Во-1-х, возможно главную роль сыграли условия, о которых мы говорили выше. Т.е. все как-то случилось само собой, естественным путем. Однако, не далее, как полвека назад мы наблюдали настолько яростное кровопролитие, что сложности управления, общее ожирение и т.п. как-то не вяжутся с результатом – миллионами убитых. Нет, с управлением у них все нормально.

В-2-х, могут быть правы те, кто утверждает, что мирный договор – это всего лишь следствие рационального расчета. Просто бывает выгоднее договориться, чем воевать. Насилие менее эффективно. Или более, как получится. Действительно, если посмотреть например на международную торговлю – так это ж просто торговая война. Чистый расчет. А бывает и грязный, когда можно войсками помочь. Правдоподобно. Но проблема с чистым расчетом в том, что никакой договор не будет соблюдаться. Зачем? Кому нужно международное право, когда оно не выгодно?

В-3-х, возможен вариант, когда жизнью правит математика. Своего рода математически детерминированный альтруизм. Схема возникновения сотрудничества тут описывается теорией игр, если считать игроками коллективы и принять некоторые допущения, например, что коллективы однородны и не подвержены влиянию непредсказуемых эгоистичных верхов. Во-1-х, соседи вечны, на другую планету они не улетят, им при всем желании не удастся скрыть "репутацию" и избежать наказания, во-2-х, временные предпочтения крупного коллектива практически постоянны, в-3-х, их внутренняя политическая кухня доступна анализу и пониманию. Тоже правдоподобно, но что, например, мешает сильному нагнуть слабого? Ведь игроки явно в разных весовых категориях?

Остается единственный ответ – люди стали настолько моральны, что возлюбили мир. Об этом и рис. 1.6 говорит. Насилие перестало восприниматься как должное – слишком много тех, кто не только не хочет умирать, но и убивать. Именно широкое возмущение народных масс кровавыми результатами мировых войн, открывших за лицами врагов таких же людей, вызвало к жизни пацифизм, международные организации и неожиданное прозрение политиков. Разве дело в выгоде?! Моральный прогресс достиг критической точки – вот причина мира. В массах наконец появилось понимание, что люди по большому счету одинаковы, что "свои" и "чужие" – плод нездорового воображения. Появилось милосердие к противнику, к раненым, уважение к невоюющему населению и убитым, запреты на слишком варварское оружие и методы войны. Даже торговые договора потихоньку начинают опираться не только на аморальную основу выгодности, но и на моральную – равноправия.

Этот блестящий результат стал следствием долгих, тысячелетних процессов внутри коллектива. Племенные структуры размывались, семьи уменьшались и укреплялись, превращались в базовую хозяйственную ячейку, в которой расцветал ранний индивидуализм. Индивид накапливал знания и навыки, сотрудничал и специализировался. С развитием культуры росла уникальность личности и ее ценность, отличная от силовой. Появилась потребность в свободной торговле, личной выгоде и автономной морали. "Я" стало таким же важным, как и "мы".

– Вершина иерархии и дно морали

Второй важный аспект процесса, который я пропустил в спешке к будущему – изменения иерархии. Параллельно расширению коллектива по горизонтали, шло расслоение по вертикали – большой и сильный коллектив требовал новых схем управления и соответствующих норм. Власть росла в размерах и влиянии. Появление родов внесло свой вклад. Одни роды оказывались ближе к вершине, накапливая собственность и моральный авторитет, другие оседали внизу или даже исчезали не сумев закрепиться, растворяясь в общей массе. Так возникла система сословий, положение в которой определялось происхождением.

Господствующая каста вместо опоры на личные характеристики, главным образом силу и мужество, стала формироваться преимущественно по наследству, что сменило указанные личные качества на групповые, которыми стали происхождение и вытекающие образование, воспитание и накопленные ресурсы, а к моральному мотиву чести добавились верность и преданность. Этому процессу способствовало то, что войны стали все менее зависеть от конкретных людей, а все больше – от масс, их организации, вооружения, настроя. Верхушке уже не требовалось самим быть войнами, достаточно было обладать властью над войнами, а потому в дальнейшем воинское сословие, вырастая параллельно росту коллектива, превратилось в аристократию, но уже не только не воинскую, а в болезненно вырожденую, хотя по прежнему могущественную. Честь превратилась в тщеславие, богатство – в роскошь, мужество – в изнеженность. Но были опять таки и плюсы, хоть по большей части показные – великодушие, честность, жалость к слабым, обиженным и побежденным, что можно обьяснить желанием выделиться, отделить свое сословие от всех прочих, продемонстрировать превосходство. Также появилось понятие о правом и неправом, о формальной справедливости, что обьясняется, с одной стороны, значительной ролью образования – т.е. идей, а с другой, ростом размеров верхушки и усложнением ее структуры. Отношения внутри верхушки стали напоминать договор. Нормы поведения, поединков, обменов, распределения привилегий и тому подобного усложнились и выросли в количестве, они стали оформляться в виде письменных законов, поскольку договорным нормам требовалась ясность. Упоение властью приводило к тому, что верхушка выступала не только судьей, но и источником законов, которые посредством насилия внедрялись в массы. Однако, оные законы, в силу их сомнительного происхождения, не отличались справедливостью. Соответственно, временем жизни они также не отличались. В дальнейшем, высшие роды, перемешиваясь, выделили знать как единое сословие, принадлежность к которому стала важнее, чем род и этничность. Знать стала интернациональной и откровенно паразитической, что заметно и сейчас.

Характерно отношение к нижестоящим, особенно самым низшим, которых никак не хотелось принимать за людей, наделенных хоть каким-то достоинством. Они служили ресурсом. Культ насилия достиг своего естественного аморального предела и выродился в культ эгоизма. Если культ насилия был следствием постоянной войны, то эгоизм стал следствием праздности. Паразитизм, издевательство над подданными, принципиальное нежелание трудиться и приносить хоть какую-то пользу, жизнь ради безудержных развлечений – характерная черта знати, ее моральное кредо. А также, что обьяснимо, "голубая мечта" нижестоящих, неисполнимый в земной жизни (но возможный в загробной) предел их желаний – болезненная жажда богатства и точно такое же нежелание трудиться, отвращение к работе, к необходимости приносить пользу. Эта психология эгоизма – вероятно своеобразный предел развития животного начала в человеке. Абсолютный альтруизм, разрушившийся появлением норм и чувством справедливости, превратился в свою противоположность. Моральный маятник достиг другого края.

Показательно, что генезис и паразитизм знати удивительно органично сочетаются в ее любимом развлечении – охоте. Вот где проступает и праздность, и богатство, и кровожадность, и неистребимая тяга к насилию над беззащитными!

– Этика против иерархии

Из сказанного ясно, как обстояло дело с отвратительным моральным оправданием иерархии. Властители внушали священный трепет, их ставили на уровень богов, им поклонялись. Те, кто стоял ниже, вызывали презрение и законное, т.е. оправданное моральным обычаем, желание содрать с них что-то полезное. Сама иерархия рассматривалась как вечная и абсолютно правильная. Однако появились первые проблески надежды. Противоречие этой иерархической, одновременно и верноподданнической, и эксплуататорской психологии элементарной, как бы мы сейчас сказали, справедливости, не могло рано или поздно не проявиться, что привело к определенной моральной динамике.