Сейчас Мишель как будто попал в свой очередной неприятный сон и снова переживал всю эту ситуацию. Он очень боялся, что папа Марка умрет, что Марку придется пережить такое. Что его братьям, которые на самом деле любили своего родителя, придется переживать такое. Мишель чувствовал, как он снова быстро и неумолимо скатывается в привычный омут тревоги и беспомощности.

Здание отделения кардиологии располагалось глубоко на территории огромного больничного комплекса. Марку пришлось припарковаться на небольшой забитой стоянке перед массивными приоткрытыми воротами. А дальше они с Мишелем шли пешком. Несмотря на раннее утро, было очень тепло. Мишель с грустью думал, как здорового бы было просто прогуляться по такой погоде, половить ртом снег, покидаться им в Марка и, может, даже поваляться в нем. Но он пытался не отставать от быстрого шага альфы и сверялся с указателями, указывающими направление. Они обогнули два больших здания, прошлись по длинной извилистой дорожке между высокими, чернеющими в темноте, соснами, прошли мимо стоянки желтых реанимационных автомобилей и, наконец-то, оказались перед широким белоснежным крыльцом нужного отделения.

Здание было красивым, еще старой постройки, когда строили с размахом и красотой. Широкую дверь обрамляли две стройные колонны, у окон на втором этаже виднелись небольшие декоративные балкончики, а сами потолки и окна в таких зданиях были очень высокими. Отчего там всегда было просторно, светло и холодно.

Пока Марк разговаривал с дежурным у стойки регистрации, а потом и с подошедшим медбратом, Мишель стоял рядом и крутил головой. Он стянул шапку с ушками и расстегнул куртку. Забыл отряхнуть их от снега на крылечке и теперь смотрел, как он быстро тает и несколько капель падает на мозаичный пол.

— Состояние тяжелое, но пока стабильное. — Говорил медбрат Марку, одновременно проверяя его документы и сверяя с чем-то в своей папке. — Вам нужно подписать согласие на вмешательство и поговорить с дежурным хирургом.

Марк кивнул.

— Извините, брат мой здесь? — спросил он.

Медбрат замялся немного, потом бросил взгляд на Мишеля и снова на Марка.

— Дети сидят в приемной. Они дали нам номер страховки и карты, но все равно нужен совершеннолетний родственник. Вы же понимаете?

— Конечно.

Мишель продолжал идти следом за Марком. Они поднялись на второй этаж, прошлись длинными коридорами с бесконечными одинаковыми дверями, завернули в переход и оказались в другом, более современном здании. Там уже пахло резким запахом настоящей больницы, и было намного больше людей, в основном врачей.

После очередного поворота они оказались в небольшом зале с панорамным остеклением, несколькими желтыми диванами и работающим на малой громкости телевизором на стене. Сначала Мишель никого не заметил, но резкий и звонкий голос, окликнувший Марка, сразу заставил обратить на себя внимание.

— Почему ты так долго? Они мне ничего не говорят и заставляют ждать тебя! — омега вскочил с одного из диванов и быстро подбежал к Марку, даже не заметив ни медика, ни самого Мишеля. Они были очень похожи с Марком и внешностью, и запахом. Омега был немного ниже Марка и меньше его. И младше. У него были такие же непослушные кудрявые волосы, собранные в неаккуратный хвост, такие же черные глаза с большим неестественным зрачком и даже такие же выделяющиеся острые скулы. Он пах легче, чем Марк, но в запахе его угадывались те же самые пряные нотки. Он был очень красив. Почти совершенный. Даже Мишель видел это.

— Сказали, что он не умрет, но тебе надо что-то подписать. Я же к Фаусту пошел, а Олли с ним остался. Он успел ему аспирин дать. Позвонил мне, говорит, папа упал и он таблетку, как мы учили… — Продолжал очень быстро говорить омега, хватая Марка за руку. — Они пока ехали, я еще нитроглицерин успел ему… Я с тобой пойду! Пусть они все нормально уже расскажут!

Марк поднял руку, и брат его сразу же замолчал, хотя собирался сказать еще что-то.

— Олли где? — спросил он в наступившей тишине.

— Спит. — Эшли кивнул в сторону дивана.

Мишель огляделся, и, правда, заметил ребенка, с ногами забравшегося на диван и привалившегося к мягкой ручке. Он был почти с головой укрыт яркой красной курткой, а на полу рядом стояли его маленькие ботинки.

Марк посмотрел на Мишеля, и, кажется, Эшли впервые заметил его. Две пары нереальных черных глаз уставились на него. Взгляд Марка так и оставался мягким, а вот омега смотрел без капли дружелюбия.

— Посиди с ним? — попросил Марк и снова кивнул в сторону спящего ребенка.

Эшли слегка угрожающе приподнял губу, но спорить не стал.

Когда Мишель медленно приблизился к дивану и с опаской присел на него, на другой край, чтобы не разбудить ребенка, мальчик проснулся сам. Он резко открыл глаза и уставился на Мишеля поверх смятого капюшона накинутой на него куртки. Мишель был готов увидеть очередной пробирающий всю душу взгляд, но у мальчика глаза были самые обыкновенные — с сероватой роговицей и темным зрачком. А потом Мишель рассмотрел и растрепанную макушку с развалившимся хвостиком. Русые волосы, светлые, светлее, чем у самого Мишеля. Этот мальчик был совсем другой породы.

— Эшли ушел к врачу. — Сказал Мишель мальчику.

— Папа умер? — спросил он, сбрасывая куртку с себя. Под ней оказался детский зимний комбинезон и яркий желтый свитер с закатанными рукавами. Мальчик сонно щурился и смотрел на Мишеля.

— Нет. — Испуганно ответил Мишель.

— Они говорили, что умрет. У него язык вывалился. Ты кто?

— Мишель.

— Я — Оливер. — Он спокойно посмотрел Мишелю в глаза. И такой взгляд от пятилетнего ребенка вызвал у Мишеля какие-то неприятные пугающие ощущения. — Ты омега Марка? Он к тебе уехал?

— Да. — Ответил Мишель.

— Ты пахнешь как папа. — Сказал Оливер и после этого отвернулся от Мишеля, потеряв почти весь интерес к нему. Он отложил в сторону красную куртку, которая, скорее всего, принадлежала Эшли, нагнулся к полу, подтянул к себе свои ботинки на липучках и быстро обулся. После этого достал из небольшого рюкзака планшет — тот самый подарок Марка — и запутанные проводные наушники. Сам включил себе какие-то мультики.

Мишель сидел на самом краешке жесткого дивана, даже боясь хоть немного расслабиться и откинуться на спинку. Спину держал прямо, а руки скрепил в замок и зажал между колен. Заметил, как подрагивают от волнения пальцы. Он до жути не любил сидеть в больничных коридорах. До жути не мог терпеть этот запах. Лет до пяти Мишель часто болел, его часто водили по разным врачам и процедурам. Иногда он оставался с высокой температурой в больнице, пару раз он попадал в такое отделение, куда не пускали даже дедушку, и тогда ему приходилось проводить несколько дней в окружении незнакомых людей. Мишель до сих пор помнил свои чувства. Смутно, но помнил.

Потом стал болеть отец и несколько раз в год попадать на больничную койку. До тех пор, пока Мишель не собрался с силами и не взял его питание и образ жизни в свои руки. Из холодильника тогда исчезло все жирное, жареное и вредное, а бутылка дорогущего коньяка была вылита в унитаз и еще полгода ее место на верхней полке пустовало.

И вообще, Мишель, как большинство детей, боялся больниц просто потому, что там могли достать длинную иголку и уколоть ей.

А сейчас он снова был здесь, но имел ли он право? Марк привез его сюда и даже не задался вопросом, зачем Мишель здесь нужен. Потому что они были близки и потому что делили вместе не только радости. Потому что они в прямом смысле чувствовали и понимали друг друга. И это не было красивыми словами. Мишель знал все эмоции, которые Марк испытывает, Мишель знал, чем Марк дорожит в своей жизни, знал, что он любит больше всего и всегда знал, как Марк относится к нему самому. Папа и два брата — это были три человека, за жизни и благополучие которых Марк чувствовал ответственность. И неожиданно, когда Мишель приобнял Марка посреди темной комнаты, он эту ответственность разделил.

Марк это до конца не осознавал и не понимал. Но он смог собраться с силами и не паниковать, а делать то, что нужно. Они все, все три брата, справлялись с этими трудностями. Даже маленький Олли догадался дать папе таблетки аспирина.