Вечерний воздух был пропитан пылью и затхлостью, как старое заплесневелое одеяло. Редкие порывы прохладного ветра позволяли наполнить легкие чистотой, но на следующем же вдохе ее выбивали сладковатые и тошнотворные запахи гниения и крови. Они были такими яркими, что оставляли после себя металлический привкус на кончике языке.

Слишком большие мужские ботинки, которые девушка что есть сил перетянула изношенными кожаными шнурками (того и гляди разорвутся от старости), все равно так и норовили свалиться с ног. Из-за этого ей приходилось постоянно останавливаться, чтобы вернуть выскакивающую пятку на место. Подол потрепанного черного плаща, в который куталась девушка, уже давно впитал в себя грязь улиц Сиви́и, стал тяжелым и мешал нормально передвигаться.

Словно пытаясь лучше прочувствовать столицу, а может быть просто истязая себя, она жадно втягивала носом воздух. Иногда запахи оказывались настолько омерзительными, что к горлу подступал ком, и ей едва удавалось сдерживать тошноту. Временами она сворачивала в подворотни, такие отдаленные, что свет от ламп, заполненных тусклыми магическими искрами, даже не мог туда проникнуть, и потом ей приходилось почти с ужасом выбегать на одну из центральных улиц, чтобы позволить себе перевести дух от увиденного.

Конечно, не везде все было так плохо. Не зря же Сивия была столицей одноименного Королевства. Если бы девушка обернулась назад, то ее взгляд точно уткнулся бы в силуэт большого приземистого замка, который с такого расстояния напоминал огромную коричневую черепаху. Возможно, замок был некрасив, но надежен, и отлично справлялся с порывами песчаного ветра, с легкостью разрушающего все высокие постройки. Рядом с ним расположились с три десятка невысоких полусфер – Первый квартал, где живут только богачи.

Девушка оглянулась по сторонам и только убедившись, что поблизости нет ни одного человека, отдернула капюшон назад, позволяя ветру лизнуть вспотевший под плотной тканью лоб и растрепать пряди незабранных в прическу волос. Украденная ей одежда совершенно не подходила для первого летнего месяца, но зато отлично годилась в качестве маскировки.

Она подняла взгляд на небо, оценила положение солнца, и со вздохом вернула ткань на место, позволяя теням закрыть свое лицо. Следовало возвращаться домой, вот только лишаться обретенной на пару часов свободы ей совсем не хотелось. Хотя то, что ее так долго не обнаружили – это и так редкая удача. И не стоило ей злоупотреблять.

Проходя мимо торговой площади, девушка остановилась и неловко переступила с ноги на ногу. Там было шумно. Поначалу, она даже не планировала приближаться к этому месту – слишком велик риск оказаться пойманной и с позором доставленной обратно. Беглянка уверенно двигалась в сторону замка, в это время суток красиво окрашенного розовыми и оранжевыми всполохами заката, но в последний момент все же не устояла перед скребущимся под кожей своими острыми коготками интересом и повернула на звук.

На самом деле, от торговой площади Сивии уже давно осталось одно только название, да пара затертых вывесок на домах. Там, где еще с десяток лет назад кипела жизнь, сейчас были только высокие деревянные эшафоты, окрашенные в черный. Девушка могла бы даже сказать, что они выглядели величественно: массивные сооружения, нижняя часть которых была закрыта темно-синей тканью с крупным изображением королевского герба: окрашенных в сизый цвет гор и обвивающих их белоснежных лилий. Два символа Сивии: бескрайние горы на границе и цветок пустыни, который отличался такой живучестью, что мог расти даже в песках.

Эшафот был расположен таким образом, чтобы все происходящее на нем легко просматривалось и с земли. Это была своего рода сцена, вот только “представления” на них вряд ли можно было назвать хоть каплю привлекательными. Но именно на одном из них и не посчастливилось оказалось девушке.

Вначале она даже засомневалась, но потом, подталкиваемая интересом и каким-то непонятным желанием увидеть то, о чем читала в книгах и в подсмотренных отчетах, смешалась с толпой зевак и подошла ближе – к тому эшафоту, с которого доносились крики. А вскоре и вовсе оказалась в первых рядах.

Правильнее было бы спрятаться за другими людьми, а еще лучше просто забыть о происходящем и поторопиться домой, но вместо этого девушка словно приросла ногами к земле и не могла (откровенно говоря и не хотела) пошевелиться.

Стоящий у края эшафота стражник в простой черной тунике и наброшенной поверх накидке королевского стражника откашлялся, и провозгласил короткую и простую фразу, которую за время своей работы наверняка уже давно успел заучить наизусть.

Было что-то удивительное в том, как всего несколькими незамысловатыми словами можно было так просто оборвать человеческую жизнь. Немногим проще, чем поставить росчерк пера под приказом.

Последнее девушке приходилось видеть неоднократно: все было отстраненно и лишено любых эмоций, словно документ был не перечнем приговориваемых к казни, а списком продуктов для закупки на королевскую кухню.

– По приказу Его Величества Аруло Мезе́н, Элес Сарин приговаривается к смертной казни за укрывательство магии. Приговор подлежит исполнению незамедлительно.

Юноша, который едва ли успел справить свой двадцать первый день рождения, всеми силами старался вырваться из рук двух удерживающих его стражников. Он был раздет по пояс, и на худом теле легко просматривалось напряжение каждой мышцы. Смуглая кожа была покрыта синяками и царапинами, а на боку даже можно было увидеть небольшую рану. Все это – следы предыдущих сопротивлений. Но как бы он не пытался вырваться, эта попытка точно окажется для него последней.

Под громкие возгласы юноша боднул одного из стражников головой в грудь. Затем в толпе все дружно ахнули при виде того, чем ему пришлось за это поплатиться: короткий, но сильный удар, который пришелся в аккурат в солнечное сплетение. От него бунтовщик сначала захрипел, а затем обреченно повис на руках своих палачей, жадно хватая ртом воздух.

Казни в Сивии были делом привычным, можно даже сказать повседневным. Поэтому особой зрелищностью они не отличались. Если несколько столетий назад в пустынных землях практиковалось отрубание головы, повешение и даже публичные пытки, то в последние годы все свелось к одному короткому росчерку лезвием кинжала по шее осужденного.

Стражник просто оттянул волосы юноши назад, заставляя того задрать голову и оставить свое горло полностью голым и незащищенным. Второй палач достал из ножен обычный, видавший виды кинжал, и не церемонясь воткнул острие в кожу, перерезая артерию, а за ней и всю переднюю часть шеи.

На этом казнь была завершена. Тело упало на деревянный эшафот с глухим стуком, словно игрушка, сломанная на потеху собравшейся внизу публики.

Некоторое время девушка молча смотрела на мертвого юношу, которого никто не торопился уносить с помоста. Из-за своего небольшого роста, ей пришлось вскинуть голову так высоко, что тяжелый шерстяной капюшон, соскользнувший по волосам, уже не мог помочь ей спрятаться. Погрузившись в собственные мысли, девушка напрочь забыла об осторожности.

В ее положении такую оплошность легко можно было назвать непростительной глупостью.

Первое, что она почувствовала – это взгляд. Пристальный и даже, пожалуй, чуточку оценивающий, и при этом такой тяжелый, словно на каждое плечо положили по булыжнику.

Девушка приподняла руку, желая поправить капюшон и скрыться от такого навязчивого внимания, и недовольно зашипела сквозь стиснутые зубы, когда пальцы наткнулись только рассыпавшихся по плащу волос. Слишком светлых, слишком заметных. Совсем не соответствующих настоящей сивийке. В лучах закатного солнца они сияли и переливались, подобно золотому украшению.

Ее голубые в зеленую крапинку, издали больше походившие на бирюзу или цвет морской волны в яркий солнечный день, глаза встретились с глубокими ореховыми. Тот самый мужчина в накидке королевского стража прищурился, а потом медленно повернулся к другим стражникам.