– Не понимаю, о ком ты, – тихо произнес принц.

– Да брось, Ген, не стоит стыдиться своих чувств, – как можно беззаботнее проговорил паж и добавил:

– Теперь нужно отрубить ему голову и взять ее с собой в качестве трофея, а то Эзельфледа не поверит, что ты убил чудовище, – усмехнувшись, сказал Вэйланд, доставая свой меч из мертвого существа.

– Да при чем здесь она? – покраснев (чего, однако, не было заметно под кровавыми разводами), сердито спросил будущий король, который в данный момент был похож больше на несчастную недоеденную косулю: весь в крови и изодранной одежде, которая пропиталась кровью и свисала как будто лохмотья кожи.

– Ах, простите, ваше высочество, мне ведь не велено замечать, как вы на нее смотрите! А также я не должен был заметить и то, что мы пошли на охоту как раз после того, как госпожа Эзельфледа в беседе со своими подругами упомянула, что недалеко от столицы завелось чудовище, и посему срочно нужен герой, который его победит, – нарочито наигранно и с шутовским поклоном произнес паж.

– Ты ошибаешься, просто я хотел избавить крестьян от опасности, да и любопытно было самому взглянуть на то, что здесь завелось, – гордо заявил Генгрэд, стараясь не замечать ерничества пажа.

– Конечно, вне всяких сомнений! И сколько раз до этого вам хотелось спасать жителей? А как называется в-о-о-н та деревня, помните? Нет? А ведь это ее жителей вы только что спасли от беды неминучей! И да, а зачем же это вы отрубаете голову ворусу? – с издевкой, но, впрочем, вполне беззлобно, закидывал вопросами своего господина Вэйланд, наблюдая, как принц бьет мечом по шее воруса, забыв, что там, в глотке твари, его собственный кинжал. Выругавшись и достав кинжал, принц одним махом отрубил голову, отдал ее Вэйланду и молча пошел к опушке леса, где они оставили лошадей.

Паж, убрав голову в кожаный мешок, еще раз посмотрел на убитого зверя и отправился вслед за своим господином, напевая песенку о том, как один влюбленный долго вздыхал о красавице и совсем потерял голову.

Они оседлали лошадей и направились в столицу. Паж неожиданно надолго умолк, и Генгрэд, чтобы хоть как-то отвлечься от жуткой картины громадных окровавленных клыков, которые были на две ладони от его лица, решил продолжить разговор, прерванный битвой с ворусом:

– Вэй, но ты ведь не считаешь, что хорошая война лучше худого мира?

– Почему нет? Война создает условия, в которых сильные становятся еще сильнее, условия при которых люди раскрываются, показывают, что у них внутри на самом деле.

– Что у них внутри показывают, говоришь? Ну да, после хорошего удара мечом все внутренности – как на ладони, – шутливо парировал принц.

– То, как человек справляется с опасностью, его поведение в тяжелых, ужасных условиях, которыми сопровождается война, вот что меня интересует. И жрец может перейти грань, если его поставить в условия, где другой вариант невозможен, – не обращая внимания на иронию Генгрэда, продолжил Вэйланд.

– Человек всегда должен оставаться человеком, а война своей жестокой и, зачастую, совершенно бессмысленной бойней либо ломает, превращая его в существо, живущее лишь инстинктами, либо оставляет такие зарубки и отметины в его душе и сердце, которые не залечить никогда, и которые будут мучить его до конца жизни.

– Ты ведь судишь по своему отцу, Генгрэд? – глядя прямо в глаза своему собеседнику, спросил Вэйланд.

– Возможно, и так. Война началась, когда король – наш дед – лежал при смерти, и войска повели в бой наши отцы. Мой отец был старшим братом, потому и командовал.

– Да, в той войне король Андалиона – Олуэн в обмен на мир отдал Рейвуду часть своих земель, и за это получил несколько отрядов войска для защиты своих северных и западных границ от монсенов, непрестанно атаковавших с гор, и от разных тварей, совершавших регулярные вылазки из дремучих Ноландских лесов. И тогда Мартин понял, что с легкостью сможет оттяпать кусок земель еще и от Эндории, напав не только с юга, но еще и с запада. Хороший такой кусок, аж до Орвульских гор, – показал свою осведомленность Вэйнланд.

– Разумеется, просто так отдавать свои земли никто не собирался, война разразилась ужасная, но отец в те времена был еще хорошим стратегом и храбрым воином. Он легко выигрывал битву за битвой, сам возглавляя своих людей в бою, но все же силы были неравны.

– Рейвуд значительно больше и по площади, и по населению, и рейвудцы могли вести затяжную войну, а мы нет, тем более на собственной территории. Благодаря тому, что береговая линия нашего полуострова вся изрезана и имеет огромное количество маленьких островков, с воды врагу к нам не подобраться, проход по суше защищен горами, большой армии сложно передвигаться по небольшим дорогам и тропам, да и защищать их легко даже небольшими отрядами. Но с материковой частью королевства все сложнее, – размышлял Вэйланд, «сев на любимого конька».

– Да, если раньше мы граничили с Андалионом – на западе и с Рейвудом – на юге, то перед началом войны Рейвуд был уже с двух сторон. В одном из боев мой отец получил серьезное ранение, почти полсотни дней он то приходил в себя, то снова впадал в забытье, и в это время командовал его брат и твой отец – Брутус, – продолжил этот экскурс в историю принц.

– Воины рассвета – Двэйн и Брутус, так их тогда называли, они ведь всегда любили наступать с первыми лучами солнца. Но пока Двэйн был болен, умер король, и мой отец решил заключить мир, отдав земли до Орвульских гор Мартину.

– Да, говорят, мой отец был в ярости, когда пришел в себя, но войска Рейвуда уже заняли все ключевые позиции, а наша армия была истощена. Он вернулся в столицу, занял трон, женился, и королева родила ему троих детей, но поражение в войне его сильно надломило…

– А мой отец тем временем женился на девушке из Рейвуда, даже не на аристократке, что сильно всех разозлило, однако его брат, кажется, не обнаружил недовольства, – дополнял историю Вейланд, – а после родился я, и отец обучал меня тому, что аристократ всегда должен быть выше простолюдинов и подчиняться только королю, а сам… – запнулся Вэйланд и надолго умолк.

В молчании принц и его паж подъехали к одной из деревень, и Вэйланд уже в сотый раз, наверное, за последний год спросил, привычно не ожидая конкретного ответа:

– Не желает ли ваше высочество поделиться историей о том, что именно говорил мой отец, в тот день, когда стал предателем королевства?

– Это было 12 лет назад! Я помню лишь, как в покои ворвался твой отец, и в руке у него был меч. Я спрятался. Того, что затем произошло, не видел.

– Я помню, что отец был в ярости в тот день. Он схватил меч, который был подарен ему королем за верную службу в знак особого уважения. Меч был очень красивый, украшенный драгоценный камнями, но вряд ли подходящий для боя: слишком уж неудобно лежал в руке из-за того, что лезвие было тяжелым. Да еще этот дурацкий громадный рубин у наконечника…

Да. Так вот, отец рвался в замок так, будто ему грозило нападение ворусов. Мама плакала и пыталась его остановить, но он лишь усадил ее на стул, а мне сказал: «Будь мужчиной, и оставайся рядом с мамой».

Я каждый день вспоминаю тот вечер, но не могу понять, что случилось. Как мог человек, учивший меня уважению к королю и заставляющий заниматься изо дня в день часами напролет, чтобы я стал достойным представителем королевской семьи, совершить такое? – вопросительно глядя на Генгрэда, закончил Вэйланд, прокручивая тот день в голове и вслух дублируя в тысячный раз.

– Я не помню, что там случилось, – упрямо стоял на своем принц, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, но так крепко вцепившись в поводья, что побелели костяшки пальцев.

– Ты просто не хочешь рассказывать. Пойми, в тот день я лишился всего: отца, матери, статуса члена королевской семьи – всего! Мое обучение продолжалось только, когда мне разрешали быть на занятиях при тебе, да и то, если я сидел в дальнем углу и не шевелился! Ну пойми же, – почти умоляюще проговорил он, – я должен, должен знать все, что тогда произошло! А еще я хочу знать, в какой именно храм отправили мою мать, – с тоской в голосе негромко добавил он.