– Сам не знаю, зачем я зашел, – равнодушно сказал он.

Лицо Маргариты невольно приняло злое выражение. Первым ее побуждением было громко фыркнуть, а может, даже ударить Романа. И затем прокричать ему: «Ну и убирайся! И не приходи больше! Видеть тебя не могу! И не хочу, понял? Чтобы ноги твоей больше здесь не было!»

Но все-таки Маргарита сдержалась. «Чего я этим добьюсь? – немедленно подумала она. – Он действительно может уйти навсегда, ему это ничего не стоит. Ведь это я его люблю, а он меня – нет. Я это прекрасно понимаю… Нет, если он и бросит меня, то пускай по своей воле. Я не собираюсь ему в этом помогать…»

– Ну что ты, милый, что ты? – ласково заговорила она, обнимая его и слегка подталкивая в сторону тахты. – Давай присядем… вот так… Давай ты меня наконец поцелуешь, а?.. Рома, милый мой…

Роман припал ко рту Маргариты холодными, неподвижными губами, в то время как она уже развязывала его галстук.

А когда ее подвижные длинные пальцы проникли ему под рубашку, Роман ощутил сильный прилив возбуждения, так давно им не испытываемого…

Итак, я сижу на своем любимом гамбсовском стуле и перебираю фотокарточки.

На них очень красивая девочка. Ей двенадцать. Она пропала. Ее нет уже больше месяца. И хотя о самом ее существовании я узнал лишь час назад, я уже чувствую, что это будет самое волнующее дело из всех, за которые я брался.

Тем прискорбнее, если этой девочки уже нет в живых. А такой вариант, к сожалению, не просто нельзя исключать, он даже весьма вероятен. Все дело в том, что девочка, повторяю, невероятно, неправдоподобно красива. И если она бесследно исчезла, убийство на сексуальной почве – едва ли не самое верное предположение…

Разумеется, я ничего не сказал об этих догадках ее отцу. Он и без того неприятный тип. Кинорежиссер. Я уже имел с ними дело. Гнусная порода. Хуже только киноактеры…

Но я взялся за это дело в последнюю очередь ради отца девочки и его паршивых денег. Меня покорила и тронула именно она – Азия. Признаться, если бы папаша-режиссер отказался иметь со мной дело, я все равно отправился бы ее искать… Затрудняюсь даже сказать, что происходит. Я словно бы с первого взгляда влюбился в эту девчушку. Втрескался по фотографии, как какой-нибудь слюнявый школьник…

Да, ее зовут Азия… Странное имя. Странная внешность. Чувствую, она и во всех остальных отношениях очень странная – эта Азия. Кажется, она, как принято говорить, слишком хороша для этого мира…

Неудивительно, что ее отец без ума от нее. Он рассказал мне о собственных поисках. Я просто диву давался. Папаша сделал едва ли не все возможное – тщательно прошерстил все маршруты, которыми передвигалась его дочка, переворошил всю жизнь, которой она жила…

А жила она как будто бы обычно. Школа, дом, подруги. До мальчиков дело вроде бы еще не дошло, по крайней мере, папаша в этом уверен.

Что еще? Кино, библиотека, бассейн. Негусто.

И ни одного свидетеля, который дал бы следопыту-режиссеру хоть малейшую зацепку.

Не раскопала ничего и милиция, впрочем, от этих охламонов, как водится, не приходится ждать подвигов.

Спрашивается: что тут могу поделать я?

Мой ответ: пока и сам не знаю.

Только я печенкой чую – история экстраординарная. И подходить к ней надо соответствующим образом.

Если это маньяк-извращенец, любитель маленьких девочек, то он, как минимум, не идиот. А уже одно это стоит признать экстраординарным…

Ладно, допустим, гипотетический маньяк по чистой случайности остался незамеченным, когда делал свое грязное дело. Но уж труп-то несчастной жертвы как-нибудь всплыл бы за целый месяц…

Если трупа нет, это внушает определенную надежду, что Азия жива.

Но если она сейчас живет, то в каких условиях? Быть может, ее теперешняя жизнь хуже всякой смерти… И при таком раскладе ей опять же осталось совсем недолго.

Если теоретический маньяк держит ее в плену, то он умен. А если при этом Азия – абсолютно случайная и спонтанная его жертва, то поиски этого маньяка уподобляются ловле рыбы одними зубами… Но уж коли эта рыбка попадется мне в пасть, я самолично откушу ей голову…

Хотя, по совести говоря, шанс на успех есть у меня лишь в том случае, если Азия была неслучайной жертвой.

Папаша обмолвился, что кто-то из съемочной группы может что-то знать… Откуда он это взял, ума не приложу. Тут папаша явно темнит…

А если он темнит в таком важном деле, то не замешан ли он сам? Этого тоже нельзя исключать. Да, он без ума от дочери, но как-то уж слишком без ума. Не он ли сам виновник?

Зачем ему тогда обращаться ко мне? Возможно, надеется, что хотя бы я выведу его на чистую воду. И тем избавлю от мук совести, которые его гложут… Все эти «художники» – они же такие. Ожившие персонажи Достоевского…

Впрочем, чутье подсказывает мне, что вариант с папашей куда маловероятнее, чем с умным маньяком.

Но версию про причастность съемочной группы я, пожалуй, проверю. Даже, наверное, именно с нее и начну.

Прошла всего лишь пара дней с того момента, как я узнал о существовании Азии, но в направлении ее поиска мною сделано уже немало. Точнее – не сделано, а узнано. И все благодаря Мише – осветителю из группы Воронова.

Я с ним сдружился, с этим Мишей. Славный парень. Мы почти сразу стали друг для друга Мишей и Валей.

Признаться, до этого я относился к осветителям, как к быдлу. Но Миша в одиночку опровергает любые презрительные мнения о своей профессии. Он умен, воспитан, даже по-своему интеллигентен. А главное, он чертовски наблюдателен.

– Тебе бы сыщиком стать, – сказал я ему уже через час после знакомства.

– Зачем? – пожал он плечами. – Я кино люблю.

– В режиссеры метишь? – спросил я в шутку.

– Почему бы и нет… – серьезно ответил он.

– А как тебе ваш Воронов?

– Посредственность, – поморщился Миша. – Экранизирует только классику. А что может быть легче? Найди хороших актеров, надень на них костюмы из прошлого века – и дело в шляпе. Короче, халтурщик наш Воронов…

До этого Миша подробно рассказал мне обо всех членах съемочной группы. Особенно подробно – о Юрии Никулине…

Выслушав осветителя, я пришел к выводу, что если кто в этой группе и причастен к пропаже Азии, то это ее папаша. Больше просто некому. Или же надо искать виновного в другом месте…

Но прежде я решил окончательно разувериться (или наоборот) в виновности Воронова.

– Ты когда-нибудь видел его дочку? – спросил я у Миши.

– Было дело, – хмыкнул тот.

– И какие впечатления?

– Какие могут быть впечатления? – посмотрел он на меня. – Девчонка как девчонка.

– Отец ее, кажется, сильно любит?..

– Может, и любит. Но его работе, как видишь, это не мешает.

– То есть совершенно не мешает?

– Разве что он стал еще бóльшим халтурщиком, – отвечал Миша.

– А это только твое мнение? – уточнил я. – Или кто-то еще так говорит?

– Все так говорят… Раньше еще, может, и думали, что этому Воронову есть что сказать, но теперь уж точно – баста. Халтурщик – он и есть халтурщик…

– Что же такие известные актеры снимаются у халтурщика? – усомнился я.

– А им что? Им деньги платят…

– Хм… Ну а что еще говорят про Воронова?

– Недоумевают, – сказал Миша. – Не понимают, зачем он вообще снимает этот чертов «Нос»… Вот ты, Валя, читал этот «Нос»?

– Когда-то… Уже не помню.

– А ты перечитай, – посоветовал Миша. – Галиматья редкостная…

– Будто бы? Все-таки Гоголь…

– Значит, Гоголь не в себе был, когда этот «Нос» писал… У него же у самого шнобель будь здоров был… Портрет небось видал?

– Видал… Так ты говоришь: все в группе считают, что Воронов взялся за галиматью?

– Вот именно, – подтвердил Миша. – И это, заметь, профессионалы! А что скажет обычный зритель? Короче, есть мнение, что Роме на этом конец.

– То есть как конец? – не понял я.

– Да так! Сошлют его на какое-нибудь телевидение. Или в затрапезный театр засунут. Все к этому идет. К тому, что Рома из-за этого «Носа» сам с носом останется…