– Нет, нет, шевалье, я ни в чем не подозреваю мою жену. Но все-таки… я вижу… сопоставляю…

– Бекингэм был просто сумасшедший.

– Сумасшедший, на поведение которого ты мне открыл глаза.

– Нет, нет, – с живостью перебил шевалье, – не я открыл вам глаза, а де Гиш. Не надо смешивать.

И он разразился язвительным смехом, напоминавшим шипение змеи.

– Ну да, ты сказал только несколько слов. Гиш проявил больше рвения.

– Еще бы, я думаю! – продолжал шевалье тем же тоном. – Он отстаивал святость алтаря и домашнего очага.

– Что такое? – грозно произнес принц, возмущенный этой насмешкой.

– Конечно. Разве господину де Гишу не принадлежит первое место в вашей свите?

– Словом, – сказал, несколько успокоившись, принц, – эта страсть Бекингэма была замечена?

– Разумеется!

– Ну хорошо! А страсть господина де Гиша тоже все видят?

– Ваше высочество, вы опять изволите ошибаться: никто не говорит о том, что господин де Гиш пылает страстью.

– Ну хорошо, хорошо!

– Вы видите сами, ваше высочество, что было бы во сто раз лучше оставить меня в моем уединении, чем раздувать нелепые подозрения, которые принцесса будет вправе считать преступными.

– Что же надо делать, по-твоему?

– Не надо обращать ни малейшего внимания на общество этих новых эпикурейцев, тогда все слухи постепенно затихнут.

– Посмотрим, посмотрим.

– О, времени у нас довольно, опасность не велика! Главное для меня – не потерять вашей дружбы. Больше мне и думать не о чем.

Принц покачал головой, точно хотел сказать: тебе не о чем, а у меня забот по горло.

Подошел час обеда, и принц послал за принцессой. Ему принесли ответ, что ее высочество не выйдет к парадному столу, а будет обедать у себя.

– Это моя вина, – сказал принц. – Я проявил себя ревнивцем, и теперь на меня за это дуются.

– Пообедаем одни, – сказал шевалье со вздохом. – Жаль Гиша.

– О, Гиш не будет долго сердиться, он добрый!

– Ваше высочество, – вдруг заговорил шевалье, – мне пришла в голову хорошая мысль. Во время нашего разговора я, кажется, расстроил ваше высочество. Значит, я должен и уладить все… Я пойду отыщу графа и приведу его.

– Какая у тебя добрая душа, шевалье.

– Вы так сказали, будто это очень удивило вас.

– Черт побери! Как ты злопамятен!

– Может быть; по крайней мере признайтесь, я умею заглаживать причиненное мной зло.

– Да, признаю.

– Ваше высочество, благоволите подождать меня несколько минут.

– Хорошо, ступай… Я пока примерю свои новые костюмы.

Шевалье ушел, созвал слуг и отдал им приказания. Они разошлись кто куда; остался один только камердинер.

– Поди узнай сейчас же, – сказал он ему, – не у принцессы ли господин де Гиш. Можешь ты это сделать?

– Очень легко, ваша милость. Я спрошу у Маликорна, а он узнает от мадемуазель Монтале. Только не стоит спрашивать, вся прислуга господина де Гиша разошлась, а с нею вместе, наверное, ушел и он сам.

– Все-таки разузнай получше.

Не прошло и десяти минут, как камердинер вернулся. Он с таинственным видом вызвал своего господина на черную лестницу и провел в какую-то каморку с окном в сад.

– Что такое? В чем дело? – спросил шевалье. – Зачем такие предосторожности?

– Взгляните под тот каштан.

– Ну?.. Ах, боже мой, это Маникан… Чего же он ждет?

– Сейчас увидите. Минуточку терпения… Теперь видите?

– Я вижу… одного, двух… четырех музыкантов с инструментами, а за ними самого де Гиша. Что он тут делает?

– Он ждет, чтобы открыли дверь на фрейлинскую лестницу. Тогда он поднимется к принцессе, и у нее за обедом будет новая музыка.

– А ведь это прекрасно, то, что ты говоришь.

– Вы так считаете, ваша милость?

– Тебе это сказал господин Маликорн?

– Он самый.

– Значит, от тебя любит?

– Он любит его высочество принца.

– Ради чего же?

– Он хочет поступить на службу к принцу.

– Черт возьми, придется взять его. Интересно, сколько же он дал тебе за это?

– Это секрет, но его можно продать, ваша милость.

– Я тебе плачу за него сто пистолей. Держи!

– Благодарю, ваша милость! Смотрите. Дверь отворяется, женщина впускает музыкантов…

– Это Монтале?

– Тише, сударь, не произносите громко этого имени. Назвать Монтале – все равно что назвать Маликорна. Не поладили с одним, не поладите с другой.

– Хорошо. Я ничего не видел.

– А я ничего не получал, – сказал камердинер, пряча кошелек.

Удостоверившись, что де Гиш вошел к принцессе, шевалье вернулся к принцу, который успел великолепно нарядиться и весь сиял.

– Говорят, – вскричал шевалье, – что король избрал солнце своей эмблемой; по совести, ваше высочество, эта эмблема больше подходит вам.

– Ну что же Гиш? – спросил он.

– Не найден! Бежал, испарился. Ваша утренняя выходка напугала его. Его нигде нет.

– Черт возьми, этот пустоголовый способен, пожалуй, взять лошадей да и укатить в свое поместье. Бедный малый! Ну да ничего, мы вызовем его обратно. Давай обедать.

– Погодите, ваше высочество, сегодня уж такой день, что мне приходят в голову разные счастливые мысли. И вот теперь у меня новая мысль.

– Какая?

– Ваше высочество, принцесса на вас сердится, и она права. Вам надо чем-нибудь порадовать ее. Ступайте к ней обедать.

– О, ведь это могут принять за слабость!

– Какая же это слабость, это доброта! Принцесса томится, роняет слезы в тарелку. У нее красные глаза. А мужу не следует доводить до слез жену. Идите же, ваше высочество, идите!

– Да ведь я велел подать обедать сюда.

– Полноте, полноте, ваше высочество! Мы тут умрем со скуки. У меня сердце не на месте, как вспомню, что принцесса там одна. Да и вам будет не по себе, хоть вы и напускаете на себя суровость. Возьмите и меня с собой; это будет прелестно. Ручаюсь, что мы повеселимся. Ведь вы повинились сегодня утром.

– Шевалье, шевалье! Ты даешь мне дурной совет!

– Я даю вам хороший совет. Притом же вы сейчас неотразимы: вам так идет ваше лиловое платье с золотым шитьем. Ваша внешность поразит принцессу больше, чем ваш поступок. Вы очаруете принцессу. Решайтесь же, ваше высочество.

– Ты меня убедил, идем.

И принц направился с шевалье на половину принцессы. Шевалье успел шепнуть на ухо лакею:

– Поставь людей у запасного выхода! Чтобы никто не мог удрать! Живо!

И за спиной герцога он вошел в переднюю покоев принцессы.

Лакеи хотели было доложить об их прибытии, но шевалье, улыбаясь, сказал:

– Не докладывайте. Его высочество хочет сделать сюрприз.

Принц шумно распахнул двери, как человек, входящий с самыми добрыми намерениями, не сомневающийся, что доставит удовольствие, или как ревнивец, рассчитывающий застать врасплох.

Принцесса, покоренная звуками музыки, бросила начатый обед и танцевала, забыв обо всем.

Ее кавалером был де Гиш. Он стоял на одном колене, подняв руки и полузакрыв глаза, как испанские танцоры, с горящим взглядом и ласкающими жестами. Принцесса порхала вокруг него, улыбающаяся, соблазнительная. Монтале восхищалась. Лавальер, сидя в уголке, мечтательно смотрела на танцующих.

Невозможно описать, какое действие произвело на этих счастливых людей появление принца. И так же трудно описать, как подействовал на Филиппа вид этих счастливых людей.

Граф де Гиш не в силах был встать. Принцесса замерла, не докончив па, не способная вымолвить ни слова. А шевалье де Лоррен, прислонившись к косяку, спокойно улыбался, как человек, испытывающий самое простодушное восхищение.

Бледность принца, судорожные подергивания его рук и ног прежде всего поразили присутствующих. Звуки музыки сменились глубокой тишиной.

Воспользовавшись всеобщим молчанием, шевалье де Лоррен почтительно приветствовал принцессу и де Гиша, стараясь соединить их в этом приветствии как хозяев.