Хизмут раздувал меха. Обычно это делали двое, но Хизмут мог сломать незаменимый кузнечный инструмент и в одиночку.

Ивар глянул за спину и вздрогнул:

– Не слышал тебя, – сказал он стоящему над самой душой Хайку.

Застывшее лицо тёмного сохранило каменную неподвижность, серые глаза с нераспознаваемым выражением смотрели сверху вниз – он был выше на голову.

Кирыч позвал снова, и молодые поспешно зашевелились. Тёмные считали, что воин сам должен уметь изготовить себе оружие, но Святогорич был в деле не меньший мастак. Тем ещё были хороши походы, что можно было воспользоваться редкой возможностью поучиться у лучших в своём деле.

Впрочем, Ивар сомневался, что наука Кирыча сгодится для его пользования – тёмный держал молот одной рукой, в замахе казалось, что он вот-вот вылетит от удара, сыпались искры, наследник орудовал играючи, почти не глядя, морщась на лязг, который сам же создавал. В Иваре не было этой силы, пусть род Кирыча был старее. Красная полоса металла складывалась, расплющивалась молотом, складывалась, раз за разом, счёт перевалил за двадцать.

Понадобилось два дня, чтобы превратить небесный валун в три полосы металла. Ивару больше нравилось смотреть на Кирыча в чаду против красного зева печи. Изделия отправились в бочку для закалки, и высокий силуэт оделся в поток дыма.

– На, – бросил Кирыч, подняв на тряпице меч.

Ивар округлил глаза в недоумении.

– Заточи и отполируй, – добавил тёмный.

Светлый затруднялся понять, что это значит. Пользуются им как рабом или просто как мальчишкой, или как младшему наследнику оказывают честь возможностью услужить или…

– Дарю, – усмехнулся Кирыч.

И вручил два меньших равноценных клинка Хайку и Хизмуту:

– Пользуйтесь с умом!

*

Не остановленный однажды, после боя Ибор взялся нахваливать Ивара. Молодому мужчине это досаждало, но деться в поле было некуда, только если ускакать на взмыленном, тяжело дышащем коне.

Когда Хайк привычным жестом позвал на тренировку, Ивар испытал облегчение. После боя прежде не приходило в голову махаться, но светлого не удивило, что у Хайка остались силы на баловство после дела. Хизмут пошёл с ними, как обычно. Скакать понарошку после настоящей схватки ему не хотелось, но братьев редко можно было увидеть порознь.

Мечи были наскоро обтёрты травой, не отчищены по уму. Бойцы встали друг против друга. Шаг навстречу давался без боевого напряжения. Ивар знал, что после ударов Хайка руки будут болеть сильнее, чем после действительного боя, но боль перестала досаждать, как раньше – уверенность, что руки становятся сильнее, снимала её.

Хайк ударил дважды, Ивар не смог вставить между ударами ни одного своего, меч и кинжал покатились по траве и затихли. Хайк, не дав опомниться, бросил свои клинки, чего не делал никогда, выхватил из крепления обоюдоострый остроконечный нож…

Ивар не понял, как оказался на земле, придавленный весом превосходящего мышцами и ростом Хайка, мускулистое предплечье передавливало горло, так что смотреть Ивар мог только сквозь слёзную пелену и дышал урывками. Хайк твёрдо занёс острие вертикально над его лицом. Безумие берсерка не успело отпустить его, он хотел сделать так, чтобы отныне девушка, посмотревшая на Ивара, замечала шрамы, затмевающие всё остальное. В неотпустившем безумии кровопролития Хайк не думал даже, что это больно – берсерк не знает боли.

Светлый почувствовал его намерение. В его мыслях не было никаких девушек, его ожгло неоформленное видение о метке раба, и он с силой, которой у него не было, оцарапавшись, схватился за угрожающую руку, не давая поставить тонкий кончик лезвия на щеку.

– Хайк! – крикнул Хизмут.

Ивар не видел, что младший брат пытается снять с него старшего. Он почти ничего не видел, а потом инстинктивно закрыл глаза, потому что лезвие в твёрдой руке задёргалось. Хизмут был сильнее Ивара, и они пытались угомонить Хайка вдвоём, но того держала на месте навязчивая идея, а Хизмут не вполне понимал, что происходит. Его призывы к брату оставались не отвечены, зато привлекли внимание остальных.

Святогорич бросил растопку, Кирыч недочищенный меч, Хало непонимающе поднялся на ноги, но медлил вмешаться, зато Ибор ранено вскрикнул и схватил лук.

Кирыч выругался на ходу, вытянувшись кошачьим прыжком, сбивая стрелу, Святогорич прервал полёт другой, но перепуганный Ибор стрелял быстро.

Ивару стало ещё тяжелее, он охнул под весом.

– Хайк… – как-то непривычно позвал Хизмут, наконец рассеивая упёртое отупение брата.

Подоспели отвлечённые выстрелами старшины. Хайк беспрепятственно отдал нож, Ивар с трудом вдохнул, но поспешно отполз подальше, держась за грудь. Хайк тупо смотрел на Хизмута на руках Кирыча. Брат висел безвольно, из спины нелепо торчала пернатая спица.

*

Хало мог прибить Ибора, и его едва ли стали бы останавливать. Вместо этого тёмный сел у постели сына и промолчал несколько часов.

Хайк не был виноват. Ивар не был виноват. Ещё меньше вины было на провалившемся в беспамятство Хизмуте. Хало позволил Кирычу вычистить рану и зашить, пока старшина работал, не сводил с него глаз, хотя не подозревал всерьёз, что старший тёмный использует возможность, чтобы отправить Хизмута к праотцам.

Хизмут лежал на животе, непривычно беззащитный. Лицо с закрытыми глазами, повёрнутое в сторону Хало, заострилось. Хайк с опущенными плечами сидел в стороне, не поднимая лица от земли, точнее даже едва не вжимая его в собственную грудь. Ивар держался ещё дальше. Светлый так успел примириться в своих мыслях с братьями, что произошедшее до сих пор не отпускало его из нервного напряжения. Хайк с самого начала относился к нему снисходительней или просто не умел издеваться, что хоть так, хоть эдак не говорило против него, а Хизмут с момента расплаты выискивал способ побольнее уколоть Ивара, такого лощённого и избалованного, что скулы сводит… и вот, Хайк бросился на него с ножом, а Хизмут попытался выручить, пусть даже от родного брата…

Ивар пришёл к мысли, что знать другого человека невозможно. Ты сам грань между правдой и ложью. Если грань между правдой и ложью для тебя несущественна, ты утратишь и потеряешь между ними себя…

Хало смотрел на лицо сына. Не отвечая серым диковатым взглядом, оно выглядело более мирным и молодым.

Наследник почувствовал присутствие – Кирыч дал себя почуять. Он держал в руках изобретательно собранную из нескольких одеял и веток ширму, напоминающую три стороны палатки на одного, длинную стенку и две узкие. Старшина поставил её, закрывая Хизмута навесом.

– Дождь собирается, – сообщил он. – Если будет заливать, повесишь на верхнюю перекладину ещё одно одеяло.

Хало кивнул. Кирыч не торопился уходить. Позвал по имени.

– Отпусти мальчишку. Он тебе не должен. Сын за отца не отвечает, ты знаешь – это давлеет над твоей совестью, это влияет на твоих сыновей.

– Я взял долг по праву. Меня вынудили взять долг.

– Да, – кивнул Кирыч, демонстрируя толику утомления и показывая, что старше, чем кажется на вид. – Тот, кого ты хотел наказать, наказан. Он больше не будет прежним, он сломлен. Мальчишка правильный, он не пошёл в отца, из него выйдет толк. Отпусти его сейчас, и в его сердце не останется зла против тебя и твоих сыновей…

– Я уже не такой сопляк, чтобы поверить в здравомыслие Ибора! – запальчиво перебил Хало. – Он возьмётся за прежнее, стоит мне уступить!

Во взгляде Кирыча просквозило разочарование:

– Ты сопляк, если тебе до сих пор есть дело до слов и мыслей Ибора.

*

Бой. Бледный Хизмут сидит в седле, не может взять оружие из-за плотно обхватывающих торс бинтов. Сведённые руки могут только держать уздечку.

– Твоя очередь закрывать его от стрел, – распорядился Хало.

Ивар кивнул, сжав челюсти. Неудачное время для боя – сумерки сгущаются, крапает дождь, мелкий, холодный и навязчивый, как осенний. Тёмные не дают зажечь факелы. Они правы – пламя исказит то, что и так плохо видно. Хизмута нельзя оставить в повозке, одного. Верный конь несёт хозяина ровнее, чем мог бы возница.