Все шло хорошо до Монмирая, где у королевской кареты лопнул пас. Пришлось задержаться в городе, потеряв два ласа; уже совсем рассвело, ведь ночь с 20 на 21 июня самая короткая в году. Потом дорога пошла вверх, и король пожелал преодолеть подъем пешком, из-за чего потеряли еще полчаса.

На колокольне собора пробило половину пятого, когда берлина въехала в Шалон и остановилась перед почтовой станцией, расположенной тогда в начале улицы Сен-Жак. Господин де Валори приблизился к карете

— Франсуа, все идет хорошо, — сказала королева. — По-моему, если бы нас могли задержать, то уже давно бы это сделали.

Чтобы поговорить с г-ном де Валори, королева высунулась из окошка. Король тоже.

Содержатель почты Уде узнал короля; кто-то из любопытствующих зевак тоже его опознал. Господин Уде, заметив, что этот зевака ушел, испугался за короля.

— Государь, не обнаруживайте себя так явно, иначе вы себя погубите, — посоветовал он вполголоса.

Потом, обращаясь к форейторам, закричал:

— Эй вы, бездельники, разве так служат честным пассажирам, которые платят вам по тридцать су прогонных?

И он сам взялся за дело, помогая форейторам. Карету запрягли раньше, чем кто-либо успел подъехать к почтовой станции.

— Пошел! — крикнул Уде.

Передний форейтор трогает, но лошади падают.

Под ударами кнута лошади поднимаются; форейторы хотят сдвинуть с места карету — две лошади второго форейтора тоже падают. Форейтора вытаскивают из-под лошади, придавившей ему ногу, но под ней остался его сапог. Лошади поднялись; форейтор надел сапог и снова сел в седло.

Карета тронулась. Путники вздохнули с облегчением. Правда, предупреждение содержателя почты породило опасения, и г-н де Валори, вместо того чтобы поскакать вперед, поехал рядом с берлиной. Падение лошадей — без всякой на то причины — показалось королеве дурным предзнаменованием. Но и на этот раз все обошлось.

Человек, видевший прибытие берлины, побежал сообщить об этом мэру, но тот оказался роялистом; доносчик напрасно доказывал, что это король со всем семейством, — мэр отрицал такую возможность, но, когда он, оказавшись вынужденным действовать, наконец отправился на площадь Сен-Жак, карета уже пять минут как уехала.

Выезжая из городских ворот, королева и мадам Елизавета, видя, с каким пылом форейторы погоняют лошадей, в один голос воскликнули:

— Мы спасены!

Но в это мгновение какой-то всадник, взявшийся неизвестно откуда, поравнялся с дверцей кареты и крикнул:

— Вы плохо подготовились, вас арестуют! Никто так и не узнал, кто это был.

К счастью, они находились не более чем в четырех льё от Пон-де-Сом-Веля, где их должен был ждать г-н де Шуазёль с сорока гусарами. Наверное, следовало бы выслать вперед г-на де Валори, чтобы тот, быстро помчавшись, успел предупредить г-на де Шуазёля и его людей; но последняя угроза неизвестного усилила тревоги королевы, и она настояла, чтобы все ее защитники остались при ней.

Все подгоняли форейторов. За час сделали четыре льё и прибыли в Пон-де-Сом-Вель — деревушку, состоящую из одной фермы и двух домов; они с волнением устремляли глаза налево, под сень деревьев, окружавших ферму, смотрели направо, под деревья, что росли вдоль реки, образовывая зеленую стену: ни г-на де Шуазёля, ни г-на де Гогела, ни одного из сорока гусаров здесь не было!

Увидев пустынную площадь, королева пророчески воскликнула:

— Мы погибли!

Сразу же объясним, почему там не оказалось гусаров.

В одиннадцать часов г-н де Шуазёль, по-прежнему в обществе безутешного Леонара, не знавшего, куда его везут, и считавшего себя жертвой похищения, приезжает в Пон-де-Сом-Вель. Гусары еще не подошли, но все совершенно спокойно.

Он высаживается у почтовой станции вместе с Леонаром (тот не выпускает из рук и прижимает к груди шкатулку с бриллиантами), требует комнату и переодевается в мундир. Леонар смотрит на него с изумлением, его страх достигает апогея. И лишь тут г-н де Шуазёль, полагая, что опасаться больше нечего, сжалился над куафёром.

— Мой дорогой Леонар, пришло время, чтобы вы узнали всю правду, — обратился он к нему.

— Какую правду? — изумился Леонар. — Неужели до сих пор я ее не знал?

— Вам известна лишь одна часть, а я сообщу вам все. Вы ведь преданы вашим господам, дорогой мой Леонар, не правда ли?

— До смерти, господин граф.

— Так вот, через два часа они будут здесь и будут спасены.

Несчастный Леонар залился слезами, хотя это и были слезы радости.

— Через два часа они будут здесь! — наконец-то всхлипнул он. — Вы уверены в этом?

— Да. Они должны были выехать из Тюильри в одиннадцать или в половине двенадцатого вечера и в полдень быть в Шалоне. Положим, четыре льё от Шал она они проедут за час-полтора; значит, здесь они будут самое позднее в час дня. Я жду отряд гусар, который приведет мне господин де Гогела.

Господин де Шуазёль выглянул в окно.

— А вот и они! Следуют из Тийуа.

И действительно, на краю деревни показались гусары.

— Ну что ж, прекрасно! Все идет хорошо, — прибавил г-н де Шуазёль.

Он снял шляпу и помахал ею из окна. Один всадник пустил коня в галоп. Господин де Шуазёль вышел на улицу. Молодые люди встретились посередине дороги.

Всадник — им был г-н де Гогела — вручил г-ну де Шуазёлю пакет от г-на де Буйе. В этом пакете содержались шесть незаполненных бланков с подписью и копия категорического приказа, отданного королем всем офицерам армии, невзирая на их звания, повиноваться г-ну де Шуазёлю.

Подошли гусары. Господин де Шуазёль приказал привязать лошадей к коновязи и распорядился выдать гусарам хлеба и вина.

Господин де Гогела привез плохие новости. На всем своем пути он наблюдал величайшее возбуждение. Слухи об отъезде короля, распространявшиеся более года, перекинулись из Парижа в провинцию, а отряды различных войск, останавливавшиеся или проезжавшие через Дён, Варенн, Клермон или Сент-Мену, вызывали подозрения; в какой-то деревне вблизи от дороги даже били в набат.

Господин де Шуазёль велел подать обед для себя и г-на де Гогела. Молодые люди сели за стол, оставив отряд под началом г-на Буде.

Через полчаса г-ну де Шуазёлю послышалось, что из-за двери доносится какой-то шум. Он вышел. Гусаров стали окружать крестьяне из окрестных деревень. Откуда взялись крестьяне в этом краю, поверхностному взгляду казавшемуся почти пустынным?

Случаю было угодно, что несколько дней тому назад крестьяне одного поместья, расположенного возле Пон-де-Сом-Веля, — им владела г-жа д'Эльбёф, — отказались платить за не подлежавшие выкупу земли, вследствие чего им пригрозили военной расправой. Но федерация 1790 года превратила Францию в одну семью, и крестьяне из окрестных деревень обещали поддержку крестьянам г-жи д'Эльбёф, если в здешних местах появится хоть один солдат.

Но их появилось сорок. Видя это, крестьяне г-жи д'Эльбёф сочли, что гусары явились расправиться с ними, поэтому во все соседние деревни разослали гонцов, требуя от конфедератов исполнить их обещание.

Первыми пришли люди из самых близких деревень, и поэтому г-н де Шуазёль, выйдя из-за стола, уже нашел небольшую толпу крестьян, окруживших гусаров. Он подумал, что их привлекло сюда любопытство, и, не обращая на крестьян особого внимания, поднялся на самую высокую точку дороги: она идеально прямой линией прочерчивала равнину от Шалона до Сент-Мену.

Насколько мог видеть глаз, дорога была пустынна: ни курьера, ни кареты. Прошел час; прошло два, три, четыре часа. В Пон-де-Сом-Вель беглецы должны были приехать в час дня, но из-за потерянного времени в Шалон они прибыли лишь в половине пятого, как нам уже известно.

Господин де Шуазёль встревожился; Леонар впал в отчаяние.

К трем часам крестьян прибавилось, и держали они себя враждебнее; звонил набат.

В народе гусаров презирали — они слыли чудовищными грабителями. Крестьяне осыпали их градом насмешек, даже угроз и пели у них под носом песенку, вернее, мотивчик, особо сочиненный по сему поводу: