Теперь прочитала письмо внимательнее, потому что спам с такой эффектной визуализацией в офлайне – это что-то новенькое. И немного пугающее, чего уж там. Если бы не чувствовала себя такой уставшей и если бы этот парень не сбивал с толку тридцатидвухзубой улыбкой, с удовольствием натравила бы на него охранника.

«Дорогая Анна! Ваша жизнь с некоторых пор напоминает жизнь другого человека. Того человека, которым вы становиться не хотели. Вы устали и чувствуете себя разбитой, вам хочется снова дышать полной грудью, мечтать, смеяться, чувствовать вкус еды, наслаждаться вином, цветами, ароматами, нежностью, светом. Свободой. Вы не одиноки…».

На этом месте я остановилась. О да, ребята, вы просто боги маркетинга. Разумеется, я не одинока. Полагаю, подобное письмо можно отослать каждому взрослому жителю Земли (кроме итальянцев, их запасов жизнерадостности пока еще хватает на борьбу с унынием, которым все мы платим за так называемые блага цивилизации. И еще, пожалуй, моего бывшего мужа – ему вообще параллельно, в каком времени, стране и обстоятельствах оставаться невозмутимым, доброжелательным и раздражающе объективным).

 «У вас уже есть большая семья, круг по-настоящему близких людей, в котором вы вспомните о том, что действительно важно для вас.

Дорогая Аня! Хочется добавить от себя. Нам только предстоит познакомиться, но я ужасно рад, что мне выпала честь пригласить вас в Круг. Вы необыкновенный человек, и ваше место среди таких же внутренне свободных, светлых людей, умеющих увидеть за усталостью сильную душу. Предвижу ваши вопросы и скептическое отношение. Мы не секта…».

О да – еще раз! Первое правило любой секты – отрицать, что это секта.

«… мы просто круг единомышленников, которые нашли друг друга в безумном мире. Никто и никогда не потребует от вас ни материальных взносов, ни каких-либо обещаний, не будет пытаться удерживать, если вы больше не захотите быть нашим другом. Я с радостью отвечу на любые вопросы и буду личным сопровождающим, если (очень на это надеюсь) вы решите заглянуть к нам».

Далее следовал номер телефона и нелепая для такого напыщенного текста стандартная подпись: «С уважением, Антон Озеров».

Я уже второй раз раздраженно закрыла письмо и отправилась спать, не умывшись.

Не решу, отвалите.

Всю ночь я бежала куда-то по траве в цветастом сарафане. Проснулась еще более разбитой, чем обычно. Голова раскалывалась, словно это вчера я в одиночку прикончила бутылку вина.

Неделя тянулась бесконечно.

Катя вернулась из командировки. Обычно с возвращением шефа у нас становилось веселее, но в этот раз даже Катина сдержанность и всегда уместно используемое чувство юмора (сложно сформулировать точное значение этого определения, зато очень легко объяснить от обратного, потому что неуместное чувство юмора – настолько распространенное явление, что вполне можно принимать законопроект об уголовной ответственности за его применение) не спасли ситуацию.

Номер не клеился.

Ладно, номер не клеился у меня.

Инна продолжала поглощать булочки и со спокойствием удава готовить материал о спортсменках с ограниченными возможностями. Вика, вдохновенно, с раскрасневшимися щеками, строчила статью о женщинах, пострадавших от семейного насилия, которые не только смогли вырваться из домашнего ада, но и возглавили различные благотворительные организации.

В другое время тема бы меня тронула. Иногда я все еще просыпалась ночью от маминого крика в голове, и тогда особенно остро ощущала, что Леши больше нет рядом. Он распознавал пробуждения от повторяющихся кошмаров и научился быстро успокаивать меня, потому что в первые минуты мне казалось, будто я в родительском доме, и за стеной папа вот-вот убьет маму, если я не сделаю что-то немедленно.

Но сейчас я была слишком занята собственными мрачными мыслями, поэтому чужой героизм слегка подбешивал.

Не слегка подбешивал Игорь, который, как всегда, ни черта не делал, совался ко всем с бесценными советами и отпускал замечания типа: «Для женского взгляда на проблему, конечно, неплохо, но….», всем своим видом демонстрируя, что помимо «женского взгляда» есть правильный.

Я всегда недоумевала (иногда вслух), зачем он пришел работать в женский журнал. Возможно, видел свою миссию в спасении несчастных сотрудниц и читательниц от природного слабоумия.

Нам прислали с десяток душераздирающих сюжетов для потенциальных статей, но ни один из них не то что не разорвал мне сердце, даже слегка не оцарапал. Все это казалось натянутым, скучным и неправдоподобным (хотя могу предположить, что проблема в сердце, а не в статьях). Я никак не могла отобрать материал, не то что приступить к работе.

– Может, тебе нужен небольшой отпуск, пара выходных? – Катя озабоченно разглядывала меня после планерки.

Я старалась не злоупотреблять нашими приятельскими отношениями. В детстве мы жили в одном подъезде и были «экстренными подружками»: в обычной жизни у каждой была своя компания, школа, увлечения, но в те дни, когда отец бывал не в духе с самого утра или Катины родители опять задерживались на работе, было приятно знать, что нам обеим есть к кому пойти, пересидеть хотя бы часик, пока страх или грусть не перестанут казаться единственным, что есть на свете. В подростковом возрасте мы виделись еще реже, хотя тоже приходилось пару раз выручать друг друга. Однажды я спускалась вниз, чтобы втихую передать Кате, болтающей на скамейке во дворе со своим парнем, мятную жвачку. Она заподозрила, что назревает первый поцелуй и пришла в ужас, потому что до этого они ели бургеры с луком. Кстати, несмотря на то, что поцелуй в тот раз так и не случился, спустя шесть лет Катя вышла замуж за ту самую первую любовь, которая к сегодняшнему дню превратилась в высоченного бородатого дядьку, но Катя все еще иногда называла его «луковым мальчиком». Мило.

Что касается моих просьб, на долю самой Кати выпадали задачи посложнее: однажды ночью ей пришлось сбежать из квартиры, чтобы затащить меня на четвертый этаж и спрятать в своей комнате. По легенде для родителей, я ночевала у приятельницы, а на самом деле собиралась остаться у одноклассника, в которого была влюблена до чертиков. Вместо этого мы с ним разругались в хлам, я с горя купила в ближайшем подвальчике, где «папа послал» служило вполне убедительной заменой паспорта, бутылку вина и вместо «первого раза», которому были посвящены все разговоры перед физкультурой в женской раздевалке, впервые в жизни напилась.

У меня все же хватило ума не появляться в таком виде в доме подруги, родители которой хорошо знали моих. Вместо этого я осчастливила звонком Катю. Ночь помню плохо, но боюсь, что меня не раз тошнило, а из комнаты я не выходила. Утром Катя кое-как привела меня в порядок, и я вернулась домой, дождавшись, пока и ее, и мои родители уйдут на работу, и по телефону заверив маму максимально бодрым голосом, что у меня все отлично и мы с подругой уже собираемся в школу. К возвращению родителей была в более или менее сносном состоянии.

Потом мама наконец ушла от отца, и в студенческие годы я очень редко появлялась в этом доме, хотя неизменно вспоминала Катю, когда ноги снова отказывались подходить к двери нашей квартиры, и мне, как в детстве, хотелось свернуть к лестнице, ведущей наверх.

Мы совсем не общались несколько лет. Каково же было мое удивление, когда Катя встретила меня в кабинете, куда я, волнуясь, пришла на первое в жизни собеседование по профессии. Она начала работать параллельно с учебой, и, пока я металась между несколькими видами деятельности после окончания института, а потом была очень занята внезапными и слишком серьезными отношениями с Лешей, возглавила журнал.

Иногда мы пили кофе после работы или в обеденный перерыв, пару раз даже встречались семьями, но по-настоящему близко не сходились, продолжая жить каждая в своем мире. Надеюсь, она никогда не жалела об очередной «экстренной помощи» (а работа на тот момент мне и правда была очень нужна), по крайней мере, до недавнего времени я старалась оправдать ее доверие. Нет, старалась я и сейчас, но оказалось, что иногда одного старания недостаточно.