– Ты хотела мне девственность свою подарить? Солгала?

– Нет.

– А меня почему выбрала?

– Потому что ты лучший… Самый офигенный…

Самой от себя противно, что вот это все ему говорила. Как собаченка.

Два дня.

Ему потребовалась два дня, чтобы я согласилась купить чулки и прийти в них в универ. Потому что ему так больше нравится.

А потом… Лучше не вспоминать.

– Извинился, – киваю с кривой улыбкой и смотрю, как Паша переодевается.

Удивительное дело, гей в женской спальне общежития, скажите вы. Я и сама удивительное дело в общежитии.

Я должна дома жить, в своей роскошной спальне, спать в кровати с балдахином, смотреть, как садовник стрижет кусты, а я здесь.

Блажь или необходимость? Мне было так нужно.

Паша стягивает футболку, и я смотрю на подкаченный торс танцора и понимаю, что нигде во мне эта красота даже не отдается. Сердце не стучит сильнее, внизу живота тишь да гладь. Между ног засуха.

Мне все равно на его тело, зато на тело Марка я могу смотреть часами.

Что и делаю, если честно, регулярно. Залипаю в инстаграме на его странице.

Он себя любит. Особенно во время боя, и выкладывает сразу по несколько крутых фото, чтобы представители женского общества исходили слюнями.

И как я могла вообще поверить, что такой красавчик посмотрит в мою сторону, будь я хоть трижды девственница?

Это только в книжках, там мажоры и спортсмены влюбляются в таких, как я.

Но как приятно было хоть на миг поверить в сказку, окунуться в мечту с головой, как в горячий источник в зимнюю стужу. И я грелась, рассекала воду, смеясь на его глупыми, пошлыми шутками, ощущала на губах опытные губы.

Вот только вода из парной очень быстро превратилась в прорубь, а я из булочки слишком стремительно превратилась в толстуху.

Я не всегда ею была, просто в какой-то момент вкусняшки стали заменять мне вечно работающего отца и вечно недовольную мною мать.

Пока Паша втыкал в телефон, я быстро переоделась и улеглась на кровать. Немного почитала и вспомнила, что с обеда ничего не ела.

Это все Марк. Я пока с ним два дня была, вообще только одно капучино выпила.

Потянулась рукой под подушку и нащупала шоколадку, что спрятала сюда с утра. Достала и начала разворачивать.

– Ты очень громко худеешь, – заметил со своей кровати Паша, а я только отмахнулась.

Плевать. Еда самый безопасный антидепрессант, какой придумало человечество. Не глотать же мне таблетки, или пить, или курить.

Это все вредно.

А вот еда…

Тяну молочную шоколадку в рот, продолжая глотать слезы и пялится на фотки любимого, как вдруг руку мне перехватает Паша. Отбирает шоколад. Подходит к окну, открывает.

Не успеваю даже сделать пару шагов, он ее выкидывает.

– Ты что?! Между прочим, за нее деньги уплачены!

– Я тебе эти сто рублей отдам. Если ты мне приготовишь поесть.

– Чтобы ты опять склевал, как птичка?

– Так ты и приготовь, как для птички, – подталкивает он меня к двери и я с грустью смотрю на оставленный телефон с открытой фоткой, где Марк целует свой накаченный бицепс.

Я бы тоже поцеловала. И не только бицепс.

Пока идем на кухню, думаю, что я ведь уже для себя решила, что готова переспать с Марком. Хотя с таким как он не спят. С ним трахаются.

И пришла безумная мысль, что будь он посговорчивее, можно было бы уговорить его сделать меня худой. В постели.

Между бедрами сразу потянуло, как только представила, как приятно это было бы. Жестко так же, как он вбивает кулак в лицо бойца на против.

– Ты там, о чем думаешь? – поднял брови Паша, когда мы почти подошли к общажной кухоньке. Такие были на каждом этаже. Здесь стояли четыре плиты. Четыре под завязку забитых холодильника. Раковина и столы.

Взяв все необходимое для картофельной запеканки с мясом и сыром, я заставила Пашу чистить картошку, а сама с грустью взглянула на старую, пусть и чистую плиту.

В нашем доме была огромная индукционная плита, на которой ты можешь выстроить такую температуру какую хочешь, да и вообще сотворить настоящий кулинарный шедевр.

Я мельком взглянула на окно, где сидели пара девчонок и невольно сморщилась.

Они стройные, смотрели на меня такую вот неидеальную с пренебрежением.

Одна из них была подружкой Ники. Лола. И мне очень хотелось спросить не стыдно ли ей. Как она спит по ночам? Ведь именно она толкнула ее в руки отморозка по фамилии Ломоносов.

Наверное, поэтому спустя сорок минут, когда они предложили помочь нам справиться с запеканкой я вежливо отказалась.

– Слышала про ужин, который в твоем случае лучше отдать другу? – насмехалась она надо мной. Но и я не всегда молчу в тряпочку.

– Другу я готова отдать все что угодно, но ты к сожалению, не знаешь значения этого слова.

– Судя по тому, как от тебя все разбежались ты тоже, – вздернула она свой носик тряхнула, сожженными перекисью, волосами и ушла. Подружка засеменила за ней.

– Жаль Нику, – через минуту молчания подал голос Паша.

– А, мне нет, – вспомнила я о Марке и о том, как она смеялась над моими чувствами к нему. И о том, как зная об этих чувствах легла под него. Легко и непринужденно.

«Ну тебе же ничего не светит!»

– Даша… – хмурился Паша, смотря исподлобья.

– Мы все платим за свои поступки. А вот плату определяем не мы.

Я доела нежную картошечку, под которой скрывался слой сыра и свининки, запила чаем. Не обращая внимания на насупленного Пашу, пошла мыть посуду.

Уже гораздо позже, приняв душ, и все-таки смолотив еще одну, запрятанную шоколадку, я вытирала волосы полотенцем.

Уже в который раз, думая не подстричь ли их, потому что краем уха слышала, как Марк не любит копаться в длинной шевелюре.

Паша лег уже спать, а я присела на кровать и вдруг увидела в телефоне мерцание.

Время было позднее и звонить мне никто не мог.

Вася прячется от своего бандита, мама наверняка уже спит, потому что от недосыпа ее кожа сереет. Отец работает. Младший брат в жизни бы мне не позвонил.

И было ощущение, что, касаясь пальцем экрана, чтобы его разблокировать, я окунаюсь в ледяную темень океана, настолько меня начинает знобить.

А увидел слова, обращенные ко мне с незнакомого номера, я кажется забыла, как дышать.

_____________________________-

Elvira T Зараза.

«Завтра будь готова забить трехочковый, Булочка» – прочитала и дернулась.

Я отбросила, не дешевый телефон в стену, словно это была самая ядовитая змея в мире.

Но ее яд уже проник в меня, расползался по телу, вызывая учащенное сердцебиение и сухость во рту.

Я облизала пересохшие губы и все-таки еще раз перечитала сообщение.

«Трехочковый».

Термин из баскетбола, которым я, к слову, занималась, пока не наступило проклятое, половое созревание.

Нет ничего страшнее для родителей и детей.

Даже в религии этот момент считается точкой отсчета. Когда ребенок перестает быть невинным, а ступает на шаткий, стеклянный мост греха.

В этот период начинаются проблемы, типа красных гвардейцев, высыпаний на коже, причем в порой в таких местах, что сказать стыдно.

Но для меня самым страшным оказалась, как раз постоянное желание жрать.

И вот именно тогда, словно решив окончательно добить мою фигуру в борьбе за стройность в нашей школьной столовой открылся кафетерий с самыми нежными булочками в мире.

Они буквально таяли во рту. Вот серьезно. И не надо посыпки, глазури, начинки. Просто румяная корочка, скрывающая сладкую мякушку.

И именно тогда, моя обычная подростковая грудь, стала расти совершенно, не пропорционально телу. Стремительно. И очень болезненно.

Я сначала, даже обрадовалась. И думала, что буду нравиться парням.

Но они только издевались, называли меня дойной коровой, постоянно стремились ущипнуть, полапать.