Пленного лорда действительно оставили в его же комнате. Моэраль зашел в нарочно затемненное помещение – больной плохо переносил солнечный свет – и поморщился. Насколько был терпелив лорд Риалан, он не знал, но вот в том, что полученную рану следовало лечить лучше, не сомневался – в теплом пропитанном ароматами трав воздухе витал запах гноя.

Молодой лорд лежал на постели, с ног до головы укутанный в одеяло, наружу торчало только бледное исхудавшее лицо, да руки, все еще сохранявшие видимость силы, праздно лежали вдоль тела. Светлые тонкие волосы разметались по подушке, широко распахнутые голубые глаза словно вот-вот готовы были заглянуть за грань. При виде узурпатора юный Риалан напрягся, попытался было приподняться, но добился лишь выступивших на лбу капель пота.

– Спокойно, милорд, – Моэраль попытался улыбнуться, но, судя по взгляду Смони улыбка вышла холодной. – Как бы то ни было, я не враг вам.

– Скажите это оставшимся у Муора!

– Не стоит так кричать, – Моэраль сел у постели больного. – Сил у вас осталось не так уж и много, так стоит ли тратить их на крики? Я и так прекрасно знаю ваше мнение обо мне.

– Вы предатель, лорд Холдстейн.

– И кого же я предал, лорд Смони? Вас?

Лихорадочный румянец появился на щеках юноши.

– Короля!

Моэраль покачал головой.

– Опять кричите. Стоит ли?

Юноша молчал. Он и вправду был очень смелым и выносливым. Только очень уж молодым, очень. Моэраль и сам был молод, но все же не так… Лорд Смони в свои шестнадцать еще не понимал, что иногда приходится идти на компромиссы.

– Вы что-нибудь знаете о завещании Таера, Риалан?

Юноша покачал головой.

– Ну разумеется, – Холдстейн неприятно ухмыльнулся. – Детей можно заставить умирать за идеи отцов, но посвящать их в эти идеи не обязательно. Это ваш родитель поддержал предателя, Риалан.

– Нет! – Смони побледнел еще больше, хотя, казалось, бледнее быть было уже нельзя. – Вы…вы…

– Лжете? Это то, что вы хотели сказать, лорд Смони? То, что я лгу? Бросьте, не нужно отворачиваться. Не думаете же вы, что я, лорд- наместник, претендент на престол, раз уж вы не желаете признать меня королем, рыцарь в конце-концов, убью больного из-за неосторожного слова? Только не кажется ли вам, Риалан, что, учитывая вышеперечисленное, несколько …непочтительно, что ли, обвинять меня во лжи?

– Я говорю вам, что думаю, милорд. Можете казнить меня, я от своих слов не откажусь.

– Мне достаточно смерти вашего отца, – холодно ответил Моэраль. – Ваше заблуждение простительно – вы ничего не знаете о завещании Таера, по которому он оставил корону мне – ваш отец знал. И поэтому именно он – предатель, а не я. Я хорошо отношусь к вам, Риалан, вы смелый человек, и сделали все от вас зависящее, чтобы уберечь свои земли и своих людей, пусть даже не получилось. И я не буду казнить вас за грехи отца. Но запомните – врага я за спиной также не оставлю. Сильвберн – узурпатор, и наказание за помощь ему – смерть. Даже если вам суждено поправиться, вы все равно умрете, Риалан – если не признаете мою правоту. Так что думайте, милорд. Думайте.

И, оставив молодого лорда пребывать в размышлениях, Моэраль вышел из комнаты.

Цвета лета – зеленый, синий, ярко-голубой. Ярко-голубое – небо, синяя – вода, зеленое – трава, деревья, кусты. Яркие кроны, напоенные жизнью, контрастируют по цвету с насыщенно-коричневыми стволами, с темными ветвями, переходящими в черное. Яркими пятнышками: желтыми, красными, раскиданы по полю цветы.

По небу плывут облака, больше похожие на взбитые сливки – такие в далеком детстве, еще в Клыке, Рейне на завтрак давала кухарка. Эти сливки были, пожалуй, одним из самых приятных ее воспоминаний.

Рейна взглянула в окно и вздохнула. Хмурая зима, короткий день, уже стремящийся к вечеру, так отличался от иллюстрации к книге, лежащей у нее на коленях.

Рейна задумалась. Со дня свадьбы прошло уже больше двух недель, но она все никак не могла привыкнуть к тому, что теперь замужем. Она все так же оставалась пленницей, только сменила прежние, весьма скромные покои, на более роскошные – приличествующие жене лорда Молдлейта. Смотрела на мир через широченное, по краям все в цветных стеклах, окно, ходила по мраморным полам, надраенным до блеска, спала на широкой кровати под бархатным балдахином. Спала не одна, и к этому привыкнуть было еще сложнее.

Рейна тяжело вздохнула, и в этот же момент в дверь постучали. На пороге возникла молоденькая служанка – совсем девочка, судя по виду нет и четырнадцати.

– Ваша милость, вас зовет королева.

Сердце в груди трепыхнулось и затихло, осталось лишь неприятное предчувствие. Рейна поднялась, с сожалением отложила книгу и пошла следом за служанкой.

Путь до покоев ее величества занял совсем немного времени – комнаты леди Молдлейт находились гораздо ближе к комнатам Селиссы, нежели комнаты леди Артейн. И мог бы занять еще меньше, если б не постоянные вынужденные расшаркивания со встреченной по дороге знатью. Рейна отвечала на приветствия с холодным выражением лица – несмотря на приторно-сладкие улыбки она прекрасно знала истинное отношение к ней двора Линеля.

У самой двери, за которой ждала королева, Рейна столкнулась с Эмилией Уэсс. Та улыбнулась заученной улыбкой, но, отойдя на пару шагов, прыснула, неумело замаскировав смех под кашель. Рейна и виду не подала, что заметила оплошность леди Уэсс – еще бы, как Эмилии не смеяться над женой калеки. Ей-то достанется приличный муж!

Королева была одна. Ее величество вышивала. На гобелене в ее руках золотилась осень.

– Ваше величество.

– Леди Молдлейт, – Селисса улыбнулась, но улыбка не коснулась глаз, они остались все таким же: горящими предвкушением предстоящей пакости. – Присаживайтесь.

Рейна села на предложенную скамеечку, отметив, что это сидение было гораздо ниже королевского. На Селиссу ей приходилось смотреть снизу вверх, и королеву это, похоже, вполне устраивало.

– Как ваши дела, Рейна? Вы довольны замужеством?

– Спасибо, ваше величество, вполне.

– Вполне?! – Селисса изумленно изогнула бровь. – О, со мной можете быть честной! Я сотни раз говорила моему возлюбленному супругу, что такую нежную красавицу как вы нельзя отдавать за это…это чудовище, этого урода! Ох, простите меня, леди Артейн, я забываюсь, что говорю о вашем муже…

Королева изобразила сочувствие на лице, протянула руку и похлопала Рейну по плечу.

– Простите, моя милая, но я так переживаю за вас.

– Благодарю, ваша милость.

– Не стоит! О, мне так жаль вас! Скажите, он по крайней мере не жесток? Знаете, обиженные жизнью люди так часто бывают грубы…

– Лорд Фадрик вежлив со мной. Я благодарна богам за такого мужа, – ответила Рейна, с удовольствием отмечая, как хищное выражение, появившееся было на лице королевы, на миг сменилось на разочарованное. Но – только на миг.

– О, милая, я никогда не поверю вам. Подумать только, ложиться в постель к такому человеку…

Рейна слушала причитания Селиссы и молила богов, чтобы негодование, так и плещущее внутри, не вырвалось наружу. Как может эта женщина, наглая, вульгарная, лживая насквозь, так говорить о ее муже?! Об этом славном, добром человеке, ни словом, ни делом ни разу не упрекнувшем Рейну ни в чем! Об этом юном мужчине, всю жизнь переносившем насмешки, но не озлобившемся…

– О, я только подумаю о его горбе… Леди Уэсс, она была у меня, и тоже так переживала за вас, бедняжка! Так прямо и сказала: «Я б лучше умерла, чем за такого вышла замуж!».

«Ну, Эмилия, – подумала Рейна. – Уж я тебе отплачу, лишь бы случай подвернулся», а королева все болтала:

– Уж я просила, просила его величество, но вы же знаете мужчин! Все было бесполезно. Он все говорит о древности и благородстве рода Молдлейт, какая это хорошая партия для вас. Молдлейты преданны, очень преданны моему супругу, леди Артейн… Ох, Молдлейт! Милая, я все забываю, горе какое, что вы теперь Молдлейт! Ваш супруг верен роду Сильвберн. А вы – вы тоже верны, Рейна?