Вы все здесь любите смеяться,

Особенно других дразнить,

Пора за это извиняться,

Ведь всех вас скоро хоронить.

Богатей громко возмутился:

– Да как ты смеешь, жалкий шут! Да я тебе на кол посажу посреди столицы за твои нелепые угрозы!

Однако его тут же прервал молодой звучный голос, в котором слышался металл:

– Полно вам бесноваться, сир Бэйлор! Вы находитесь в присутствии короля.

Эти слова принадлежали молодому человеку, стоявшему у трона, на котором уже сидел седовласый мужчина с короной на голове и полуприкрытыми веками. Кожа его была мучнисто-белой, какой она часто бывает у затворников, годами не выходящих на свежий воздух. Иссохшее раньше срока, некогда крепкое тело было закутано в мантию сине-зеленого цвета – цвета королевства, под ней, ближе к шее, проглядывала камиза, а ноги были босыми. Весь его довольно неряшливый внешний вид говорил о том, что совсем недавно он лежал в постели. Он и сейчас был далек от всего этого высокого собрания и молча смотрел куда-то поверх правого плеча Вэйланда.

Присутствующие повскакали со своих мест, выражая уважение королю, но тот не обратил на это никакого внимания.

– Прошу меня простить, ваше высочество, – проговорил банкир, обращаясь к юноше, – я не заметил, как вы вошли с его величеством. – Он склонил голову в знак почтения.

Шут приблизился к трону и встал рядом с королем, широко улыбаясь.

– Здравствуй, Вэйланд, давно мы с тобой не беседовали, – произнес принц Гэйлон, старший брат Генгрэда.

– Мне очень жаль, что долгожданная беседа с вами, ваше высочество, проходит в таких м-м-м… стесненных обстоятельствах. Во всяком случае, для меня, – учтиво склонив голову, произнес паж.

– Знаешь, Вэйланд, мне всегда импонировало, как в тебе удивительным образом сочетаются манеры аристократа, наглость грабителя и жесткость законника, – все так же спокойно и ровно произносил старший сын короля.

– Да о каких, ради богини-покровительницы, манерах вы говорите, ваше высочество?! Он убийца, весь в своего отца! От союза преступника и шлюхи могло родиться только такое недоразумение! Он убил моего сына, отдайте его мне, и я сам буду его судить! – кричал один из банкиров, все это время не сводивший ненавидящего взгляда с Вэйланда.

– Сир Фергюс, я прошу вас успокоиться и вести себя достойно. Как бы ни было вам тяжело, вы находитесь в Тронном зале, а не на базарной площади, – резко произнес Гэйлон.

Фергюс замолчал, продолжая сверлить взглядом заключенного.

– Как принц и его паж оказались в грязном трактире на окраине столицы? И правду ли докладывают стражники о том, что ты, Вэйланд, убил отпрыска Фергюса? – начал заседание королевского суда Гэйлон.

– Все верно, я его убил. Я пришел в трактир, Гарет оскорбил меня, и началась драка. Мой господин, принц Генгрэд, подоспел лишь к концу и хотел мне помочь, но было уже поздно: я убил человека.

– Ты совершил преступление, которое карается смертной казнью. Ты знаешь об этом?

– Да, ваше высочество. А потому, перед лицом неминуемой смерти, позвольте высказать то, от чего давно болит душа. Да, я прислуга и знаю свое место, но я не могу смириться и молчать, видя, как королевство разваливается, а знатью становятся жалкий сброд. Эта чернь полагает, что королевские грамоты с купленными титулами – это пропуск во вседозволенность. Гарет и его компания – яркий тому пример. Я не испытываю сожаления, что начал эту драку и убил одного из этих ублюдков, отец которого купил ему титул, вместо того чтобы воспитать сына достойным человеком.

– Да как он смеет!

– Казнить мерзавца!

Лорды и банкиры поднялись со своих скамей, и, потрясая кулаками, требовали немедленной расправы над «этим наглецом».

Принц поднял правую руку, и все стихло. Вэйланду показалось, что на лице Гэйлона промелькнула легкая улыбка, когда он говорил, а вот шут откровенно смеялся, наблюдая за реакцией знати.

– Не в твоем положении произносить такие речи, Вэйланд. Генгрэд сейчас с лекарем: Гарет чуть не выбил из него дух, а сам скрылся в городе. Его найдут и будут судить по закону, ибо он осмелился поднять руку на принца крови! Он будет казнен на городской площади, – как только воцарилась тишина, произнес Гэйлон.

– Придется палачу освежить в памяти навыки отрубания головы, ибо повесить Гарета вряд ли удастся: тушу Гарета ни одна веревка не выдержит! Ха-ха. Это смешно, и здесь можно смеяться, досточтимые господа, – вставил шут, рассматривая собственные ногти.

– Оглашаю вердикт! – раздалось вдруг с трона. Это неожиданно для всех заговорил король, который до сих пор безучастно смотрел в пустоту. – Повелеваю Вэйланда, сына Брутуса, навсегда изгнать из королевства Эндория. Если же он объявится в этих землях, то будет немедленно казнен. Слово короля – закон для подданных. Да будет так, как я сказал.

С мест послышался возмущенный ропот, а Фергюс, не удержавшись, возопил:

– Он убийца, он должен заплатить своей жизнью!

– Он и так заплатил, – тихо произнес король Двэйн, так тихо, что услышали это лишь его шут и старший сын. Затем король встал и скрылся за дверью, ведущей к его покоям.

С Вэйланда сняли оковы, и шут повел его к выходу, надев на него свою жестяную корону и крича о том, чтобы знать не становилась на пути у великих людей, чем приводил присутствующих в новую ярость.

Фергюс не сделал с места ни шагу, лишь смотрел на дверь, за которой скрылся король.

– Вам пора, сир Фергюс, не стоит здесь оставаться. Идите домой и скажите, что убийца был строго наказан, – уходя, бросил Гэйлон, даже не взглянув на того, с кем говорил.

Через час, на выходе из столицы, Вэйланд стоял и смотрел на замок, который величественно красовался на возвышении в самом ее центре, и готовился к отбытию в изгнание.

Двум стражникам было поручено проводить его до границы и убедиться, что он покинет королевство. Вэйланд думал о том, как чувствует себя Генгрэд, и знает ли он, что его верный друг навсегда покидает королевство…

– Ваша преданность принцу поражает, господин Вэйланд, – как будто прочитав его мысли, заговорил шут, до сих пор находившийся рядом.

– Я не господин и обращаться так ко мне неуместно. Но причем здесь моя преданность принцу?

– Вы защитили честь своего господина ценою собственной жизни. Это ли не преданность?

Вэйланд молчал.

– Вы удивительный человек, Вэйланд, – продолжал шут. – Вас унизили и растоптали, истребили вашу семью, а вы мечтаете вернуть величие стране, которая лишила вас всех званий, сословий и состояния и низвела до прислуги. Нет, я решительно не понимаю вас!

– Что тебе непонятно, шут? – не сразу отозвался Вэйланд. – Я люблю эти земли. Здесь прошло мое детство. Я был счастлив тогда… – Он опять помолчал. – Королевство – это не стены замка, не лорды и банкиры. Это… это… – он запнулся, подыскивая нужные слова, – это дух родины! Именно тогда силен человек, когда он наполнен духом родной земли. И еще люди. Простые и добрые труженики, которые возделывают эту землю, и честные лорды, которых, увы, становится все меньше… – горькая улыбка искривила безупречную линию красивого упрямого рта изгнанника.

– Что ж, я понял, – проговорил шут. – Вы – человек, который искренне хочет вернуть былое величие Эндории, но никогда не сможет взойти на ее трон. Эту миссию должен исполнить Генгрэд. Поэтому вы так пылко защищали его честь. Все верно, кто ж пойдет за королем (а принц, несомненно, вскоре займет трон), который убил, пусть и ненароком, какого-то аристократа в пьяной драке? – это мудро и благородно, господин Вэйланд. Позвольте уж мне оставить это «господин».

– Как тебе будет угодно, шут. Ты уж присмотри за Генгрэдом. Наш принц так благороден и добр, и так увлечен идеей всеобщей справедливости, что просто не способен увидеть козни и коварство, – сказал юноша, усаживаясь в седло.

– Пока я жив, я всегда буду рядом с ним. Берегите себя, господин Вэйланд, да благословит вас богиня-покровительница. Надеюсь, мы еще встретимся! – кричал он вслед изгнаннику, удаляющемуся от городских ворот Дорта в сторону Рейвуда в сопровождении двух стражников.