– Розовые, если вы об этом.

– Вы красите волосы?

– Нет, это мой натуральный цвет.

– В природе не бывает волос такого цвета.

– Вы аниме просто не смотрели.

– А это что? – Паскудин заметил мои желтые ногти.

– Что?

– Ногти.

– Ну да, это ногти, а у вас таких нету?

– У моей жены лак такого же цвета. Так, ладно. Вы проработали четыре года в этой фирме. Создали пару приложений и несколько программ. Ни разу не опаздывали. Добросовестно относились к выполнению своих обязанностей и поставленных задач. С коллективом не ладите. Замкнуты. Интересно.

– Можно я пойду?

– Сейчас, секунду, можно личный вопрос?

– Нет.

– Вы гомосексуалист?

– Нет.

– А почему выглядите как пид…

Я не выдержал и кинулся через стол на Паскудина. Меня переполняла злоба, ярость, отчаяние, да, точно, отчаяние, именно самое нужное слово. Человек, который забрал моё место, насмехался надо мной, и мне не оставалось другого выбора, кроме как стереть ухмылку с его лица. Мы завалились на пол вместе со здоровым креслом на роликах, опрокинув со стола монитор компьютера.

***

Меня уволили. Только не за нападение, а за то, что меня раскрыли. Кто-то узнал про то, что я постоянно доводил людей до увольнения. Жанна потом передала мне, что Паскудин не будет писать заявление в полицию о нападении, несмотря на сломанный у него нос. У меня тоже саднило лицо. На губе красовался кровоподтёк и, кажется, к утру раздует глаз, в который этот урод успел засадить.

***

Я стоял за девушкой, оформляющей покупки на кассе в интимшопе. Достав список, который мне дала сестра, я еще раз вчитался в него и вновь удивился некоторым названиям, мне незнакомым.

– Наша скидочная карта есть? – спросила продавщица у девушки.

– По номеру телефона можно?

– Да.

Девушка продиктовала свой номер, пока я рассматривал ассортимент магазина.

– Анна, верно? – уточнили на кассе.

– Да. И вон ту смазку еще можно, ту, что в стеклянной колбе. Которая вишневая.

– Конечно. Осторожнее, не разбейте.

Девушка удалилась. Я сунул список продавщице. Она с интересом посмотрела на меня, улыбнулась и пошла собирать товар.

***

Я ехал в вагоне метро, прижимаясь щекой к холодному заляпанному поручню, чтобы лицо не распухло. Максимум гигиены! В ногах лежал пакет с игрушками. Пока я чутка подпускал слюни и сопли, раздавленный реальностью, мне на глаза попалась дама, сидевшая напротив меня.

Юбка её была в пол и вычурна красная, белый балахон с накинутым капюшоном, а на руках лежал младенец, завернутый в синею пеленку. Она слушала музыку в наушниках, пока её дитя визжало, устроив серенаду на весь подземный мир. Ей приходилось как-то чудно зажимать наушники, видно отходил провод, и она держала на весу правую руку с поднятыми указательным и безымянным пальцами вверх, вокруг которых вился провод.

Нас тряхануло, и на секунду погас свет. Светилась лишь кольцевая линия на светодиодной карте метро, застыв над головой женщины.

От тряски я встрепенулся. Свет уже озарил вагон, а на месте женщины осталась пара кем-то затушенных бычков и матерных надписей на сидушках, накаляканных маркером.

***

На улице было так же мерзко, как и на душе. Уже темнело, точнее серело. Каждый раз удивляюсь всё новым возникающим разновидностям серого, что преподносила погода, окрашивая дома, улицы, людей, их души в антрацитовый, графитовый, кварцевый, цвет маренго, будто не зная других красок.

Я заткнул уши наушниками и включил плэйлист вперемешку, и сразу как-то стало повеселее. В полной уверенности, что день не может стать ещё хуже, я направился домой с полным пакетом разноцветных резиновых мужских детородных органов.

Впереди шла та девушка, что стояла передо мной в магазине. Она случайно задела своим пакетом мусорную металлическую урну. Раздался легкий треск битого стекла, и из её пакета полилось что-то странное, прозрачного цвета и вязкое, к тому же очень сильно пахнувшее вишней. Девушка, не обращая внимания, шла дальше, оставляя за собой дорожку из тягучей субстанции.

Я далеко ушел в себя, не желая высовываться из скорлупы подсознания в реальный мир, грезя тем пляжем на баннере, что видел с утра. Из моего воображения меня вырвало странное чувство разъезжающихся ног. Мои кроссы заскользили по растекшейся на пешеходном переходе смазке. Не успев опомниться, я завалился на спину, полностью испачкавшись в маслянистой жидкости. Я вскочил на ноги. Когда понял, что стою на дороге, рядом уже застонали колодки тормозов, заглушая музыку.

Тут песня добралась до взрывного припева, и меня сшиб грузовик. Сначала слетели мои кроссовки, следом разлетелось содержимое порвавшегося пакета. Один из фалоимитаторов прилип присоской к лобовому стеклу сбившей меня машины, затормозивший чуть дальше, чем надо. В глазах всё закрутилось, переливаясь и сливаясь в размазанную кляксу.

Когда моё тело окрасило асфальт красным, появилась боль. Я почувствовал всё, сломанные кости, предательски прорвавшие кожу, стёсанное лицо до черепа, разорванные куски голого мяса, сочившуюся кровь.

Неужто конец? Какой-то глупый и никчемный. Должно быть всё иначе, по-другому? Ведь так?

А Аннушка уже разлила смазку, и всё было как было. Мир потихоньку угасал, и меркли лампы фонарных столбов, а в голове лишь крутилось то, что я не купил хлеба. Предательское напоминание пыталось убедить меня, что я как будто сейчас встану, отряхнусь, соберу все сестрины прибамбасы и пойду за хлебом, но вместо этого передо мной лишь захлопнулся тяжелый занавес, позволяя воцариться тьме под буйные аплодисменты.

Краем глаза замечаю странную фигуру в черном саване с косой наперевес и коробкой пончиков, которые она жадно поедала.

– Даже пообедать нормально не дают, – отозвалось существо.

– Я люблю тебя, Жанн, – неожиданно для себя сказал и осознал я, но лихорадочные ладони зрителей истошно бились друг об друга, заглушив мое признание.

– Ох надо же, – и передо мной занеслась коса, вся испачканная пудрой и присыпкой от пончиков.

***

Тепло, даже жарко. Бархатный ветерок ласково трепал меня за локоны, заставляя проснуться от сладкого сна. Открыв глаза, я обнаружил себя лежащим на задних кожаных сиденьях приятного кремового цвета в красном кабриолете, мчащем вперёд. Вспомнив, как кости торчали из моих ног и рук, я ощупал себя, не найдя ни единого повреждения.

– О, уже проснулся сынок, – сказал водитель, – О, Дьявол, да у тебя волосы розовые.

– Где я? И ты кто?

– Что самое последнее ты помнишь?

– Смерть, – замялся я, – свою смерть, и смерть что жрала пончики.

– Опять костлявая ест на рабочем месте. Ну теперь попытайся создать логическую цепочку.

Машина мчалась по огромному длинному мосту, распростёртому над широкой рекой, которой не было видно ни конца ни края. Лазурное небо, усыпанное сотнями разорванных синеватых облачков, плавилось от жары. Несмотря на явный день, я так и не смог обнаружить солнца на небосводе.

Водитель был приятный пожилой мужчина, одетый в горчичный пиджачок в мелкую клетку. Его солнцезащитные очки с зеркальными линзами отражали бесконечную полосу дороги. Волосы и борода, седые, стрижены по последнему писку моды, как будто он, прежде чем подхватить меня, только вышел из местного барбершопа.

Щурясь от слепящего света неведомого источника, я уселся поудобнее и пытался рассмотреть в пейзаже знакомые черты. Кроме стонущих волн я так ничего и не обнаружил.

Сам мост был длинным и широким, с огромными стойками, взмывающимися так высоко вверх, что их нельзя было различить за туманкой. Посмотрев назад, я не обнаружил, где этот мост начинается, но, к моему удивлению, впереди пути начал различать странную размытую тень, походящую на большое полупрозрачное пятно, растворяющееся в голубизне горизонта.

– Так, ладно, – сказал я, – да нет, не может быть такого.

– Ещё как может, – улыбнулся водитель.