Ждать, когда кто-нибудь заглянет ко мне, уже не было сил и, превозмогая страх, я подошла, тихонько нажала на ручку двери, хотя прекрасно знала, что она заперта. Прислушалась и ничего не услышав осторожно постучала. Дверь тут же открылась, на пороге стоял мой старый знакомый «учитель». Он вопросительно смотрел на меня.

– Мне нужно в туалет…

Он, отступил, приглашая меня выйти.

Помещение туалета не предоставило мне ни единого шанса изменить моё положение, и мне не оставалось ничего другого, как закончив свои дела, вернуться обратно в коридор, где меня ждал мой провожатый. Жестом он приказал мне идти в комнату, сам двинулся за мной. Зашёл вслед за мной и прикрыл дверь. Я стояла, боясь повернуться к нему лицом, я очень хорошо понимала, чего он хочет.

– Теперь нам никто не помешает…

Ужас поднимался от кончиков пальцев на ногах до самой моей макушки, перебегая мелкими мурашками и вызывая во мне дрожь. Я всё так же не оборачивалась к нему, а он подошёл ближе и, схватив меня за шею, одним сильным движением толкнул на кровать. Я упала лицом вниз, тут же попыталась перевернуться, но он не дал, вжимая меня в жёсткий матрас.

Я ощущала на себе его дыхание, чувство омерзения от чужих запахов и прикосновений. Он сам перевернул меня. Я хотела закричать, но ладонь на моём лице зажала рот. Он навалился на меня всем телом, коленом раздвигая мне бёдра. Я извивалась, пытаясь вырваться и, согнув ногу, собрав все свои силы, ударила его, попав как раз в пах. Он выпустил меня и, скорчившись пополам, отполз, постанывая. Я вжалась в стену у изголовья кровати и ужасом смотрела, как он, продолжая корчится, испепеляет меня взглядом полным ненависти. Кричать я забыла, а он, разогнувшись, дёрнул меня за ногу и подтащил к себе. В руках у него неизвестно откуда появился шприц и, сдёрнув с него колпачок и прижав меня весом всего своего тела, он воткнул иглу мне в плечо через ткань куртки. Я закричала. Но боль от укола иглы тут же сменилась другой, огнём разливающейся по моему телу, я опять закричала, но он снова рукой зажал мне рот, почти не давая мне дышать.

Я почувствовала, как тело моё немеет и перестаёт меня слушаться, я теперь не способна была пошевелить даже пальцем, крик застыл в горле. Он удовлетворённо хмыкнул:

– Так-то лучше, правда? – и навис надо мной, две его, теперь свободные руки принялись шарить по мне, проникая под одежду. Его прикосновения обжигали меня, усиливая боль. Но больше он ничего не успел сделать. Кто-то одним сильным движением оторвал его от меня и отшвырнул назад. Это был Макс.

Он подошёл, взглянул на меня. Я не могла шевельнуться и только судорожно прерывисто дышала, при любой попытке движения каждая мышца моего тела, даже те, о которых я раньше не подозревала, отзывались ноющей всепоглощающей болью, сознание, тем не менее, было ясно.

Мой насильник поднялся на ноги, что-то бормоча себе под нос. Макс повернулся и, схватив одной рукой за ткань свитера на его груди, приблизил его лицо к себе и прошипел:

– Приказ, не сметь её трогать, был тебе не ясен? Или ты решил, что тебя это не касается?

– Макс, она сама…

Макс чуть отвёл сжатую в кулак правую руку назад и нанёс такой удар по лицу несчастного, что он, вышибив спиной дверь, вылетел наружу.

Боль в моём теле стал постоянной и сильной, жутко болела голова, тошнило. Я лежала, стиснув зубы и закрыв глаза, и не могла сдерживать стоны. Вдруг я почувствовала, что Макс, аккуратно приподнимая меня, начинает раздевать. Сопротивляться я не могла, но я и не в полно мере осознавала, что происходит, потому что от этой непереносимой боли стало затуманиваться сознание.

Макс раздел меня полностью, доставляя при этом невероятные мучения, потом завернул в простыню, поднял с кровати и понёс куда-то. Оказалось – в душ. Я поняла это, когда он затолкал меня, не выпуская из своих рук, завёрнутую в простыню, под холодные струи воды. Сама я стоять не могла и он, крепко держал меня за талию. Я повисла не его руке. Струи, падая мне на голову и на спину, обжигали холодом, моментально намокшая простыня облепила меня, я захлёбывалась и замерзала. От холода я начала трястись, зубы у меня стучали. Я, собирая остатки своих ничтожных силенок, попыталась вырваться. Зачем он так мучает меня! Если я не умерла от боли, умру от холода! Но он, лишь сильнее прижал мою голову вниз. И вдруг я поняла, что боль отступает, успокаивается и затихает, этот мокрый холод вытесняет её. Я смогла уже вытянуть руки и упереться ими в стену, и стояла я уже сама, а не весела на его руке, он только поддерживал меня, но вырваться не давал.

Наконец экзекуция была закончена, Макс выключил воду. Я тряслась от холода, зубы стучали так, что, наверное, было слышно. Макс вытащил меня из душа, снял, обмотавшую меня, промокшую насквозь простыню, и завернул во что-то сухое, которое тоже вымокло. Он слегка потёр меня, и подняв на руки, отнёс обратно в комнату, где уложил на кровать, укутал одеялом. Мне стало теплее, боль ушла, но я всё ещё чувствовала слабость. Я лежала, продолжая трястись, и смотрела как Макс, сняв свою мокрую футболку, вытерся полотенцем. Я вдруг ощутила жуткую жажду.

– Я хочу пить, пожалуйста, – голос у меня был слабый и тихий, но Макс, стоявши ко мне спиной, тотчас обернулся.

– Нет, пить пока нельзя.

Если боль и холод не убили меня, то жажда точно убьёт, потому что как только она, робко дав о себе знать, поняла, что её заметили, то полностью завладела мной. Пить хотелось неимоверно.

– Пожалуйста, – с мольбой попросила я.

Макс принёс пластиковую бутылочку с водой, отвинтил крышку и поднёс мне, я потянулась, приоткрыв рот, но он, легонько надавив на мою нижнюю челюсть, прикрыл мне его и лишь смочил губы парой капель.

– Всё. Потерпи пока.

Стало чуть легче, чуть-чуть, но больше он не дал. Накрыл меня вторым одеялом, и вышел, забрав бутылку. Он не стал запирать дверь, наверное, был уверен, что сил у меня недостаточно, чтобы что-то сделать. Это было так. Я, наконец, согрелась, но слабость совсем одолела меня и вскоре я провалилась то ли в сон, то ли в забытьё.

В себя меня привели несильные похлопывания по щекам. Мне это не понравилось, я хотел спать, и хотела, чтобы меня оставили в покое. Но они не оставляли. Я открыла глаза и увидела перед собой Алекса. Я часто заморгала глазами, не веря тому, что вижу и как оказалось, правильно, что не поверила. Это был Макс. Я вспомнила, где нахожусь, и что здесь делаю.

– Вставай, одевайся.

Я послушно поднялась, голова закружилась, пришлось несколько секунд посидеть, откинула одеяло и только сейчас вспомнила, что абсолютно голая. Поспешно прикрылась одеялом, но подумала, какая это глупость: вчера у Макса было достаточно времени и возможности рассмотреть меня. Но поймав мой взгляд, он вышел. Одежда моя лежала тут же на кровати. Слабость не отпускала. Теперь я понимала, почему Макс не позволял мне вчера напиться вдоволь, меня тут же вывернуло бы на изнанку, до того сильным было ощущение тошноты. Руки и ноги свои я ощущала так, как будто они выходили из состояния онемения, еле слушаясь меня. Голова кружилась. Когда я наконец кое-как с большим трудом оделась и была готова, меня вывели на улицу и усадили в машину.

Всё дальнейшее я осознавала плохо. Отключилась почти сразу, как оказалась в машине. Пару раз, выныривая на короткие мгновения из глубины забытья, я видела лишь что-то мелькающее, проносящееся за окнами автомобиля. Когда я почти пришла в себя, начиная понемногу воспринимать действительность, перед моим лицом возник шприц. Я, в ужасе от воспоминаний о прошлом уколе, забилась в самый угол сиденья в слабенькой попытке возразить, но меня прижали, вытянув левую руку, закатали рукав и вонзили иглу. Видимо это был всё же другой укол, потому что кроме боли от иглы я ничего больше не почувствовала, тут же потеряла сознание.

В очередной раз очнулась я на узкой жёсткой койке у стены в качающемся помещении. Мне понадобилось время, чтобы осознать, что пляшущие на полу и стенах солнечные зайчики – это блики от воды за круглыми окнами – иллюминаторами, а помещение, в самом деле, раскачивается и всё это говорит, о том, что я нахожусь уже на идущем куда-то судне. Поняв это, я не испытала ни удивления, ни страха, а опять заснула, вернее провалилась в пустоту.