Рин всегда стучала в комнату Джироламо четыре раза, не три, как ко всем остальным, словно один лишний удар в дверь мог оттянуть момент встречи с больным. С ним все и всегда выходило из-под контроля, а Рин лихорадило, когда что-то шло не по плану, потому что «не по плану» – значит опасно, а «не по плану» с магом, потерявшим рассудок, «опасно» приобретает масштабы катастрофы. В одном исследовании о выжженных магах говорилось о том, что в каждом из них есть остаточный запас силы и при чрезмерном возбуждении они могут эту силу направить. В любой момент дом милости мог взорваться, если бы Джироламо дошел до своего эмоционального пика. Рин выдохнула, она здесь в роли огнетушителя.

– Доброе утро, Джироламо.

Открыть дверь, закрыть дверь, снова открыть дверь.

Первое – нужно убедиться, где находится больной и собирается ли напасть.

Джироламо мирно сидел в коляске, и слюна тянулась в раскрытую ладонь. Рин сложно было поверить, что этот человек когда-то был магом, что когда-то он касался источника, плел узоры заклинаний, да хотя бы просто умывался, ел и причесывался сам.

Второе – проверить ловушку для снов в бестолковой надежде обнаружить там хоть что-нибудь.

Ничего.

Третье – посмотреть в окно – туман.

Четвертое – повторить приветствие.

Пятое – решиться подойти к коляске.

Это раньше, когда Рин была полной идиоткой, она начинала утро Джироламо с того, чтобы расчесать ему волосы, похожие на птичье гнездо. Приличные люди не ходят с такими волосами, а, даже если человек потерял рассудок, ему просто необходимо оставаться приличным. Для этого здесь и живет Рин.

Но расчесать Джироламо – все равно, что с самого утра объявить себе войну и бросить саму себя в эпицентр непредсказуемого. Он всегда дрался, кусался, швырял в нее предметы, падал с коляски. В конце концов, между приличием и безопасностью Рин выбрала второе.

Умывать, расчесывать и менять ему рубашку по утрам нельзя. Все, что можно, – катить его вниз, кормить и поить.

Оллибол ладила с ним гораздо лучше Рин, но частенько теряла самообладание, а Рин готова была терпеть, терпеть и терпеть. Этому она научилась на родине в роли изгоя общества.

Рин тяжело вздохнула и мягкой, но уверенной поступью двинулась к Джироламо. Ложь начиналась здесь, в ее шагах.

– Я сейчас покачу тебя вниз. Завтрак уже готов. Все, как ты любишь.

Оллибол поначалу говорила: нельзя допускать того, чтобы больной диктовал сотрудникам дома милости, что им готовить или во сколько объявлять отбой. Это она, наивная, так рассуждала после университета, пока не столкнулась с суровой реальностью в лице Джироламо.

В этом несчастном доме слишком многое зависело от настроения одного больного.

– Кофе? – Рин в тот момент напомнила себе сапера.

Джироламо оторвался от слюны, образовавшей на линии жизни лужицу, уткнулся взглядом в правое плечо Рин (просто потому что не попадал ей в глаза), а затем сжал руку в кулак и с агрессией стукнул по поручню коляски.

– Значит, сегодня чай.

Снова удар по коляске, сопровождаемый враждебным мычанием.

– Чай с молоком.

Джироламо опустил взгляд, раскрыл ладонь, и снова изо рта потянулась слюна, значит, можно его катить.

Второй глоток кофе Рин позволяла себе лишь после того, как все подопечные будут за столом, но, главное, лишь после того, как Джироламо оценит завтрак. Потому как, если он не оценит, ни одному живому существу, в рассудке оно или нет, и в голову не придет что-то там есть или пить.

Завтрак понравился, все сидели за столом, Оллибол бодро рассказывала пациентам о прелестях наступившего дня, а Рин сделала второй глоток.

Утро началось отлично. А ведь это было утро среды.

По средам в обязанности Рин входила закупка необходимых дому продуктов. Еще каких-то три месяца назад этим занимался Лью, и Рин всегда писала ему списки, но стажировка Лью закончилась, и он уехал на свой фрагмент.

Взять с собой передвигающуюся тележку, надеть жилетку социального работника – настоящее спасение для инфамов от агрессивных элементов на улицах города, взглянуть в зеркало – на удачу, поправить платок на шее, поправить платок на шее, поцеловать мамин перстень и выйти в туман.

Фрайкоп – один из десяти фрагментов расколотого мира, скалистый многоярусный остров в туманном коконе. Рин он не понравился с первого взгляда, но она заставила себя увидеть в этом городе хоть что-то, что можно было занести в колонку плюсов.

Конечно, и минусов было полно…

Гораздо больше, тут и скрывать нечего.

Первый – холод и слишком высокий уровень тумана.

Другое дело на родном Кальсао… Рин подходила к обрывам фрагмента и смотрела вниз на белесую бездну, Кальсао висел над туманом, как пестрая детская игрушка над колыбелью. А здесь же бездна сама вылезала на дорогу, щупальцами расползаясь по мостовым, смотрела сверху, покрывая собой шпили пожирающих друг друга замков, поэтому Рин считала местный туман коконом.

Вообще, она любила описывать места, события и людей одним лишь словом, так, чтобы сразу все было понятно.

Туман в Кальсао – колыбель, и не нужно объяснять, что, знакомый с детства, он казался ей вполне безопасным, у него были свои принципы: не тревожил людей, не путался под ногами.

Туман во Фрайкопе – кокон, и не нужно объяснять, что он зловещий, замкнутый, а сам Фрайкоп – вовсе не будущая бабочка.

Тридцать шагов вдоль узкой обрывистой тропы, поворот направо и мостовая, где туман достает до щиколоток. Семьдесят пять шагов прямо. Справа лавка доктора Ибса, здесь нужно купить успокоительное (на обратном пути). Слева цветочный магазин; сегодня день рождения у Мэли, одной из пациенток; нужно купить букет из фиалок (на обратном пути). Справа кофейня, слева мастерская башмачника, забрать туфли Оллибол (на обратном пути). Справа церковь, слева заброшенный банкетный зал.

Внезапный шепот из тумана оборвал мысли, и Рин опрометью бросилась на территорию церквушки, а механическая тележка так и застыла на мостовой.

Вторым минусом Фрайкопа были люди-сгустки. Кто они? Жертвы неведомой магии или порождения зловещего кокона? Вот к чему приводит замкнутость – Рин не общается с местными так тесно, чтобы быть уверенной в правдивости их ответов, а домыслы инфамов больше похожи на страшилки, которые дети рассказывают друг другу, сидя на обрывистых склонах фрагментов и глядя в бездну.

Внезапный порыв ветра. Туманное покрывало качнулось влево, словно тарелку со сливочным супом накренил Джироламо, грозясь испачкать новенькую скатерть; сгустки поползли в сторону заброшенного банкетного зала, утянув часть тумана за собой.

Это второй раз, когда Рин столкнулась с ними прямо на улице посреди дня, и ей повезло, что рядом оказалась церковь. На ее территорию сгустки не заползут, а если бы застали Рин на мостовой, высосали бы из нее и душу, и память, и разум. Словом, вернулась бы она в дом милости в качестве пациентки, если бы вообще вернулась.

Встреча со сгустками – вещь незапланированная, и может выбить из колеи любого человека, а уж Рин и подавно.

Она и сама не заметила, как перевернула перстень камнем в сторону ладони и сжала руку в кулак, точно, спрятав мамин подарок, защитит и ее. Но мамы рядом не было, а значит, и бояться не за кого…

Какой же Рин была идиоткой, когда влюбилась в Ранго, и дальше, когда таяла на глазах от болезни под названием «его свадьба», и потом, когда заявила маме, что поедет на другой фрагмент в качестве волонтера в дом милости. Все эти идиотские «когда», «дальше» и «потом» привели к моменту «сейчас». А сейчас она взмокла от страха и не могла сделать даже шага на мостовую до тех пор, пока колокольный звон не разбил туманный купол, а шепот ползающих людей-сгустков не растворился.

И только она в этом виновата!

Не просто так именно Лью ходил за продуктами. Уж точно магу было проще справиться со сгустками, чем Рин.