— Тебе плохо. — Взгляд никак не удается поймать. Кажется, если бы удалось, это бы все объяснило, но Лина сверкает глазами и яростно сопротивляется контакту.
— Ты правда считаешь, что ощущать себя пыльным пешком мне поможет? — она отворачивается, словно пытаясь себя отвести, но остановиться у нее не получается. — Знаешь, иногда очень сложно забыть о том, насколько вы не люди…– вырвавшись, Лина отступает на шаг и прикрывает ладонью рот, то ли пытаясь прекратить поток слов, то ли скрывая дрогнувшие в преддверии рыдания губы.
— Мы люди, Лина… — Ниам старается говорить мягко, хотя бы голосом утоляя инстинктивное желание утешить, но ясно понимает, что так делает еще хуже. Все чаще его решения оказываются ошибочными, и стена между ними растет. Только в небе они еще не ощущают этой, с каждым днем крепнувшей стены, но сейчас они не в небе и вряд ли еще когда-нибудь будут.
— Я просто хотела попрощаться. — Лина все же не сумев с собой совладать, коротко всхлипывает, тут же делая глубокий вдох. — И по правде говоря, надеялась, что у тебя это сообщение вызовет более человеческую реакцию, но, наверное, отец прав, я просто обманываю себя.
— Мы с самого начала знали…
— Знали! Только если вы люди, если ты человек, а не робот, так почему ты не можешь это изменить?! Давай уедем вместе! Это же так просто! — Лина почти кричит, и ее крик отзывается растущим чувством безнадежности.
— Я человек. Мы люди, которым дано больше, но и спрашивается больше. Нельзя променять долг на личное… — определение «счастье» Ниам выговорить не может. Слово кажется насквозь лживым, но другого ему не подобрать.
— На что? Договаривай!
— На жизнь. Свою собственную жизнь.
— На нашу с тобой жизнь, Ниам. Ты не только своей жертвуешь. — Лина пройдя мимо обнимает ствол дерева, как только что обнимала его. — Что такое этот ваш долг?! Фикция. Пустота.
— Жизнь на земле. Этот наш долг — жизнь на земле.
— Да кто тебе сказал, что люди хотят этой вашей жертвы?! Кто вам сказал, что вы имеете право решать, как нам жить?! Неужели ты сам не видишь, что вы относитесь к людям, как к домашним животным? И вся эта ваша жертвенность, аскетизм, долг и чем вы там еще оправдываете свое право на власть — ложь!
— Нет никакого вы и мы! И нет никакой власти. Есть только обязанности соразмерно возможностям. У всех, у тебя тоже!
— Моя обязанность есть, спать, и радоваться, что разрешают летать. Потому как если начну роптать, меня уничтожат как бешенное животное.
— Ты говоришь глупости. Новали не могут убивать…
— Это ты сейчас, стесняюсь спросить, про ваших, как там… Чистильщиков?
— Химер. — поправка вырывается автоматически, слишком непереносимо это название, но мысль уже стремительно собирает кусочки пазла.
Химера, вот кто их сегодня преследовал. Конечно, и как раньше не сообразил! Только зачем он тут?
— Так все-таки можете, верно? — горечь в голосе Лины такая густая, что можно ложкой мешать.
— Ты знаешь, в каких случаях.
— Знаю. Когда ваши питомцы заражаются бешенством. А еще, когда питомцы хотят сами решать, как им жить, и как умирать.
— Ты про что?
— Ни про что. — Лина сильно давит себе на виски и встряхивает головой. — О чем мы говорим?! Ну почему так?!
От резкого движения резинка почти соскальзывает с волос и Ниам, подойдя вплотную, стягивает ее, заменяя своей рукой. Хвост в ладони тяжелый, несмотря на небольшую длину. Особое, необъяснимое удовольствие, пропускать в сквозь пальцы толстые пряди.
— Ты их все-таки обрезала.
— Под шлемом мешают.
Лина зажмуривается, принимая ласку и позволяя себя разглядывать.
— Ты ведь меня не забудешь, да? Вы ведь ничего не забываете…
— Не забуду. А ты забудь. И живи.
В повисшей тишине только их дыхание и Ниама захлестывает острая благодарность за эту тишину. Лина не будет больше просить его уехать с ней несмотря на то, что он и есть причина спешного решения об отъезде, принятого ее отцом. Она так и не сказала, когда Май подал запрос, но почему-то Ниам уверен, что прямо сегодня. Эта их сегодняшнее спонтанное соревнование днём, с нарушением всех правил, не могло пройти без последствий.
— И стань чемпионкой, ладно? — она невесело смеется.
— Ты издеваешься? В этом году я уже в пролете. И мне никогда в жизни еще раз не найти таких прилов. Так везет только однажды, а у родителей Деворы и Майкла нет капсулы с ядом, открывающей бесконечные карьерные перспективы…
Ниам сжимает зубы. Еще одно неудачное решение, сменил тему, называется. Он знает, чего она ждет — слов, что он найдет ее, где бы она не была, и знает, что найдет, но говорить об этом не станет. Чем быстрее Лина смирится, тем быстрее у нее все наладится на новом месте. Май прав — им действительно лучше сменить обстановку. Его эгоистичное желание получить хоть ненадолго собственное солнце, чуть не погубило Лину и погубит обязательно, если это не прекратить.
Люди не могли слышать так, как Новали. Не ушами, самой жизнью, но Лина будто слышала. Она мягко выпуталась из объятий, оставив на руках неприятную пустоту, и подобрав упавшую резинку, автоматическим движение собрала волосы.
Ниам смотрел, в сгустившейся темноте больше угадывая ее движения, чем видя их на самом деле. Как она проверяет закрепы, уже держа шлем перед собой, и ощущал затопившую всё и вся, вину. Не сожаление, не потерю, не грусть — только вину.
— Скажи хоть сейчас, — Лина остановилась перед ним, подойдя так близко, что Ниам мог расслышать гудение готовой к полету Тяги, — что я для тебя?
— Ты мое человечество.
Лина прикрыла глаза на секунду, а когда открыла, в них была лишь холодная ярость. Она натянула шлем и резко поднялась в воздух.
Прилечь удалось только под утро. После возвращения в Ясли, Маал почти до утра обрабатывал данные о проведенной учебной эвакуации. В целом, несмотря на первое впечатление, все было не безнадежно, но размер города, компьютер выдавал цифру в шестьсот-семьсот тысяч, мягко говоря, напрягал. Учитывая расстояние до Яслей, это почти вдвое превышало рекомендованное число жителей, и Маал намерен был этот вопрос сегодня обсудить. Уже совсем рассвело, когда на комм пришло уведомление о возвращении Ниамель-Иля. Его прилы к тому моменту, судя по данным их чипов, находились в убежище и спали. Ну, или хорошо имитировали. Слабо верилось, что они могут спокойно заснуть, пока их кор неизвестно где, но физические характеристики свидетельствовали о периоде восстановления. Поскольку причина отлучки ясна, проверять лично он не пошел, щадя и так покусанное самолюбие. И тем не менее, на эту троицу очень хотелось взглянуть поближе. Очень! Вот общий завтрак действительно прекрасная возможность и вполне деликатный повод.
Омрачало эту идею лишь то, что никакой ностальгии по периоду обучения Маал не чувствовал, а вот раздражение от нахождения в обществе почти ста пятидесяти разновозрастных детей — очень даже.
Переодевшись в свежую рубашку и легкие штаны, но не став снимать усилители, Маал отправился в столовую.
Когда поднялся, огромный зал располагался почти под самой крышей, завтрак был в самом разгаре. Раскрытые сейчас настежь по случаю особенно злой в этом году жары, панорамные окна, позволяли ветру хозяйничать на столах, сметая салфетки, взъерошивая легкие детские шевелюры и открывая шикарный вид на море. Эстетику оценить Маал мог лишь в разрезе поручения Триариев, и оценка эта была где-то в минусовой части шкалы. Все увиденное не просто нарушало нормы безопасности, оно, казалось, буквально оскорбляло само понятие о ней. Это здание, отстроенное практически из руин древнего замка, категорически не подходило на роль дома для детей Новали. Единственного им доступного дома, ибо Служение не предполагает эгоистичных потаканий собственным желаниям и потребностям. Они — ясли для будущей опоры человечества, но именно тут был краткий период нормальной, относительно нормальной, по крайней мере, с человеческой точки зрения, жизни. Период эмоций, еще не выжженных Долгом, период свободы и ощущения единства, которое закончившись вместе с выпуском, оставляло после себя пустоту, заставляющую «прислушиваться» в энергетическом поле к себе подобным и тянуться, тянуться… И всегда не дотягиваться.
