Тёмный спешился, хлопнул Ивара по плечам обеими тяжёлыми руками, на дюйм вгоняя в землю:
– Наконец вижу не мальчика, но мужчину!
Ивар признательно кивнул, не разоряясь на речи, Хайку и Хизмуту как мог изобразил лицом извинения. Братьям было не до этого – их хлопал по плечам скалящий зубы Кирыч, похоже, последние слова Ибора пролетели мимо их чутких ушей, ещё захлёстнутых боем, криками врагов, лязгом металла.
*
Поход изменил Ивара внешне, сделал из гибкого тонкого парня мужчину, в котором прежде бросались в глаза не льняные кудри, свежая кожа и юность, а расправленные плечи, здоровая стройность, твёрдая спина и умный взгляд. Ивар не жалел об уходе детства, но радовался, что не дал сломить себя чужим ошибкам.
Шишки ушли в прошлое, и если и отправлялись на растопку, то целыми. Хизмут попытался смутить его, размяв здоровенную еловую в горсти, но Ивар не повёлся, сказав, что не способен на такое и не будет пытаться – у всех свои сильные стороны. Хизмут не стал над ним смеяться.
Путь лежал в городище. Святогорич просчитал дорогу так, чтобы закупиться в нём провизией, и расчёт оказался редкостно точным – голодать войску и коням не пришлось, а порожние телеги в виду селения катились быстрей.
– Деревня деревней, – заметил Ивар, сравнив его со своими представлениями о городе.
Хизмут немногословно фыркнул.
Через час Кирыч старательно улыбался местному вождю. Назвать князем язык не поворачивался. Старик не уставал расхваливать поселение, его щедрые поля и рыбные реки, будто хотел продать войску не только затребованную снедь, но весь свой край. Наследники бессмертных сидели по скамьям за простовато накрытым столом. Дома гуляли шире и щедрей. Служанки держались без ложной скромности. Хизмут щипнул одну на пробу, готовый стерпеть шлепок по руке, но вместо возмущения получил возможность ущипнуть нечто более мягкое.
С Ивара не сводила глаз дочка князька. Он не обращал внимания. Девица ему не приглянулась, а вот по простой домашней еде светлый соскучился. Хайк изучал всё, что носит юбку. Разбирался он в женщинах плохо, поэтому внимание его сосредоточилось на той, что держалась важнее всех. Когда дело заходило до любовных дел, Хайк становился ещё более неповоротливым и неуклюжим, чем бывал в мирной жизни. Всё, чего он хотел, это привести в дом здоровую женщину, которая будет рожать детей, пока он будет в походах, и желательно не требовать особой заботы.
Девица смотрела на Ивара, переходя рамки дозволенного, только на Ивара, не обращающего внимания на её нарядное платье, расшитый кокошник – то, что не могло купить расположение светлого, потому что было мишурой, не способной его отвлечь.
С женщинами Хайк становился нем. Иррационально боялся напугать – сколько раз в детстве люди вскрикивали и хватались за сердце, стоило ему заговорить, беззвучно подобравшись походкой тёмного. Кормилица вбила ему в голову, что женщины хрупкие, слабые существа, и Хайк уверился, что женщины хрупче и слабее, чем они есть на самом деле. Была ведь ещё мать, убитая Хизмутом. И кормилица умерла едва за тридцать.
Дочь князя смотрела только на Ивара, Ивару не было до неё дела, но в Хайке дала ростки обида – светлый ничего не делал, ничего не говорил, а они сами тянулись к нему. Девиц еле выпроводили из-за стола, князьку пришлось повторить приказание криком, чтобы свитка перестала притворяться, что не слышит. Чуткие уши тёмного уловили вечерний девичий разговор перед сном, и обида расцвела пышным цветом.
*
– Каких кровей будешь? – допытывался утром князёк, несколько пасмурный по поводу похмелья.
– Ивар, из рода Ивара… – мужчина осёкся – забылся, не принадлежит он больше роду. Но Хало не ругался.
Ивар думал, на этом князёк отстанет.
– Выбрал я тебя, чтобы облагодетельствовать, – продолжил старик, приосанившись. – Отдаю за тебя единственную дочь.
Не предполагая никаких ответов, кроме «Какое счастье! Век буду благодарен!», протянул руку для поцелуя. Ивар, вскинув бровь, смотрел сверху вниз.
– Он плата в долг, – вмешался Хало, – мне принадлежит.
Первой мыслью была благодарность за избавление, но тут князёк брезгливо отдёрнул руки и гадливо процедил:
– Раб! И его я усадил за свой стол! Убирайся из дома!..
Он много чего ещё сказал. После «раб» Ивар ничего не слышал.
Раб – так его не называл никто, даже Хало по пьяни, доведённый его папашей до белого каления. Раб. Наследник бессмертного Ивара – раб. Спасибо родному отцу. Раб.
Ивар не слышал, как перестали любезничать с князишкой Святогорич и Кирыч, как воля Стола сковала его не выдающийся ум, как Святогорич бросил ему на колени медный кругляш, выгребая за это амбары дочиста. Смерд не смеет называть рабом наследника бессмертной крови, даже если по сути прав…
По сути прав…
В продолжение пути Ибор дрожащим голосом нахваливал Ивара, что девки весь вечер с него одного глаз не сводили, а князёк обиделся, что такой блистательный жених ускользает из дома.
Чувствующий себя виноватым Хало ни словом не возражал и не останавливал поток похвал. Хало всегда был искренней и чистосердечнее Ибора.
Ивар не слушал, погружённый в свои мысли. Хайк слушал.
Светлому как раз пришло на ум: раньше его подавляло обращение тёмного семейства, но он доказал им своё мужество в бою и был ими принят. Есть, наверное, способ, чтобы…
Как жить с меткой раба? Что он может сделать, чтобы не быть рабом? Ты сам грань между правдой и ложью. Сбежать значит стать беглым рабом. Рабом.
Ибор дрожащим голосом перечислял имена предков, которые, по его мнению, должны были любоваться Иваром с небесных вершин. Ивару досаждала его жалкая попытка исправить то, во что он превратил его жизнь. Предки радуются, что он хороший раб? Ивар не находил сегодня утешения ни в чём. Хоть бы бессмертный Ивар никогда не узнал…
*
Охота. Войско достигло первозданного мирового леса. Лес был непередаваем, могуч. Стоящий перед ним человек потрясенно выдыхал в благоговении.
Кирыч бросил лошадь – явление не типичное – на поруки тёмных, углубляясь в лес, будто вернулся в лоно семьи и не мог более длить разлуку. Хало кивнул сыновьям заняться конём старшины. Люди в таких случаях поручают хлопоты рабам, но услужить старшине было честью, которой удостаивались не все. Хайк и Хизмут занялись конём вдвоём, Ивар без лишней гордости взялся рассёдлывать их выносливых гнедых.
Кирыч не возвращался. Святогорич не удивлялся этому, привычно занимаясь растопкой. Лагерем встали до сумерек. Лезть войском в бурелом не было смысла на ночь глядя. Тёмных потянуло на охоту.
Хизмут выжидающе обернулся.
– Там слишком темно для меня, – покачал головой Ивар.
Вечер светлых обещал быть размеренным и спокойным. Ивар перебрался к костру, ближе к Святогоричу и подальше от отца.
Сломленный Ибор, пусть вина лежала на его плечах заслуженно, переживал варку в раскалённых котлах собственного ада. Тёмные ушли, и он с надеждой подался к сыну, но Ивар не был ему рад. Отвернулся на Святогорича, ни на кого более не глядя, хотя старшина не говорил с ним. Оживившийся Ибор померк, в неприятии сына виня Хало с его сыновьями. Что они ему порассказывали? Чем пригрозили? Или чем подкупили? Ибор не верил, что тёмные не отыгрываются на его парне, потому что на их месте вёл бы себя так. Наследник всё глубже лез в бутылку…
Кирыч вернулся первым, с видом добытчика, очень довольного, притащив… чёрно блестящий валун.
Святогорич вместо насмешки одобрительно прицыкнул языком, будто в восхищении. Ивар заинтересовался ещё больше.
– Небесный металл, – разъяснил старший светлый. – Лучший материал для оружия.
Добыча других больше годилась в котёл, чем в горн. Ужин вышел славный. Тёмные ценят и умеют готовить дичь.
*
В противоположность княжьей дочке, дочь кузнеца Ивару приглянулась. Девушка ходила с непокрытой головой, толстая русая коса лежала через плечо, платье в пол было очень простым, с единственной нитью вышивки по кромке подола, но аккуратным. Ивар засмотрелся на неё, так что Кирычу пришлось окликнуть его дважды, чтобы дозваться в кузню.
