красоте, как и любому шедевру, нужно время, чтобы расцвести.

Римус только закатил глаза в ответ.

— Не торопи время, мистер Люпин. Поспешив, можно прибыть не в то место назначения, — директор отпил горячего чая и откинулся на спинку кресла. — Тебе вот-вот четырнадцать, мой мальчик. Вся жизнь впереди. Твоя любовь ищет тебя. И она придет так быстро, насколько сможет.

Римус хотел в это верить, правда. Но это не прекращало той боли, что разрывала его изнутри.

— Каждый день, что ты просыпаешься с мыслью сдаться… Борись ради неё.

***

— Римус, смотри, что я принёс, — Блэк заглянул в кровать друга, отодвигая шторки.

Сердце Сириуса подсказывало, что с Люпином было что-то не так. Печаль окутывала его юное тело, проскальзывала в каждом жесте и взгляде. Март подходил к концу, но лучше не становилось. Уже второе полнолуние подряд Римус выглядел растерзанным на кусочки, испуганным и потускневшим.

— Что это? — пробубнил светловолосый, не поднимая головы с подушки.

— Разноцветные фломастеры!

— Украл у маглорожденных? — устало улыбнулся Римус и приподнялся на локтях.

— У Мэри, — признался Сириус и плюхнулся на кровать рядом с другом. — Давай руки.

— Зачем? — испуганно спросил Люпин.

После мартовского полнолуния у него появились новые шрамы, на этот раз один из них доходил прямо до костяшек пальцев. Сириус заметил, что Ремми начал носить только длинные свитера, натягивая на кулаки.

— Дай сюда, — брюнет схватил ладонь в свою руку и откусил колпачок от зелёного фломастера. — Я хочу кое-что нарисовать.

Ладонь у Римуса была холодной и огрубевшей, но сопротивляться мальчик не стал. Нарисовав зелёный стебелёк вдоль красного шрама, Сириус принялся вырисовывать бутон розы новым оттенком.

— Это цветок? — поинтересовался Люпин, когда взглянул на руку.

— Ага, роза, — Сириус нежно прорисовал лепестки. — Теперь ты можешь перестать прятать пальцы.

Блэк поднял голову по направлению Римуса и увидел смущенную улыбку. Видимо, план сработал, потому что в ореховых глазах впервые за долгое время заискрилось счастье.

— Он смоется, — Римус погладил большим пальцем сжатую ладонь брюнета. — Но спасибо.

— Мне нравится твой новый образ, — Сириус указал на зелёный вязаный свитер мальчишки. — Куда лучше однотонных рубашек, но… Не прячься. Хотя бы от меня.

Римус тихо рассмеялся и мягко кивнул головой.

Сириус сам не знал почему, но почувствовал себя лучше, чем за всю прошедшую неделю. Ему так не хватало Ремми.

— Не грусти, пожалуйста. Я же вижу, что тебе плохо.

— Полнолуние, — отмахнулся Люпин. — Не обращай внимание.

— Я не могу не обращать, — Сириус почувствовал прилив нежности, который он не испытывал ни к кому, кроме мальчишки напротив. — Пожалуйста, выздоравливай.

Брюнет потянул друга за руку и сжал в крепких объятиях. Он вдохнул родной запах леса и пряностей, поцеловал в макушку мальчика, а затем и в лоб. Хотелось прижать светловолосого так близко, чтобы вся печаль покинула его до конца жизни. Блэк потянулся губами к родным щекам и поцеловал сначала в левую, а потом в правую.

— Сириус! — словно в отвращении вырвался Люпин. — Прекрати! Что за хрень?

Брюнет замер в испуге.

— Прости я-я…

— Нам четырнадцать, мы не на первом курсе!

— Я знаю…

— Прекрати лезть ко мне, — Римус словно дрожал от злости, щеки горели красным.

— Мы ж-же всегда… — Сириус никогда не заикался, но смущение заставило жадно глотнуть воздух. Ему хотелось провалиться сквозь землю.— Мы же всегда с тобой близки. Я не знал…

— Мы были, когда нам было одиннадцать, — Римус чуть расслабился и виновато посмотрел на друга. — Сейчас это… странно. Тебе не кажется?

— Это может быть странно для других, но не для нас? — Сириус опустил взгляд и начал перебирать фломастеры в руках. — Я… я же всегда… Мерлин, тебя это раздражало все это время? Почему ты не говорил?

— Н-нет, — гулко выдохнул Люпин и закрыл лицо руками. — Просто… на нас же смотрят люди. Мы уже не дети… Я… Прости, я не хотел обидеть.