– Почему ты спрашиваешь? – ответила Лайла вопросом на вопрос. – Разве ты имела Яаля в виду?

– А почему бы и нет?

– Он муж твоей сестры. Так поступать не принято.

– Но ведь мы живем не в средние века. Он одинок, я тоже.

– Существуют определенные правила, – Лайла недовольно сморщила нос. – С чего это вдруг ты начнешь встречаться со свояком? Бррр… И потом, мне кажется, что он до сих пор любит Бамби. У него не загораются глаза, когда он смотрит на тебя. Положим, с ним было приятно посидеть за ужином, ну и что? Он потух. Он сам об этом сказал, если ты обратила внимание.

– Мне кажется, что и Май до сих пор любит свою бывшую.

– Ну, не знаю, – сказала Лайла, подумав. – По крайней мере, когда Май разговаривал с тобой, у него был такой особый взгляд.

– Какой такой особый?

– Ну, искра такая. Да ты знаешь. Так смотрят, когда чем-то очень интересуются.

Она права, подумала Сиван. Когда Яаль смотрел на нее, в его глазах не было никакого «особого интереса». Она прекрасно знала, что искра в его глазах загоралась только при упоминании Бамби. Даже тогда, когда ее проблемы проложили между ними глубокую борозду и от них уже нельзя было просто отмахнуться, страсть, которая появлялась в его глазах при взгляде на нее, нельзя было не заметить.

А внизу под ними на скамейке напротив лавки Карло сидела все та же троица, разливая бутылку водки по пустым пивным банкам. Один из них что-то сказал, а другой засмеялся, и его смех перешел в хронический кашель, который продолжался до тех пор, пока лицо его, и так изначально красное от алкоголя, не потемнело еще больше и стало почти фиолетовым. Тогда третий пьяница принялся стучать его по спине, а когда и это не помогло, встал, наклонился над ним, вынул у него из рук горящую сигарету, отбросил ее в сторону, и постучал снова. Потом открыл бутылку воды и протянул ее второму одной рукой, продолжая другой похлопывать его по спине. Из всех троих он был самым симпатичным – невысоким, но крепким – и хотя его движения были замедленными из-за выпитого алкоголя, в них чувствовалась сила.

Как бы жалко они ни выглядели, Сиван не могла не обратить внимания на этот неуклюжий акт заботы о своем приятеле.

– Не нравится мне, что они сидят возле нашего дома и пьянствуют. Было бы лучше, если бы на бульваре были какие-нибудь бутики или галереи.

– В этом вся прелесть Флорентина, – возразила Лайла. – Тут не все одинаковые, как оловянные солдатики. Тут все перемешано, и именно за это наш район любит молодежь. По мне это классно! Чем они тебе мешают? Они тихие, сидят себе, ни к кому не пристают.

– Ты права, но все-таки надо поставить на входе новую дверь.

– Вот посмотри.

К пьяницам подошел полицейский из местного участка. Они вяло заспорили с ним, и он взял в руки одну из пивных банок и понюхал ее, прежде, чем поставить обратно на скамейку, а потом несколько раз настойчиво повторил, что просит их уйти. В конце концов они встали и побрели нетвердыми шагами прочь, оставив позади себя полиэтиленовые кульки, пустые пивные банки, пенопластовые подносы и пластмассовые вилки-ложки. Дойдя до улицы Мешек А-Поалот, они пересекли ее и направились дальше на юг.

Сиван задумчиво посмотрела на дверь, ведущую из гостиной в спальню. После того, как она увидела квартиру Лири, ей тоже захотелось использовать для нее черную металлическую раму, но сейчас она решила подумать еще раз.

Она позвонила Маю и попросила его спуститься и помочь ей принять решение. Через несколько минут он появился у нее на пороге, одетый как всегда просто: в тренировочные брюки и майку с длинным рукавом. Однако под маской «я только что встал с кровати» явственно проступала метросексуальность, подчеркнутая медальоном в форме виндсерфера на серебряной цепочке, серебряным же кольцом на среднем пальце, густыми и дикими на вид волосами, над которыми явно потрудился хороший мастер и, как это было принято теперь у молодежи, недельной щетиной, которая придавала ее обладателю небрежный вид, но на самом деле требовала тщательного ухода.

– Ну и что же вы думаете? – спросил он.

– Когда я была в Бразилии много лет назад, я спала в доме, в котором была перегородка из дерева, украшенная фигурами из местного фольклора: рыбами, птицами, кукурузой. Вот, попыталась найти что-то подобное в интернете, – и она показала ему фотографию на экране телефона.

Май взял телефон у нее из рук, и Сиван почувствовала краткое, но возбуждающее прикосновение его пальцев.

– Можно мне посмотреть на план квартиры?

Она протянула ему чертежи.

– Вполне можно сделать, – заключил Май, вернув Сиван чертежи и телефон. На этот раз она постаралась не прикасаться к нему.

– Кто это сделает? Вы? Как?

– У моего приятеля есть столярная мастерская со станками, которые могут резать дерево по шаблону. Я попрошу его помочь вам. Если я понимаю правильно, вы хотите, чтобы эта перегородка служила произведением искусства, и в то же время позволяла свету, приникающему в квартиру, создавать теневое изображение на стенах.

Сиван не думала о подобной возможности, но идея ей сразу же понравилась. Перегородка, которая создает узор из теней!

– Я предлагаю сделать слева две фиксированные панели, – сказал Май, отступив в сторону, – а справа – дверь, которая будет открываться внутрь гостиной.

– Как у вас получается все представить? Вы же сказали, что вы инженер, а не архитектор.

– Я люблю работать с деревом. В молодости я много чего сделал своими руками.

– Где вы выросли?

– В Ашдоде. Вы представляете себе Ашдод?

– Смутно.

– Я жил в районен «Далет»^[8], который находится возле моря. Мой отец был учителем физики в старших классах. Да каким учителем! Если вы спросите, кто такой Менахем Бен Валид, целые поколения учеников дадут ему самую высокую оценку. А в кладовке у него находилась мастерская, в которой он возился в свободное время. От него я всему и научился. А мама была учительницей истории и заместителем директора школы, от которой все разбегались, хоть она и добрейший на свете человек.

– Образованные люди. Они и сейчас там живут?

– Да. Они уже очень старенькие. Они не могли завести ребенка в течение многих лет, но в конце концов родился я. Единственный сын. Зато сейчас, когда у них есть внуки, они рады до небес. А вы откуда будете?

– Из Рамат Авива^[9]. Но родилась и выросла я в кибуце Эйн Галим. Это к северу от Атлита.

– Так, значит, мы оба выросли возле моря. Вот мы и нашли кое-что общее… Вы должны подумать о том, что хотите изобразить на этой перегородке.

– Ночное небо с луной и звездами, мерцающими над деревьями, – ответила она, думая о Лайле. – Нет, лучше над морем. Моя дочь любит море.

Сиван скользнула взглядом по цепочке на шее Мая. У Родриго, отца Лайлы, на шее было ожерелье, сделанное из ракушек и дерева, на котором тоже болталась фигурка серфера. Он сам был прекрасным серфером, и дочь его тоже катается на волнах, а вот теперь еще и Май. Себя Сиван в этот список не включила – время, когда она каталась на волнах, ушло в прошлое.

– Я еще посовещаюсь с Лайлой, – сказала она.

– Когда вы надумаете, что изобразить, я узнаю про цену, и тогда вы сможете принять окончательное решение.

В этот момент в гостиную вошел Омар, который все это время работал в гостевом туалете у входа. Вид у него был смущенный.

– Сиван, вас хочет видеть какая-то женщина. Она плачет.

В дверном проеме, опустив дрожащие плечи, стояла плачущая Михаль, вытирающая мокрые от слез щеки тыльной стороной ладони. На ней была старая ветровка, замызганный свитер и порванные штаны, а ее большие ступни в толстых армейских носках были втиснуты в пластмассовые шлепки.

– Что случилось, Михаль? – Сиван думала, что Май поможет ей, но он быстренько махнул рукой, как бы говоря «только без меня», и исчез.