– Сержант – отличный мужик. Может, суров изрядно, но дело своё знает. А ещё он уже считает всех нас членами своей семьи. Сказал даже, что не переживёт, если наш отряд будет расформирован по причине… ну, по причине того, что мы падём на поле боя. Сказал, что мы – его последние бойцы.

– Потрясающе, – фыркнула моя жена. – Я очень рада, что твой командир будет рыдать над твоими останками, мне от этого становится гораздо легче! Теперь я просто счастлива отпустить тебя воевать!

– Лора… – сквозь зубы произнёс отец. – Ты должна гордиться, что твой муж защищает свою родину, свой дом, свою семью и лично тебя. И не абы где, а в отряде специального назначения, у командира которого список боевых наград длиннее списка моих должников.

– Да-да! – вспылила Лора. – Я очень горжусь тем, что король бросит моего мужа как цепного пса на таких же цепных псов северян, чтобы собаки погрызли друг другу глотки, пока их хозяева будут попивать винишко в тёплых крепостях своих столиц. Я очень горжусь тем, что Клод может получить в грудь стрелу или клинок под рёбра и навсегда покинуть этот мир только потому, что короли разных государств, Хаотик их задери, не поделили между собой одни демоны поймут какие территории. И ещё я чрезвычайно рада, что вместо того, чтобы исполнять своё предназначение – строить дом, растить сына и сажать деревья – мой муж перестанет быть личностью, станет одним из тысяч, безликой марионеткой, цель которой – быть орудием убийства таких же марионеток, чтобы потом, если судьба будет к нему благосклонна и он вернётся домой живым, Клод никогда уже не смог адаптироваться к обычной размеренной жизни из-за пережитых ужасов войны!

В довершение пламенной речи моя жена стукнула кулаком по подносу, и всё его содержимое тут же оказалось разбросано по дивану и полу. И если бутылка осталась цела, пусть и немного потеряла своего содержимого, то вычурные резные бокалы этого гневного припадка не пережили. Лора, скривив гримасу недовольства, что-то прорычала, и резко встала с дивана, собираясь немедленно уйти в свою комнату. Но, случайно взглянув на входную дверь, впала в ступор, и теперь на её лице читалось нечто вроде удивления или даже страха. Широко распахнутые глаза, слегка приоткрыт рот. Я проследил направление её взгляда и увидел на пороге того, кого ожидал увидеть сейчас меньше всего на свете.

– Громмер? – нахмурился отец. – Что… что ты здесь делаешь?

Брат был пьян, это читалось в его слегка дрожащей стойке, стеклянных глазах и пунцовых щеках. Он сделал шаг вперёд, медленно поклонился нам, и вежливо, хоть и чуть запинаясь, спросил:

– Я могу войти?

– Конечно, ты можешь войти, – кивнул отец, переводя взор то на Грома, то на налитое злостью лицо Лоры, то на безразличную мину матери, то на мои ладони, стыдливо прикрывающие мою мимику.

Братишка медленно, стараясь удержаться на ногах, прошёлся по гостиной, с неподдельным интересом осмотрел её убранство и подошёл к нам. Папа, какие бы у него сейчас не копошились в голове мысли, официально обнял своего сына и усадил его на диван рядом с собой. Мама же, демонстративно фыркнув, не произнесла ни слова. Лора, тихо выругавшись, опустилась на своё место. Возникла неловкая пауза, которую зачем-то (и очень зря) с глупой улыбкой на лице решил прервать Гром:

– Ну, вот вся семья и в сборе!

– Да катись оно всё пропадом, – прошипела моя жена, поднимаясь с дивана и поспешно удаляясь в свои покои.

– Лора! – грозно бросил ей вслед отец, но та не обратила внимания и где-то в конце коридора на втором этаже громко хлопнула дверью.

– Опять этот недомерок всё испортил! – закричала мама. – Эодар, проучи его как следует и вышвырни за порог, пока я не сделала этого сама!

– Матушка! – повысил я голос. – Немедленно прекрати!

– Да, матушка, хватит! – искренне вторил мне брат. – Я решил, что мне надо с вами проститься, ведь мы – моя семья.

– Бандюги и алкоголики твоя семья, а мы тебя все знать не хотим!

– Сандра, – рявкнул отец, но затем сбавил тон. – Ты не перебрала ли с вином? Не пойти ли тебе вздремнуть?

– Прости меня, Гром, – шепнул я брату, покачивая головой. – Зря я тебя надоумил на этот поход.

– Ничего, – нарочито громко ответил Громмер. – Ты хотел как лучше. Ты ведь не виноват, что наша мать – абсолютно чёрствая и бездушная эгоистка, которой важно лишь то, что о ней станут говорить в её якобы знатных кругах. А сын-отщепенец не очень хорошо влияет на имидж, вот я и оказался в её немилости. В отличие от тебя, Клод. Без обид.

Отец развернулся к моему острому на язык братцу и отвесил ему увесистую затрещину:

– Не смей так говорить о своей матери!

– Правильно, Эодар, задай ему трёпку! Прогони мерзавца из моего дома! – завизжала мама.

– Сандра, немедленно отправься в свою комнату и остынь, а мы останемся поговорить по-мужски, – велел отец. Сперва я думал, что это не подействует, но через несколько мгновений наша мать, театрально закатив глаза и шумно вздохнув, отправилась в свою комнату. Дойдя до лестницы, она остановилась, вернулась к нам, забрала тарелку с сыром и снова выдвинулась к себе.

Мы остались мужской троицей. Ещё пару минут смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Гром покраснел как помидор после оплеухи отца, но к моему удивлению в ярость не впал. Напротив, его взгляд выражал стыдливость, и даже раскаяние. Отец же, казалось, переживал только из-за поведения матери. Как только она вышла – он вздохнул с некоторым облегчением и даже виновато улыбнулся.

– Прости, Громмер, – пожал плечами папа. – Какой быть склочной не была ваша мать, оскорблять её вы права не имеете. Никто не имеет. Эта женщина, в конце концов, моя жена. Какими бы ни были ваши отношения и мнения на счёт неё, относитесь к ней почтительно. Это мой вам наказ.

– Как скажешь, – скривил кислую мину братец.

– Раз с этим покончили – прошу в мой кабинет.

Мы проследовали за отцом по лестнице на второй этаж, миновали длинный коридор со множеством проходов в другие помещения. По пути папа окликнул Амелиту и попросил её принести к нам в комнату горячего чаю.

Рабочая комната Эодара Веллера некогда была просторной верандой, но теперь она напоминала скорее келью храмового писаря. Окна зашторены плотной тканью, возле стен громоздились разного стиля секретеры и тумбы, доверху забитые важными документами и учётными книгами. В центре полукруглого помещения стоял П-образный стол, пара табуретов для гостей, элегантное витое кресло для хозяина и бар в виде глобуса. Отец открывал этот глобус, чтобы достать что-нибудь горячительное довольно редко, да и то только для того, чтобы угостить своих клиентов. Но если учесть, что место жительства моего папы знали лишь единицы, так сказать, самые доверенные любители векселей и кредитов, то бар-глобус почти всегда оставался нетронутым.

А сейчас отец, не церемонясь, открыл крышку бара, достал оттуда фигурную изумрудную бутыль, вытащил пробку и сделал несколько солидных глотков. Затем протянул напиток нам. Я несколько смущённо согласился и отхлебнул крепкого коньяка, а вот мой братец на удивление вежливо отказался. После этой молчаливой сцены мы с Громом расселись по табуретам, а папа оседлал своё любимое кресло, поставил локти на стол и скрестил пальцы замком на уровне своего лица.

– Вот оно как выходит, значит, – негромко пробурчал он. – У меня был один друг… подчёркиваю – был! Так вот, был у меня друг, когда сам я ещё только разменял второй десяток. Мы с ним проводили вместе много времени. Схожие интересы, одни и те же взгляды на жизнь, всё вот это. Я работал, он работал. Я женился, он тоже женился. У меня всё пошло довольно успешно, а у него же вся жизнь словно катилась к подножию горы. Затем случилось так, что ему срочно потребовались деньги, чтобы выбраться из долговой ямы, и он решил попросить их у меня. Я сжалился и выделил ему необходимую сумму, разумеется, безвозмездно. Через пару недель он пришёл с той же просьбой – на этот раз я тоже согласился. Когда мой друг пришёл в третий раз – мне пришлось отказать, но я предложил ему работу. И он решил, что я его буквально предаю, бросаю на произвол судьбы. Вместо того, чтобы принять моё предложение по поводу работы он решил меня ограбить. Грабитель из него оказался никудышным, его поймали, а дружбе, как уже стало ясно, настал конец. Так вот, к чему это я: у него тоже двое сыновей, и атмосфера в семье абсолютно точно такая же, как и у нас. И я задаюсь вопросом: какого хрена, дети мои? Почему я, потратив всю свою жизнь, всё своё свободное время, всё здоровье на то, чтобы вы жили благополучно и счастливо, должен терпеть такое отношение вас к вашей матери и наоборот? Что я сделал не так? На каком этапе жизни повернул не туда? В чём моя вина?